Арбалетчики в Вест-Индии (СИ) - Автор неизвестен. Страница 98

Следующей оказалась шмякнувшаяся мне сразмаху в цетру бородатая башка — уже отделённая от туловища. Оглядываюсь — Тарх скалится, довольный как слон. Орёл, млять! Щит за спину на ремне закинут, вся защита слева — широкий кожаный напульсник на руке, одним мечом только и орудует. Типа, учитесь у профессионала — гладиатор есть гладиатор, без понтов шагу не ступит.

— Probatum est! — одобрил я его действительно мастерскую работу. Мне ж разве в падлу похвалить хорошего специалиста? И сам человек похвалой доволен, и работа у него тогда ловчее спорится.

А справа тем временем Бенат мой фокус со средневековым фехтованием «меч на меч» повторил, но куда виртуознее — вот что значит природный самородок! Не просто удар парировал, а ещё и с закруткой, отчего его противник клинок свой выронил, а мой главный бодигард ему краем цетры в челюсть, да пинка в брюхо, а как тот согнулся — вот тогда кельтибер и показал класс рубки, отмахнув ему башку наземь, чтоб ни в кого не отлетела. И тоже скалится довольный — не зря ему новый меч нашего образца подарен. Ну, я ж разве спорю? Тоже молодец, золотые руки, приятно с такими людьми работать. Пока Бенат рисовался, наш испанский мент — тореадор, млять — проткнул молодецким выпадом бородача с секирой, Велтур срубил героического зомбика с копьём, а на меня ещё одно чмурло зомбированное наброситься попыталось — вообще с дрекольем. Ну, дрын евонный я сильной частью клинка отклонил, да раздвоенным набалдашником рукояти в лоб ему засветил — клинком этого неумеху протыкать даже и совестно как-то показалось. Впрочем, толку от моей совести немного вышло — от судьбы хрен уйдёшь. Я ещё и не решил даже, чего с ним дальше делать, как его тут же один из наших красножопых копьём продырявил. Кысмет, млять! В общем, поразмялись маленько для восстановления тонуса.

Двор и пристройки были уже зачищены, уцелевший мирняк сгонялся наружу, где с ним Фамей уже разбираться будет, чингачгуки местами уже и мародёрством по мелочи занялись, что на войне принципиально неизбежно — спасибо хоть, сами трупы в чисто гастрономических целях разделывать не начали. Я ведь уже говорил, кажется, что водится за ними такое? Ну а у входа в сам храм скучковались двое фанатов и один профи из храмовой стражи. Я даже узнал его — старшой ихний. Зомбики героические рожи корчат, мечами размахивают — типа, не подходи, покрошим на хрен в капусту, а этот — стоит себе расслабленно и глядит тоскливым и всё понимающим взглялом. Он уже, ясный хрен, весь расклад заценил и все шансы просчитал — и за себя, и за нас. И когда я знаком остановил наших хреново вооружённых чингачгуков, дабы не гибли понапрасну, его это не удивило. Он и сам на моём месте сделал бы то же, к чему склонялся я. Что ж, не будем обманывать ожиданий ветерана — я кивнул шурину и Хренио, которые уже взвели арбалеты. Оба, не сговариваясь, уложили зомбиков…

— Ты не обидишься, если я предложу тебе сдаться? — спросил я храмового вояку.

— Не обижусь. Но ты же понимаешь, что я не могу бросить оружие?

— Оставь его себе и иди — ты исполнял свой долг, и к тебе ни у нас, ни у Фамея, нет никаких претензий.

— Спасибо, но — не могу. Ты же сам сказал про долг, а он должен быть исполнен до конца. Мои люди исполнили его, я — ещё нет.

— Храм никто не осквернит и не разграбит, — заверил я его.

— Слово Тарквиниев, — подтвердил Велтур, — Клятва перед богами нужна?

— Не нужна. Но разве в этом дело? Я давал СВОЮ клятву и обязан сдержать её, — страж прислонил к дверному проёму свой щит, снял и поставил у ног шлем и расстегнул застёжки панциря, который тоже снял и прислонил к щиту, после чего выпрямился в проёме с одним только мечом в руке — не в пружинистой фехтовальной позе, а прямо, облегчая нам свой расстрел, — Это всё, что я могу сделать без урона для своей чести…

— Жаль, что так вышло. Но ты прав — иначе нельзя, — признал я, — Только вот что ещё — ты ведь командовал своими людьми?

— Какое это теперь имеет значение?

— Имеет. В моей стране есть один старинный обычай. Когда расстреливают военачальника, достойного уважения, то в знак особого почёта ему позволяют самому командовать своим расстрелом.

— Достойный обычай, — одобрил финикиец, поразмыслив.

— Раз так — я жду твоей команды, почтенный.

— Спасибо. Тогда — заряжай…

Я взвёл арбалет и вложил в желобок болт.

— Ты будешь молиться богам?

— Какой смысл? Они и так всё видят. Вот лежат мои люди, и я должен присоединиться к ним. Целься!

Я тщательно навёл арбалет, целясь в сердце, и кивнул ему в знак готовности.

— Давай — присоедини меня к ним!

Болт прошил его навылет, но он ещё ухитрился кивнуть мне напоследок прежде, чем осесть наземь — так и не выпустив из руки меча…

— Никому не трогать его оружия! — распорядился я, — Его похоронят с ним!

Вождь наших гойкомитичей кивнул в знак понимания и перевёл своим. А мы устремились внутрь храма. От арбалетов в тесноте мало толку, и мы даже взводить их не стали — просто закинули за спины и достали наши кремнёвые «перечницы». Фамей просил нас не шуметь в святом месте, и мы не взяли с собой на это дело наших кулеврин, но о наших трёхстволках он не вспомнил, а я не стал напоминать. Вся храмовая стража лежала во дворе, но в переходах храма ещё могли находиться зомбированные фанатики, а нахрена нам лишние потери? Лучше ведь перебздеть, чем недобздеть. От лёгкого ручного огнестрела — разве ж это шум по сравнению с артиллерией? Чем мечом от зомбиков отмахиваться, лучше уж классическую бродилку-стрелялку им устроить.

Бродилка-стрелялка вышла жиденькой — мы гораздо худшего опасались. Так, пара зомбиков только нарисовалась в коридорах, которых мы сходу завалили. Основная масса всё-таки ограду и двор обороняла, где и честно полегла. Провинциалы-с! Из глубины храма доносились музыка и пение — там явно шёл какой-то обряд, и мы двинулись туда. Вызывания верховной каких-нибудь потустронних монстров или демонов мы, конечно, всерьёз не ожидали — успешного по крайней мере, но тут уже было дело принципа. Мятежница и изменщица должна быть низложена, и нехрен ей обряды тут проводить. Утратила она на это право, скажем так. А посему, наша задача — пресечь до передачи полномочий новой законной верховной, которую я, вдобавок, неплохо знаю. И вот, наконец, мы добрались до главного храмового святилища. Раньше-то как-то не доводилось — передком-то жрицы Астарты служат своей богине в своих кельях или в храмовом саду, так что впервые мы в самом храме оказались. Тёмный зал, лишь несколькими масляными светильниками освещаемый, какие-то фрески на оштукатуренных стенах, которые разглядывать некогда, да и незачем — не за этим мы сюда явились. Ещё один зомбик попытался нам дорогу заступить, но свинцовой пуле насрать на религиозный фанатизм, и присоединить его к прежним труда не составило. Ещё две жрицы — не те, что передком богиню чтут, а чисто храмовые лахудры-прислужницы — сами отскочили к стене зала, явно не стремясь жертвовать жизнью за священный обряд. А в глубине зала верховная ведьма стояла перед коленопреклонённой молодой, явно с целью посвящения её во что-то. Молодую я опознал по описанию Аришат — как раз та её соперница, что ублажала покойничка Ятонбала вместо неё. Успела верховная посвятить её в свои заместительницы и преемницы, как я догадываюсь, или нет — дело сугубо ихнее, а меня — ни разу не гребущее. Как говаривал то ли некий революционный товарищ Дыбенко, то ли некий не менее революционный матрос Железняк, караул устал, млять!

— Ну и почём тут опиум для народа? — поинтересовался я чисто риторически, а посему — по-русски. По-финикийски им слишком долго пришлось бы разжёвывать суть вопроса, а надо ли это трупам? Ведь оставлять их в живых никто не собирался.

Сперва я навёл «перечницу» на вновь посвящаемую, которой не судьба вкусить плюшки от повышения по службе. Смазливая, сучка, даже жаль, но — увы, не ту сторону она выбрала. Пуля вышибла из неё мозги, и она свалилась на площадку перед алтарём у изваяния богини. Кажется, ихняя захолустная Астарта не брезгует человеческими жертвами? Вот и пущай принимает первую. А сейчас мы её напоследок и второй угостим, дабы насытилась — ведь Аришат твёрдо намерена осуществить реформу культа, а на сытый желудок Астарта отнесётся к этому, надо полагать, поблагосклоннее. Сытые — они всегда добрее и покладистее. По справедливости следовало бы и изваянию богини-людоедки свинцовую пилюлю в морду лица влепить, но мы ведь обещали храма не осквернять, а шурин даже и слово Тарквиниев дал. Неважно, что уже покойнику, слово Тарквиниев свято и нерушимо само по себе. Заменит новая верховная эту статую новой в ходе реформы культа или эту по новой переосвятит — это уж ей решать. Замершая в ступоре старая верховная в молодости наверняка тоже была эффектной бабой, но с тех пор прошло немало лет, да и не играло это уже никакой роли. Ей я тоже прицелился в башку и спуск выжал без малейшего сожаления…