Черный призрак - Лосев Владимир. Страница 42

— Неужели возможно снять усталость и боль? Наверное, наркотики? Настой на мухоморах? Здесь их довольно много…

— Здесь не растут мухоморы, их выжили другие грибы, вот их и буду использовать. И получится не наркотик, хоть по своему действию чем-то напоминает некоторые современные транквилизаторы. Сейчас начну варить одну старинную мазь.

Сергей Сергеевич достал из-под скамьи обыкновенный эмалированный тазик, в котором местами ржавчина прогрызла железо почти до дыр.

Вот в эту рухлядь профессор и высыпал грибы, добавил немного паутины с окна, грибницы со стены и грязи с пола, вылил туда немного воды из фляжки и стал старательно перемешивать.

Выглядело это ужасно, хоть запах шел какой-то острый, очень свежий, так пахнет молодая трава ранним утром после того, как на нее выпала роса.

Еще Сергей Сергеевич бросил в таз из карманов древесные сучья и шипы кустарника, хвойные иголки — целую горсть — и поставил тазик на плиту.

— Похоже на зелье, что варят ведьмы, — осторожно заметил я. — И рецепт тот же. Взять шкуру мертвой жабы, присоединить мухоморов и белой поганки, все перемешать, добавить яд черной змеи и разбавить паутиной по вкусу.

— Какая гадость! — сморщился Сергей Сергеевич. — Вы даже не представляете, на что это похоже по вкусу!

— А вы представляете?

— Конечно! И не такое варил. Только зря вы, молодой человек, думаете, что ведьмы и знахарки были более невежественны, чем сегодняшние врачи. Они умели лечить от многих болезней, в том числе и от тех, которые отказывается лечить современная медицина. Вы уже на своей продырявленной неоднократно шкуре испытали благотворное действие моей мази, отметили ее чудодейственность и даже захотели организовать ее производство. Разве не так?

— Так, — печально согласился я, представляя, как вся эта мутная, дурно пахнущая гадость, пузырящаяся и вздувающаяся, окажется на моем теле. — Только тогда я не видел, как ее делают.

— Ничего, все когда-нибудь происходит в первый раз. Думаю, готово. Раздевайтесь и ложитесь на живот, мазать стану.

— Горячей? — уточнил я. — Разве ее не нужно охладить?

— Кто из нас доктор, я или вы?

— Наверно, вы, но жить хочется мне.

— Доверяйте мне, сударь, и все у нас с вами получится. Снимайте вашу одежду, оставьте только трусы и вытягивайтесь на лавке.

С тяжелым вздохом лег, не ожидая ничего хорошего. Мазь обожгла. Я вскрикнул и испуганно посмотрел на место, куда упала первая капля, ожидая увидеть обожженную кожу, пузырящуюся белым прозрачным волдырем, но боль шла не от ожога, а от проникновения грязной жижи в мое тело, и чем дальше она уходила вглубь, тем больнее мне становилось. Прошло всего несколько минут, а я уже стонал и корчился от боли.

Профессор не спеша, благодушно улыбаясь, вымазал весь тазик на меня и стал спокойно заваривать чай.

Убил бы, если бы смог пошевелиться, несмотря на его преклонный возраст! Но эта гадость запеклась на мне и стала твердой, словно высохшая глина, абсолютно не давая мне шевелиться. Я превратился в собственную статую, и это меня напугало даже больше, чем все, что со мной происходило до этого. Боль понемногу ушла, оставив во мне огонь, тепло от которого равномерно растекалось по телу.

— Что со мной? — прошептал я; говорить громко не давали размякшие в горле связки. — Что вы сделали? Я не могу двигаться…

— Вы когда-нибудь лечились горячими грязями? Нет? Жаль. Сейчас вы испытываете то, что испытывают те, кто этим лечится. И эффект почти такой же. Завтра будете бодрым и сильным.

— А сегодня? — прохрипел я. — Что будет сегодня?

— Полежите еще так полчаса, и я все это с вас сниму. После этого выпьете чай, который сейчас специально для вас завариваю. В нем расслабляющие травки, в том числе те, что вызывают сон. Обычно после такого лечения люди не могут спать, их бросает то в жар, то в холод. Все дело в том, что в мази присутствуют различные компоненты, она приводит весь организм в шоковое состояние, и он начинает бороться за свое выживание. Мгновенно вылечивается все. К сожалению, это довольно болезненно, но боль — единственное, что заставляет наше тело действовать, это вы должны были уже понять — бежали сегодня очень хорошо.

— Убью! — прошипел я. — За все ваши издевательства надо мной вы достойны смерти.

— Ничего. — Профессор не испугался. — Завтра утром, когда почувствуете себя вновь родившимся, обязательно передумаете, а когда попадете на кордон, будете просить, чтобы я жил вечно — обратно-то кому вас вести?

— Да, это правда, — вздохнул я. — Извините меня, нервы сдают. Я же понимаю, что жив только благодаря вам.

— Я не обиделся, понимаю, что вы чувствуете. Сам бы кого-нибудь убил после своей мази. Сейчас советую закрыть глаза и подремать, может, от этого вам станет легче…

Я честно попробовал, но у меня не получилось — трудно спать, когда в твоем теле тлеют жаркие угольки, все больше нагревая тебя.

Минут через десять Сергей Сергеевич стал снимать с меня затвердевшую мазь, причем делал это особенно варварским методом, срывая с меня куски грязи вместе с едва проросшими волосами.

Я только по телевизору видел, как бедные дамы мучаются, отрывая волосы с помощью застывшего воска, теперь подобное испытал на собственной шкуре. Боль дикая. Так что к концу этой процедуры уже все плыло перед глазами, меня трясло, а губы были искусаны до крови.

Помню, как Сергей Сергеевич держал кружку у моих губ, я пил что-то горячее, пахнущее травами, а дальше все исчезло, растворилось в диких кошмарах, в которых я рвал кого-то зубами, точнее, клыками, а меня рвали в ответ.

И так всю ночь…

Проснулся от дикой жажды посредине ночи, с трудом встал, тело у меня было слабым и ватным, нащупал остывший чайник и выпил все, что в нем находилось. Может, и не надо было пить столько этой гадости с сонной травой, но ничего не мог с собой поделать, потому что все в моем теле пересохло, вышло потом.

После того как влага неприятно забулькала в животе, снова провалился в темноту ночных кошмаров и проснулся только ранним утром, когда в оконце стал вползать серый рассвет.

За мутным стеклом колыхался туман, профессор не спал, а смотрел с тревогой наружу. В руке он держал пустую пластиковую бутыль из-под самогона, к которой, видимо, уже не раз приложился — вчера еще оставалось.

— Что увидели? — полюбопытствовал я, хоть мне совсем было неинтересно. Ничего там не могло быть, кроме очередного ужаса. Надоели они мне. Устал.

Господи, как же мне хорошо было раньше, а я этого не понимал…

Неужели для того, чтобы это понять, нужно побывать несколько дней в аду, точнее, в его преддверии? В следующий раз на такую работу ни за что не соглашусь. Лучше в Москве работать грузчиком на оптовом складе, чем курьером в диких лесах, где нечисть жуткая водится. — Помыться, как я понимаю, не получиться?

— Помыться можно, да только вряд ли захочется. Сегодня много нового зверья пришло с туманом.

Я тоже прильнул к окну. Видно было плохо, мешала паутина, но как только попытался ее убрать, мои пальцы остановила крепкая рука Сергея Сергеевича.

— Мы не видим, значит, и нас не видят. Не береди лихо, когда тихо.

— Лихо?

— Опять вы, юноша, начинаете повторять последнее слово. — Профессор снова прильнул к стеклу, я тоже, но ничего не увидел, кроме смутных теней, скользящих в тумане. — Лихо — это беда, хорошее слово, незаслуженно забытое. Замечательные от него производные — лихолетье, лихозимье.

Он по-прежнему пытался что-то там увидеть, я тоже, вдруг из тумана вылетел какой-то темный отросток и ударил в бревно под самым окном. Избушка содрогнулась от удара. С потолка посыпалась труха.

Разглядеть у нападавшего зверя удалось только маленькие ротики, полные острых зубов, на темно-зеленом стволе, покрытом жесткими чешуйками, как у рыбы. Но этого хватило. Знакомое зрелище. Уже встречались.

Мы отпрянули от смутного стекла, судорожно дыша.

— Хорошо, что оконца сделал маленькие, иначе давно сожрали бы, — со смущенным смешком произнес профессор. — Несколько лет здесь не был, уже и забыл, как тут бывает страшно.