Если однажды жизнь отнимет тебя у меня... - Коэн Тьерри. Страница 32

Она говорила жалобно, но Габриэль различил в ее тоне жесткие нотки. Эта женщина привыкла быть хозяйкой положения и теперь была недовольна.

— Извини, у меня много дел.

— Послушай, я знаю, что ты не помнишь о том, что было между нами. Но, если мы, например, проведем какое-то время вместе… Может, это тебе поможет. Я очень рассчитываю…

— Напрасно. На сегодняшний день я забыл тебя в самом прямом смысле слова, — резко ответил он. — Я чувствую привязанность только к своей семье.

— Ты больше не хочешь меня видеть? — изумленно спросила она.

Габриэль на секунду задумался. Имеет ли он право решать за Александра? Разумеется, не имеет. Ему нужно просто отстранить Алисию на какое-то время, а там пусть Александр забирает бразды правления и решает, как ему заблагорассудится.

— Сейчас, во всяком случае, нет. Если я любил тебя… любовь должна вернуться ко мне вместе с памятью, не так ли? Пока для меня главное — отдых. И еще я должен целиком сосредоточиться на последствиях злосчастной аварии.

— Я все поняла, — сказала Алисия, гордо вздернув подбородок. — Я подожду. Но не могу обещать, что мое терпение будет безгранично!

— Это угроза? — насмешливо спросил он.

— Понимай как хочешь.

В один миг влюбленная женщина стала своенравной упрямицей. Слезы высохли, губы поджались. Алисия стояла, гордо выпрямившись, и смотрела почти презрительно.

Габриэль подумал, что в эту минуту она показала свое истинное лицо.

Дженна еще не вернулась, и Габриэль застыл на секунду посреди комнаты, не зная, куда идти и что делать. На него навалились внезапная усталость и чувство бессилия: часы текли, а все, что он делал, не приближало его к цели. Клара лежала в больнице и пребывала в отчаянии, лелея самые черные мысли, готовя мрачный исход, а у него не было никакого плана, никакой идеи, как ей помочь.

— А-а, ты здесь! — Элоди стояла и смотрела на него.

Он в знак приветствия слегка помахал рукой, по-прежнему занятый своими мыслями.

Элоди уселась на диван, скрестила на груди руки и уставилась прямо на него своими большими, подведенными черным глазами.

— Ну и… — начала она.

— И что?

— Твоя память.

— Ноль по-прежнему.

Девочка достала пачку сигарет, закурила, затянулась, выпустила дым и сквозь синее облако стала гипнотизировать взглядом того, кого принимала за отца, словно ждала от него совсем другого ответа.

— Значит, все еще не хочешь отвечать за свои подлости, — уничижительно произнесла она.

Габриэль узнал в ее словах слова Дженны. Мать и дочь вместе сражались против Александра.

— Чего и ждать? Жалкий муж, жалкий отец, и убийца тоже жалкий.

Агрессия девочки удивила, шокировала Габриэля. Как смеет дочь так разговаривать с отцом? Как она воспитана, если может проявлять такое неуважение? Или как больно уязвлена, если так безудержно посягает на отцовский авторитет? Неизвестно, почему, но Габриэль и расстроился, и обиделся. Он собрался встать, не желая начинать ссору.

— Ну ясно! Как обычно, в кусты — и никаких разговоров!

— А у нас разговор? Мне показалось нападение.

— Возможно. Но ты же не реагируешь. Тебе что ни скажи, все мимо.

Габриэль вспомнил, что писал Александр о дочери. Он любил ее, вне всякого сомнения, но не умел выразить свою любовь. Терялся перед подростковой агрессией.

— Чтобы реагировать, нужны доводы, а доводы поставляет память, — попытался он защититься.

— Как легко ты хочешь отделаться, — возмутилась девчонка. — Нечего прикрывать свою трусость амнезией. Ты вел себя точно так же и раньше!

Габриэль позволил ее словам растаять в пространстве комнаты, подождал, когда тишина умерит воинственность девочки.

— Послушай меня, — наконец заговорил он. — Сейчас я не знаю, кто я. Надеюсь, что пройдет несколько дней, и память ко мне вернется. Но пока то, что я узнаю о себе, меня не радует. Я, похоже, порядочный лузер, который не сумел справиться с жизнью, думает только о себе, плюет на семью…

Удивленная, Элоди выпрямилась и нервно затянулась.

— Но я все же думаю, что был когда-то вполне себе неплохим парнем. До безумия любил твою маму и, когда стал отцом, не меньше любил дочь. А потом… Какой-то слом. Почему? Не знаю. Из гордости? По глупости? Старости испугался? Не могу понять.

Габриэль начинал этот разговор, словно ролевую игру, но внезапно почувствовал, что говорит совершенно искренне. Все слова принадлежали ему, обо всем этом он сам думал. Где же кончалось сознание Габриэля и начиналось Александра? Разве могут души сливаться и перемешиваться?

В глазах девочки появилось смятение, она пыталась спрятать его за завесой дыма.

— А ты что на этот счет думаешь? — спросил он, обращаясь к Элоди.

Та открыла рот, собираясь ответить, но промолчала.

— Давай, говори! Скажи, что я собой представляю! — настаивал Габриэль. — Каким я стал для тебя отцом?

Элоди пожала плечами и поднялась с дивана.

— Теперь ты убегаешь? Только не говори, что трусость, в которой только что меня упрекала, унаследовала от меня!

Девочка смерила его возмущенным взглядом.

— Нет… Я не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— Не знаю, с кем я сейчас разговариваю. Ты никогда со мной так не говорил.

— Ну так воспользуйся случаем! — воскликнул Габриэль. — Скажи, какой я. Каким ты меня себе представляешь?

Элоди, сердясь, что разговор так глубоко ее задел, сделала шаг к отцу с вызывающим видом.

— А я понятия не имею, какой ты. Не имела возможности узнать. Тебя же никогда не было! Хотя, извини, преувеличиваю. Изредка тебе хотелось побыть папой. Например, получив в конце года дневник с отметками. На пять минут ты становился родителем, который печется о будущем дочери. Высказывал упреки, предостережения и снова возвращался в свою персональную дерьмовую жизнь. Жизнь воротилы, жадного до власти и денег. Вонючих денег, которые ты так широко тратишь, лишь бы не замечать, что ты трус и ничтожество! Вот какой ты отец! И я бы тебя простила и была бы к тебе снисходительна, если бы страдала только я. Но тебе нужно разрушить все в угоду своему эго! Ты знаешь, что, когда ты отправляешься в так называемые деловые поездки с твоей шлюхой, мама плачет ночи напролет? Тебе это в голову не приходит, потому что она делает вид, будто ей наплевать. Но она плачет. Потому что имеет дурость до сих пор любить тебя!

Габриэль не сдержался и дал Элоди пощечину, тут же понял, что натворил, и отступил в ужасе. Элоди застыла, схватившись рукой за щеку, и, побелев, спросила:

— Да как ты посмел?

Действительно, как он посмел? Он не хотел ее ударить, все вышло совершенно непроизвольно. Рука сама отвесила оплеуху. Может быть, он просто хотел заставить ее замолчать, больше не слышать ее крика? Но почему, собственно? Все, что она говорила, нисколько его не касалось… И все же… И все же девочка больно ранила его. Габриэль стоял в растерянности, оглушенный нахлынувшим потоком мыслей.

— Жалкое ничтожество! — С этими словами Элоди унеслась к себе в комнату.

Габриэль в изнеможении опустился на диван.

— Ты, мне кажется, погорячился. — Дженна вернулась и, похоже, застала конец сцены. Она подошла и села рядом с Габриэлем на диван.

— Не знаю, что на меня нашло, — пробормотал он.

— Наверное, ты просто попробовал быть ей отцом. Но переход получился слишком резким — от полного равнодушия к пощечине. Подростку с проблемами такого не понять.

— Никогда в жизни я не поднимал руку на женщину.

Габриэль сообразил, что говорит от своего собственного имени, и подумал, что мог промахнуться.

— Я знаю, — согласилась Дженна.

Габриэль нервно тер себе лицо, пытаясь успокоиться.

— Пойду приготовлю что-нибудь на ужин, — сказала Дженна, вставая.

— Не стоит. Я не хочу есть. Мне, наверное, лучше лечь.

Когда он проходил мимо Дженны, она взяла его за руку.

— Постарайся успокоиться. А с ней поговоришь завтра.

Вместо ответа он грустно улыбнулся и ушел в свою комнату.