Если однажды жизнь отнимет тебя у меня... - Коэн Тьерри. Страница 39

Габриэль остановился, не в силах сделать ни шагу. Наверное, ему надо было бы убежать. Как Кевин, его родители наверняка видели фотографию Александра. И только он подумал о такой возможности, как взгляд матери скользнул по нему. Сначала невидящий, равнодушный, в следующую секунду с затеплившимся интересом, который вмиг превратился в ненависть.

— Это он, — прошептала она.

Габриэль застыл на месте, не понимая, как ему себя вести.

Теперь на него пристальным, суровым взглядом смотрел отец.

— Это он, — сказала чуть громче мать, обвиняюще ткнув в него пальцем. — Убийца нашего сына! — И она устремилась к нему. Подбежала и, охваченная ненавистью, бессильно ударила кулачком в грудь. — Убийца! Вы убийца! Вы убили моего сына! Единственного моего сына!

Габриэль стоял неподвижно, получая удары кулачками, с испугом отмечая, как жестоко горе обошлось с его матерью: она постарела, впала в отчаяние, исходила ненавистью, хотела причинить ему боль, злилась на свое бессилие.

Отец подошел к ней, взял за талию, почти что поднял, стараясь увести.

Неожиданное воспоминание вспыхнуло в мозгу Габриэля: ему пять лет, он переоделся, нацепил маску, и все, кто встречается ему на пути, делают вид, что не узнают его, пугаются, когда он издает громкий крик. Ему припомнилось удивившее его ощущение. Он сделался злым незнакомцем, в нем открылись возможности причинять зло. И сейчас он почувствовал себя тем самым злым ребенком. Но сейчас его обличье в самом деле внушало ужас, а он ничего, совершенно ничего не мог поделать.

Мать перестала молотить его. Голосом, сдавленным гневом и слезами, она повторяла одно и то же:

— Убийца! Вы отняли у меня моего единственного сына!

Отец поднял голову, Габриэль увидел его суровое лицо, холодный взгляд.

— Успокойся, — сказал он, продолжая вглядываться в Александра, словно стремился прочесть причины, которые привели его к преступлению. Потом обратился к нему: — Не думайте, что содеянное сойдет вам с рук. Вы наняли знаменитого адвоката, надеясь, что он избавит вас от тюрьмы, но вы ошиблись. Я сделаю все, чтобы вы отсидели полный срок. Но если у меня это не получится, ваша жизнь будет адом до тех пор, пока я буду жив.

Габриэль опустил глаза, он не хотел разжигать мучительную для них ненависть и не мог вынести ненависть, направленную на него, какую читал у них в глазах. Родители отошли и продолжили свой путь. Габриэль снова опустился на скамейку.

Все, что переполняло его, все чувства, все горе нашли наконец исход — из глаз его хлынули слезы. Он закрыл лицо руками и, сгорбившись, разрыдался.

Он не видел, что мать его обернулась и была удивлена, что чудовище, лишенное, по ее мнению, каких бы то ни было человеческих чувств, так искренне горюет. И еще, сама не отдавая себе в этом отчета, невольно откликнулась на этот плач, потому что он был ей знаком.

Габриэль добрался до особняка Деберов. Остановил машину, выключил зажигание и замер, не в силах двинуться дальше, в чужую для него реальность.

Легкий стук. Габриэль от неожиданности вздрогнул. Элоди стучала в стекло.

Габриэль вылез из машины. Девочка ему улыбнулась, побежала к дому и вошла первой. Оставила в прихожей сумку и отправилась на кухню, где Дженна готовила обед.

— Вот и мы, — объявила Элоди.

— Кто — мы? — спросила мать, не видя никого, кроме дочери.

— Я и папа, мы с папой вернулись одновременно, — объявила Элоди.

Дженна заглянула в гостиную.

— Ты ездил на машине? Не думаю, что при твоих обстоятельствах это разумно, — сказала она, глядя на мужа.

Хватит ли у него сил на очередной спектакль? Габриэлю необходимо было расслабиться, забыть все, что только что с ним произошло. Он поискал бар, нашел, налил себе в стакан виски и выпил одним глотком. Почувствовал, как алкоголь затуманивает голову, снимает возбуждение, успокаивает.

Дженна поставила на стол две тарелки. Элоди принесла и поставила третью.

Дженна, не показав удивления, села на привычное место.

Габриэль тоже сел за стол.

— Ты всегда сидишь тут, — объявила девочка и показала на другой стул.

Габриэль пересел, и Дженна вручила ему салатницу.

— Я так рада, что мы обедаем вместе, — сказала она.

— Да, большой подарок, — насмешливо подхватила Элоди.

Дженна предпочла в ответ промолчать.

— Чем занимался сегодня? — спросила она Габриэля.

Габриэль жевал листок салата, соображая, что ответить.

— Сначала заехал на работу, — начал он. — Потом навестил адвоката.

— А потом?

— Потом гулял.

— Гулял?

— Ну да, мне нужно было подумать.

— Что сказал адвокат?

— Сказал, что постарается избавить меня от тюрьмы.

Элоди резко положила вилку на стол, не скрывая раздражения.

— Я считаю это безнравственным! — заявила она.

— Что именно? — спросила ее Дженна.

— Считаю безнравственными хлопоты об избавлении от тюрьмы.

— Да неужели? — оскорбилась Дженна. — А ты, значит, хочешь, чтобы твоего отца отправили за решетку?

— Не неси чушь! — вспыхнула Элоди. — Мне кажется, кроме как о себе, нужно побеспокоиться и о судьбе двух несчастных!

Габриэль готов был улыбнуться. Эта девчонка, честное слово, ему нравилась!

— Мы о них все время думаем! — тут же отозвалась Дженна. — Почему твой отец в таком состоянии? Из-за разбитой машины, что ли?

— Нет, конечно… Но речь-то все время об адвокатских штучках, а не о жертвах!

— Какие еще штучки? — снова возмутилась Дженна. — Для адвоката закон на первом месте.

— Ладно, не спорю… Но поставьте себя на место пострадавшей семьи. Трудно пережить, если виновник гибели твоего ребенка избегнет наказания просто потому, что у него хватило бабок на хорошего адвоката.

— И что, по-твоему, должен делать отец? — продолжая кипятиться, спросила Дженна. — Постараться сесть в тюрьму, чтобы помочь их горю? Ты считаешь, горе их утихнет?

— Да я же не про это, — возразила девочка. — Мне кажется, он бы мог… извиниться.

— Пойти к ним в гости?

— А почему нет? Лично я пошла! — заявила Элоди с бравадой.

Оба взрослых застыли от удивления.

— Не поняла, — осторожно начала Дженна.

— Я хотела узнать, как себя чувствует эта девушка, — объяснила Элоди. — Когда мы приходили к папе в первый день, я вышла из бокса и наткнулась на ее брата. Мы познакомились, выкурили по сигаретке в парке.

— Ты сказала ему, кто ты? — спросила Дженна.

— Нет, сказала, что навещаю подругу.

— И что же?

— Он был очень встревожен. Мы немного поговорили. На следующий день я опять была в больнице.

Родители внимательно ее слушали.

— И что? Ты всерьез думаешь, что отцу стоит пойти, поговорить, извиниться?

— Нет, пока еще рано, а вот написать…

— Написать?

— Ну да, мы же с тобой знаем, что папа не убийца. Мы видим, как он переживает, как все это его мучает. Может, если он честно все напишет…

— Они откажутся от своего иска, так, что ли? — закончила Дженна.

— Ну, не знаю. Но все-таки им будет не так тяжело. Я видела одну передачу: родители погибшего говорили, как непереносимо им молчание человека, отнявшего жизнь у их сына. Молчание казалось им безразличием и переполняло их ненавистью. И папе тоже стало бы легче.

Родители молчали, размышляя над словами дочери, а дочь смотрела на них пронзительным, полным ожидания взглядом.

— Почему бы и нет? — высказала наконец свое мнение Дженна. — А ты как думаешь, Алекс?

Габриэль кивнул.

— Хорошая мысль, — негромко сказал он. — Просто замечательная.

Элоди поднесла ко рту вилку, вздохнув с облегчением: впервые после аварии на лице отца появилась тень улыбки.

День шестой

Нетерпение мешало Габриэлю сосредоточиться. Он шагал по кабинету, стараясь продумать до конца пришедшую в голову идею и опасаясь, что волнение помешает ему предусмотреть все возможные последствия. Сейчас он не имел права на ошибку. Если ошибется, времени что-то поправить уже не будет.