Идущая - Капшина Мария. Страница 22

На одном из перекрёстков караван вдруг остановился. Реана оглянулась было: кого бы спросить, в чём дело, — но оглянувшись, сама обнаружила причину. Наперерез им, по улице, пересекавшей ту, по которой шел караван Ёваска, торжественно выгромыхивала карета без верха, обильно покрытая грязью и позолотой. По бокам её ехали четверо верховых с обнаженными мечами; двое передних расчищали дорогу. В карете сидел мужчина лет тридцати пяти, в меху, бархате и драгоценностях гирляндами. Из гирлянд виднелось обильно напудренное изящное лицо со скучающими глазами и чуть оттопыренной в брезгливо-презрительной гримасе нижней губой.

"Что за милый, должно быть, человек", — ехидно подумала Реана, отвернулась и скользнула взглядом по толпе, рассматривая лица. Обычные лица. Усталые и бодрые, хмурые и счастливые, морщины на лбу и складки у рта, надменные взгляды и взгляды исподлобья. Больше овальные или круглые лица и некрупные, мягкие черты. Почти все — в белой пудре, а у женщин и без того очень бледные, тщательно оберегаемые, похоже, от солнца ("И я тут со своим загаром — как негр в Антарктиде", — хмыкнула Реана). Самые разные лица. Не слишком много красивых, но и уродливых не больше. Умеренно приятные в большинстве своем. "Ну, это как раз от красоты не зависит", — подумала Реана. Вон тот франт в карете — красавчик на свой манер. А этот вон, например, явно здешний пролетарий — в смысле, пролетает всегда и всюду — с чертами лица слишком неправильными, чтобы счесть их хотя бы симпатичными… его лицо куда приятнее лица того же "красавчика".

"И кто же это такое, кстати?" — подумала Реана, повертела головой и обнаружила, что вслух задавать этот вопрос некому: рыская глазами в толпе, она притормозила, и все три её возможных информатора уехали вперёд. Недалеко, так что Реана догнала их одним зигзагообразным манёвром.

— А кто этот, в карете? — спросила она Ёваска.

— "Этот"? Какая… хм-мм… непочтительность! — отозвался тот. — Это Лeйнтлд, тэйрлкaх Кунена.

"Вот уж, блин, спасибо, сразу все ясно!" — подумала Реана и обратила умоляющий взгляд к Раиру с целью выяснить, что такое "тэйрлках" и можно ли это есть без боязни отравиться, но… Вдруг она поняла, что и так знает: городской верховный судья, Минфин и МВД — един в трех лицах. Теплое местечко! И ещё она вспомнила (как можно вспомнить то, чего никогда не знала?), что раньше (когда "раньше"?!) эта должность называлась "тэрко", и что в Эрлони тэрко был пьяница и растяпа, и у него под самым носом без проблем удавалось провернуть что угодно… Ах чёрт! Реана задохнулась отвратительной догадкой, больше похожей на уверенность, решительно от неё (и от чужих воспоминаний) отмахнулась… Спрашивать Раира "что такое "тэйрлках"?" совершенно расхотелось, но, разумеется, она спросила.

— Тэйрлках — это не "что", а "кто", — поправил Раир. — Верховный судья в городском суде, казначей и начальник над городским войском.

— Так это джерк по-кадарски, — встрял Ликт. — Тебя название сбило, сестрёнка! — сообщил он Реане. До неё только сейчас дошло, что она едва не запорола свою "легенду". О том, насколько близко к тому подошло, свидетельствовало лицо Ёваска: удивлённое, после реплики Ликта оно вернулось в исходное положение.

— Ну да, — сказал он. — "Тэйрлках" по-арнакийски, "джерк" по-кадарски, а на эрлике, скажем, будет "тэрко", м-да… Это староимперское слово, если не ошибаюсь (у Реаны снова нехорошо сжалось в животе). Практически полновластный правитель города, а с такой властью… мн-м… девяносто девять человек из ста людьми быть перестают. Таким вот образом… Так… хмм… удобнее. Вот и этот Лейнтлд, значит, — купец немного понизил голос, — он, сказать по совести, сволочь редкостная. Две трети города, так скажем, у него под каблуком, а остальная, соответственно, треть — в тюрьмах, если не дальше…

— А ты к какой части относишься? — внезапно спросила Реана без намека на тактичность. Ёваск рассмеялся.

— Это да, девочка, вопрос хороший! Но я Лейнтлду пока не по зубам, у меня найдется… эмм… козырь в рукаве*.

С караваном они шли до центральной площади города. От окраин к центру домa становились выше и несколько аккуратнее, дешёвое местное дерево вытеснялось привозным камнем. Кое-где на целые кварталы тянулись одинаковые глухие стены, отгораживающие дворы и сады. Некоторые дома и здесь выходили прямо на улицу, считая ниже своего достоинства скрываться за забором, но демонстрировали они прохожим только глухую поверхность стен, иногда продырявленных окнами на высоте не меньше трех метров. Площадь, правда, несколько отличалась от улицы. Здесь дома выглядели немного более гостеприимно, окна наличествовали в количестве, на взгляд Реаны, почти нормальном, но вот размеры её не вдохновили: слишком узкие, с мутными мелкими стеклами в частых переплётах, они всё-таки слишком редко были расставлены. Пространство между окнами занимала бесцветная лепнина, не слишком оживлявшая внешний вид.

С площади караван направился дальше, а Ёваск со своими гостями и несколькими сопровождающими направился в одну из боковых улочек, домой. Дом Ёваска выходил на площадь, но вход в него располагался на соседней улице: сначала через железо-деревянные ворота, потом — через неожиданно приветливый дворик. Но сам дом был похож на крепость в миниатюре, чего стоили одни стены трехметровой толщины (в толщине их Реана убедилась, входя в дом: внешнюю стену они прошли чуть ли не за десяток шагов).

Ёваск рассказывал хорошо поставленным гидовским голосом, что дом был построен почти двести лет назад его предками с материнской стороны. Люди это были практичные, предпочитавшие себя в собственном доме чувствовать в безопасности, и строили они всерьёз и надолго. Ёваску, проводившему в разъездах куда больше времени, чем дома, нравилось, кроме того, знать, что в его отсутствие дома всё идет, как надо, — поэтому слуг, например, он держал только старых, доверенных. Не менее практичный, чем его предки, он тоже ценил безопасность, но предпочитал безопасность комфортную. И его дом понравился Реане куда больше, чем, скажем, Даз-нок-Раад. Замка она, положим, не видела, однако по неизвестным ей самой причинам сочла, что помещёния за пределами чёрно-серебряной комнаты должны отличаться излишней мрачностью и претенциозностью. Дом Ёваска покорил её ещё и чистотой (которая была здесь, похоже, чуть ли не редкостью), причем чистотой не стерильной, а уютной, обжитой.

Где-то уже в глубине дома Ёваск оставил гостей, а сам отправился насчет ужина:

— Вам покажут спальни, отдохните немного, можете искупаться, и вообще — если что… мм… нужно, то просто скажите, да… А тем временем и ужин будет.

— Неужели я наконец-то искупаюсь? — мечтательно сказала Реана, пока они поднимались по загибающейся влево лестнице. — Какая прелесть! Нет, ну до чего же здорово!

— Как мало некоторым надо для счастья! — ехидно сказал Ликт, косясь на её неправдоподобно счастливое лицо.

— Иногда до полного счастья не хватает только счастья, — улыбнулась Реана. — А мне вот до сих пор не хватало горячей ванны… С ума сойти, я ж чуть не месяц назад последний раз купалась!

— Так говоришь, как будто в месяц раз пятнадцать купаться надо, — сказал Раир.

Реана засмеялась.

— Представь себе, именно так, по-моему, и должны обстоять дела! Хотя, при таком бешенном режиме, как в последний месяц, и каждый день не помешало бы!

— Ну знаешь, — качнул головой Раир, — боюсь, что счастье такого рода тебе в ближайшие несколько лет не светит.

— Ну и пусть его, обойдусь счастьем другого рода, — снова засмеялась она. — Мне сейчас настроение ничем не испортить, кажется!

Примерно час спустя Реана сидела в "своей" комнате ("Интересно, будет ли у меня здесь когда-нибудь недвижимость, своя без кавычек?"), чистая, счастливая от пяток до кончика носа, одетая и причесанная по здешней моде. Последнее оказалось не так страшно, как можно было бы бояться. Реана выбрала для себя зеленый, перламутрово серебрящийся костюм, вполне удобный, а длинные волосы подобрали наверх. По завершении всего этого Реана с удовольствием поглядела на себя в зеркало, а несколько минут спустя с не меньшим удовольствием ввела в ступор сперва Ликта и Раира (автоматическое "привет", потом глаза округляются, раза три пробегают с ног до головы и обратно, снова восхищенно останавливаются на лице), а потом, спустившись вниз, — Ёваска, рассыпавшегося в комплиментах.