Ледяной поцелуй - Молчанова Ирина Алексеевна. Страница 10

Он погладил мою косичку.

— По-дурацки все вышло. Не плачь. Не знаю, просто… ты меня зацепила.

Я его почти не слушаю, все мои мысли о том, как безрассудно я себя вела, ни о чем вообще не думая.

Я поднялась на дрожащих ногах и пробормотала:

— Извини. Я удалю ту страницу, и вообще…

Придерживаясь за ограду, я пошла по кладбищу.

Он шел за мной, а у меня из глаз продолжали течь слезы.

И когда мы вышли в парк, на освещенную фонарями аллею, Рома увидел влажные дорожки на моих щеках и сказал:

— Мне жаль.

Я лишь кивнула.

Так мы и шли до моего дома. Проходя по надписи с пририсованными сердечками, я увидела, что парень улыбнулся.

У дверей подъезда я обернулась и посмотрела на него.

Слезы высохли. Я ничего не сказала, и он ничего не сказал.

Дома я удалила созданную мною страницу. А где-то ближе к десяти вечера обнаружила, что с моей страницы — с аватарки — исчезла овца и вернулось прежнее фото. Вместо «Долли» на законном месте была «Дарья», и я наконец смогла зайти по своему паролю.

Меня ждало много сообщений, всяких картинок, приколов, фоток с любимыми актерами «Сумерек» от друзей и знакомых, но меня ничего не радовало.

На страницу вампира я зайти отчего-то не решилась. Сама не знаю почему. Я выключила ноут, легла в постель, накрылась одеялом и заплакала.

У меня в носу точно застрял запах земли и гнилых листьев, а на губах как будто сохранились следы от нежеланных поцелуев. Я вытирала их, но все тщетно. Внутри остался неприятный осадок, от которого никак не удавалось избавиться. А еще возникло незнакомое ранее чувство беспомощности.

И наутро я проснулась с ним же и с памятью о вчерашних событиях. Мне снова хотелось плакать. Но я постаралась взять себя в руки. Позавтракала, через силу улыбаясь маме, собралась в школу и вышла из дома.

На улице выпал снег, дороги покрыло первым тонким-тонким слоем, похожим на белый пушистый и прозрачный тюль.

У надписи я остановилась, разглядывая ее. На сердцах — поверх — было что-то написано синим цветом. Я разгребла ногой снег и смогла прочесть:

«ДАША КАНАРЕЙКИНА, ПРОСТИ МЕНЯ!

ТЫ САМАЯ ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ДЕВОЧКА НА СВЕТЕ!»

Мое собственное сердце застучало громко и гулко: тук-тук-тук…

Губы неуверенно разъехались в улыбке.

Комок в горле от наворачивающихся слез исчез. Дышать даже как будто стало легче.

Я пошла в школу и всю дорогу до подруг улыбалась.

Ночью я о многом думала и кое-что решила. Гахе с Мирной говорить о вчерашнем я ничего не стала. Не смогла. На вопрос, почему я не вышла в «ВКонтакте», как только вернулась из кино, я соврала, что смотрела телик и читала «Затмение».

На самом же деле я думала, очень долго и много. Обо всем. О себе и своем поведении, о Роме и его друзьях, о Гришке и моих подругах.

Ни одна из них меня бы не поняла. Галька бы попыталась, но это не то же самое, что понять.

В школе я немного отвлеклась от гнетущих мыслей. А повод был. Одна из одноклассниц пришла с потрясным черным рюкзачком с изображением героев «Сумерек». Каждая девчонка по десять раз посмотрела его, и каждая в классе захотела себе такой же. И я, конечно.

Я решила обязательно выпросить такой у папы. Не знаю, получится ли, все-таки та надпись от Ромы ему не понравилась, хоть мама все и объяснила. Со мной он на эту тему не разговаривал, но по его мрачному лицу за ужином я и сама все поняла.

Папа никогда на меня не кричит и никогда не ругает. Наверно, потому я такая бесстрашная и безрассудная. Всегда уверена, что мне любая провинность сойдет с рук.

Но рюкзак будет моим — это точно!

Гришка провожал меня домой. И вот, когда мы остановились у дверей подъезда, я собралась с духом и сказала ему то, что решила сегодня ночью.

— Гриша, ты мне нравишься, — промолвила я и, видя, как его лицо озарилось улыбкой, поспешила продолжить: — Нравишься, но не настолько, чтобы начать встречаться. Но все-таки ты мне нравишься настолько, что я не могу больше морочить тебе голову и давать надежду.

Он растерянно молчал. А потом спросил:

— А эти два месяца?

— Мне просто было хорошо и весело, — созналась я.

— Тебе нравится кто-то другой? — Он обернулся и посмотрел на припорошенную надпись на дороге.

— Нет, тряхнула я косичками, — никто мне не нравится, понимаешь? Никто, чтобы начать встречаться и… и захотеть чего-то большего, помимо кино и коктейлей.

— Понятно, удрученно кивнул он. — Ну ладно, я пойду, пока.

— Пока. Я смотрела ему вслед.

Закрались сомнения. А верно ли я поступила? Мне хотелось перестать обманывать и использовать. Теперь же получается, что я уже жалею. Или не жалею?

Вся в сомнениях, я пришла домой. Поела. Засела в «ВКонтакте».

В статусе написала «ХОЧУ РЮКЗАК С «СУМЕРКАМИ»! УМИРАЮ!»

На стене тут же отозвались другие девчонки из класса и просто знакомые по Сети, писавшие, что и они хотят такой. Одна даже разместила картинку с этим рюкзаком. И все мы принялись, как безумные, им восторгаться.

Через два часа мне позвонила Галя, закричавшая в трубку:

— Что ты сказала Гришке?

— А что такое?

Ощущаю волнение.

— Ну, вообще-то он удалил из друзей и тебя, и меня, и Мирку.

Я молчала, не зная, как объяснить, что после того, как меня чуть не изнасиловали на кладбище, я поняла одну простую вещь: нечестные игры с парнями могут очень плохо кончиться. Конечно, Гришка не из тех, кто бы столь жестоко унизил, как Рома со своими дружками, но все же…

И мое решение — это не страх. Я просто, наверно, впервые почувствовала беспомощность. А ведь то же самое можно чувствовать после того, как долго ухаживаешь за девушкой, а потом узнаешь: все, что ей было нужно, — это весело провести время и ничего более.

— Я так решила. Галь, я не буду с ним встречаться. Ты не будешь с Барановым. Ну чего им мозги пудрить зря?

Галя выдержала длительную паузу. Раздумывала.

— Да, но… раньше ты говорила, что в пятнадцать не может быть никакой любви и все мы пудрим друг другу мозги, и в этом нет ничего страшного!

— А теперь думаю, что есть.

— Ну хорошо, — как-то неуверенно скатала Галя и чуть веселее добавила: — Других найдем.

Я промолчала. И мы попрощались.

Я засела за книгу за айфон точнее, поскольку читаю с него.

А в девять часов раздался звонок в квартиру.

Кто бы это мог быть так поздно?

Я прислушалась к голосам из коридора, даже привстала, повернувшись в сторону двери.

Та распахнулась, и ввалился мой огромный папа. В руках он держал квадратную коричневую посылку.

— Тебе, — говорит.

Я беру коробку, смотрю, штемпелей, марок почтовых нет.

— А от кого?

Отец пожимает своими огромными плечами.

— Мальчик какой-то принес.

Мальчик? — настороженно повторила я, боязливо поглядывая на посылку. Я подкинула ее — легкая.

Папа взял со стола ножик для резки бумаги и протянул мне.

Я не тороплюсь. Характерно смотрю на папу.

Тот нахмурился и двинулся к дверям.

— Если что опять какая-то плохая шутка, Даша, ты мне скажи, и я разберусь.

— Хорошо.

Только дверь закрылась, я вскрыла коробку, а там…

У меня из груди вырвался восторженный вздох. Вытаскиваю черный рюкзачок, оглядываю его.

Неужели Гришка?

От этой мысли к горлу подступил ком, и радость от подарка испарилась. И что же теперь делать? Вернуть?

Я ласково погладила рюкзачок. Кажется, я уже его люблю. В смысле рюкзак. Не Гришку.

Пооткрывала все кармашки, проверяя молнии, и в одном из них нашла небольшой белый листок. На нем было написано, и вовсе не Гришкиным почерком:

«Не умирай! А я и подумать не мог, что тебе так сильно понравился фильм. Ты же весь сеанс на меня смотрела!» И в конце смешная рожица.

Теперь я смеялась. До странного счастливо. Это Рома.

Я зашла на его страницу — его не было в Сети. Хотела поблагодарить, но передумала. Позвонила Гахе и попросила: