Аэропорт - Лойко Сергей Леонидович. Страница 47

А теперь ни Васи, ни Ксюши. Одна война и этот Аэропорт проклятый. Сколько народу вокруг тебя, Алеша, поубивало, а ты живехонький, ни одной царапинки. Не забыл, зачем приехал сюда? — Не забыл. Просто привык уже и хочу узнать, чем все кончится. — А разве сейчас не знаешь, что всех убьют? — Знаю, но буду с ними до конца. Если повезет... — Повезет? А другого слова у тебя нет?

Такой внутренний диалог несколько отвлек Алексея от общего разговора, а тем временем Панас рассказывал свою историю из мира животных.

— ...в Песках начался минометный обстрел. Так, ерунда... восьмидесятки [159] били. А мы как раз пошли в магазин, хоть так его и трудно назвать. Пятиэтажный дом... подвал в подъезде... хотелось пива! Во дворе лежала старая восточноевропейская овчарка, а в трех метрах от нее играли четыре котенка. А тут как раз этот обстрел. Так собака во время обстрела всех этих котят оттащила за шкирку в подвал.

— А нам собака в Водяном таскала кур и зайцев, — радостно сообщил Светик, счастливый тем, что у него тоже есть военное воспоминание о животных. — Овчар, такой здоровенный. Все звали его Барон. Хозяева его, может, уехали, когда обстрелы начались, может, бросили, может, забрать не успели, может, убило их, не знаю, только Барон прибился к нам. И кто ему такое имя дал, мы не знали, но он откликался. Такой пес был умный. Каждое утро приносил нам откуда?то то курицу, то зайца. Мы ему за это тушенку из сухпайка отдавали. Бывало, просыпаешься в окопе, а над бруствером уже башка Барона торчит. С зайцем в зубах. С курами все понятно, но как и где он зайцев ловил, никто не знает! Он так и погиб, когда курицу нам нес. Прямое попадание. Две мины одна за другой. Ни от него, ни от курицы той ничего не осталось.

Все опять приумолкли. И вдруг одновременно подняли головы. Услышали жалобное мяуканье котенка. Не может быть! Откуда он здесь? Но слышали все, а не кто?то один, значит, не показалось. Переглянулись, прислушались. Мяуканье доносилось из дальней части оранжевого зала, над которой как раз и находилась та самая секция, занятая сепарами и отделенная стеной от киборгов на втором этаже.

Алексей поднялся на ноги. Навел телевик 70–200 на звук и увидел маленького черного пушистого котенка, копошившегося на каких?то обломках. Котенок продолжал жалобно мяукать и как?то неестественно трясти лапкой.

— Пойду, принесу его, — Светик вскочил, перекинув автомат через плечо.

— Погоди-и-и, погоди?ка, — наводя камеру, медленно протянул Алексей. — Что за...?

У котенка к лапке была привязана леска, которая шла наверх к дыре в потолке размером метр на полтора. Леска светилась в тех местах, где на нее попадали слабые лучи света из проломов в стенах и выбитых окон.

— Так, мужики. Это ловушка, — уверенно произнес, наконец, Алексей, словно доктор, ставящий окончательный диагноз. — Я этот фокус в Афгане видел. Там один талиб двух морпехов таким образом завалил со второго этажа.

В 2001 году в Мазари-Шарифе, на севере Афганистана, содержащиеся в тюрьме талибы устроили бунт, завладели оружием, была настоящая бойня. В конце концов американские морпехи их всех положили. Но было жарко, хорошо запомнил Алексей.

Сейчас тоже было бы жарко, если бы не было так холодно.

— Так, Светик, Панас, Людоед, Скерцо, мухой хватайте «мухи», — коротко и тихо приказал Электрик. — Подойдем к дыре метров на десять и по моей команде пи...данем по этой заманухе сразу с пяти сторон. Все понятно?

— Плюс, плюс, — ответил за всех Панас, и впятером они бросились к подоконнику, под которым лежали гранатометы.

Подошли, будто в замедленном кун-фу. Особенно органично это получалось у Скерцо. Он был без каски, и косичка на затылке делала его похожим на ниндзя. «Нет, скорее на черепашку-ниндзя», — не успел подумать Алексей, как Электрик дал команду, и все пятеро почти одновременно выстрелили из «мух» по отверстию в потолке.

Взрывы, дым, пыль... На полу лежал мертвый переломанный стрелок, весь в черном. Рядом валялась снайперская винтовка СВД. Котенка погребла упавшая потолочная плита с торчащими из нее обломанными концами арматуры.

Когда плиту приподняли и вытащили котенка, Светик долго грел его. Грел руками и своим дыханием, но тот так и не ожил. Светик отрезал леску у него с лапки, отнес его в дальний угол зала и похоронил под камнями. Снайпера вынесли на взлетку и оставили пока там. Начался затяжной стрелковый бой между этажами вниз-вверх и через взлетку вперед-назад...

Наталья Сергеевна выпрямилась, отложила книгу и стала искать глазами Сережу, пытаясь разглядеть родную голову среди сотен, если не тысяч людских голов в воде и на пляже.

Большинство вокруг были дети. Они смеялись, кричали, визжали, бросали мяч, носились друг за другом, брызгались, ныряли с головой в набегающие барашки мутных морских волн, строили замки на песке, играли в бадминтон и просто лежали, греясь в теплых лучах белого солнца, неподвижно повисшего над морем.

Наталья Сергеевна не могла найти его в толпе, как ни старалась. Она начала волноваться и уже решила было идти к морю искать его, когда мокрый дрожащий человечек прижался к ней сзади, обхватил руками ее голову, и ледяные ладошки острыми песчинками обожгли счастьем ее лицо.

Счастье вернулось к Наталье Сергеевне ровно на миг — и выпорхнуло, как невидимая птица, в закрытое окно купе, за которым плыли деревья, деревья, танки, танки, пушки, пушки, деревья, деревья, зеленые брезентовые грузовики и снова танки, танки, танки. Поезд Москва — Харьков надсадно гудел, приближаясь к российско-украинской границе.

Толстая книга, которую она безуспешно пыталась читать, так и лежала открытой на одной и той же странице. Она различала там только буквы, буквы, буквы, буквы и капли своих бесконечных слез, застилавших ей глаза.

Есть такое выражение: выплакать все глаза. У нее это не получалось уже несколько дней, с тех пор как она открыла в Фейсбуке страничку украинского офицера-танкиста и нашла там фото военного билета Сережи и... то, другое фото...

Она гнала от себя эту картинку, но та словно приклеилась к ее лицу, закрывая глаза и мешая дышать. И даже когда она отрывала ее от лица и, скомканную, отбрасывала в сторону, картинка разворачивалась, взлетала в воздух и в смертельном пике вновь и вновь атаковала ее. Если же Наталье Сергеевне удавалось задремать, она засыпала с этим фото перед глазами и просыпалась вместе с ним.

— Вам же сказали русским языком, что ваш сын был уволен в запас по истечении срока службы и покинул расположение части, — повторил сухой, как вяленая корюшка, капитан с высокими залысинами по бокам стриженой, с бесцветными волосами головы, с такими же бесцветными глазами и узким ртом, который по цвету не отличался от остального бледного, неживого, как маска, лица. — Вот приказ о его увольнении, а вот его подпись. Вам сделать копию?

— Но Сережа звонил мне не так давно, — снова попробовала возразить Наталья Сергеевна, словно в надежде, что капитан-Рыбий-Глаз вдруг потеряет терпение, откроет коричневую дверь за своей спиной, и оттуда выйдет, нет, выбежит ее мальчик. Ее единственный сын, ее Сереженька, красивый, стройный, в отутюженной новой форме, со своим обычным прыщиком на подбородке, и обнимет ее, и они больше никогда не расстанутся. — Он сказал, что находится на учениях в Ростовской области. Он ничего не говорил ни про какое увольнение в запас. Говорил, что еще на год остается по контракту. Мы еще чуть не поссорились. Я говорю, зачем. Он говорит, обстановка такая. Какая обстановка? Что у нас, война, что ли?

— Я повторяю, что говорю вам только то, что мне известно из имеющихся в нашем распоряжении документов. — капитан отвернулся и стал делать вид, что перебирает какие?то выцветшие картонные папки. Тысячи этих папок размещались в бесконечных ящиках, заполнявших полстены справа от него, рядом с маленьким выключенным допотопным, покрытым пылью компьютером. — Может, он и хотел остаться по контракту, да передумал. Я не знал его лично, но мне известно, что он не докладывал, куда намерен направиться по окончании воинской службы. Все причитающееся ему денежное довольствие за последний месяц он получил. Вот его расписка.