Аэропорт - Лойко Сергей Леонидович. Страница 63

— Зачем шли на убой? — до сих пор вспоминал Салам. — Почему не сражались? Столько бы ребят сохранили. Из тех, что шли в колонне, одна треть вышла, одну треть убили, а одна треть в плен попала.

— Прямо, как Красная Армия летом сорок первого года, — добавлял Светик.

И вот вдруг под Петровкой — со всех сторон пальба, из всех видов оружия. И уже взрывы кругом. Впереди народ разбегается в панике. Кто с поднятыми руками, кто с оружием. Врассыпную. Осколок от мины, как космический мусор, беззвучно пролетел кабину насквозь. Водителя убил на месте. Полковнику ползатылка снесло. Пульс есть, но не жилец. Все выпрыгнули из кузова, разбежались. Остались Салам и Светик, стар и млад, с умирающим полковником.

Положили его на каремат. В кузове «КамАЗа» одеяло лежало, как подстилка-блоходром. Накрыли им полковника. Салам подбежал к первому попавшемуся дому. Дом пустой, но идет массированный минометный обстрел. Донесли полковника до дома. А в нем уже половины крыши нет. Опытный Салам быстро нашел подпол, открыл люк, а подпол весь забит ранеными и мертвыми. Смрад оттуда жуткий: смесь запахов смерти, пота, табака, экскрементов, мочи, как в трюме баржи с зэками, идущей в Магадан. Один кричит, они там третий день сидят уже. Половина померли. Полчаса Светик с Саламом под обстрелом вытаскивали обосранных, обоссаных, завшивевших бойцов на свет Божий. Двоих сразу убило миной, которая во двор залетела. Трупы, штук шесть, в подвале так и оставили. Жара страшная. Воздух состоит из пыли и жирных черных мух и оводов. Вот кому раздолье. Столько кровушки. Пир горой. Десерт.

Да, на улице сейчас, похоже, опасней, чем в подполе, но у раненых на улице шансов все равно больше выжить, чем в этой зловонной братской могиле. Что делать? Полковника тащить не на чем. Да и помрет он с ними в поле или в лесу.

Попрощались с ранеными. Оставили полковника на их попечение. Вышли на дорогу. Справа от дороги сепарская или русская пехота (кто их сейчас разберет) идет прямо на них. Сто метров. Как фашисты в кино. Рукава закатаны. Поливают из автоматов от пояса. Маугли с Балу ноги в руки и — в подсолнухи. А полю тому, сухому и неубранному — ни конца ни края. Для картинки красиво, для убегающих — смерть. Стебли трясутся, подсолнухи над ними колышутся. Выдают беглецов. Пули свистят беспрестанно.

Упали. Лежат. Дышат.

— Б...дь! — хрипло шепчет Салам. — Мамой клянусь. Добежим до той лесополосы, брошу курить. Все случая подходящего ждал. Теперь точно брошу.

До лесополосы — метров восемьсот. Встают, бегут. Пули снова их обгоняют. Короче, добежали. Упали, перекатились на другую сторону. Светик лежит, легкие выхаркивает, а Салам сидит, во рту две сигареты сразу. Курит, клятвопреступник.

Днем отлеживались. Ночью шли. По направлению к Волновахе. По звездам ориентировались. Как Ясон с аргонавтами. Тиха украинская ночь... Ели сухие початки кукурузы, если повезет. Их не все убрали. Подсолнухи тоже не везде убрали, но то, что осталось, было так пересушено, что есть невозможно. Клевали, клевали их, как птицы, и дальше шли.

Жажда хуже голода в разы, особенно в первые дни. Жара. За тридцать градусов. А на солнце — и все пятьдесят! И ночью тридцать. Но хоть не печет. Все лужи и ручьи по их маршруту давно высохли. Лягушек и жаб нигде нет. «Их хоть можно в рот засунуть, как аисты или цапли делают, и держать там, посасывать — и закуска и питье, — говорит Салам. — Лягушки — роскошь, ресторан пять звезд!»

В лесополосах ложились, вытягивали пальцами стебли травки. Сверху травинка, если свежая, то зеленая, жесткая, а внизу белая, сочная. Сосали эти стебельки. Слаще меда. Спать или отдыхать ложились возле зарослей лопухов. Утром на них много росы. Вылизывали жадно языком. Чистый родник.

Садам научил Светика восточной пустынной премудрости: берешь камушек, кладешь в рот и катаешь его на языке за зубами. Слюна начинает выделяться. Ее глотаешь. Только смотри, камень не проглоти, а то «х...р высрешь его при таком раскладе». Все лучше, чем свой пот или мочу пить. Они соленые и горькие и не утоляют жажду. Впрочем, ничто не утоляет.

На третий день пути голод начал мучить. Ловили в воздухе таких блестящих зеленых жуков, бронзовки называются, и ели их. Светик сказал, что это навозники, но все равно ел. Во всей Европе — мир. Да что там говорить, почти во всей Украине мир. В Киеве, в Одессе народ балдеет на пляжах, пиво холодное потягивает, в ус не дует. Бабы, опять же. Бикини и все такое.

А здесь не до баб. Здесь два взрослых мужика посреди сухого поля носятся за навозными жуками, чтобы пообедать. Извращенцы!

Вот это и есть война. Поэтика, героика войны, романтизм...

Два раза нарвались на дикие райские яблочки, незрелые. Объели обе яблони до последнего яблочка. Салам велел жевать до семечек и только потом проглатывать. Один раз им попалась дикая груша. Почти все груши, перезрелые, коричневые, полусухие или гнилые, уже валялись на земле. Съели все до одной, что смогли найти, вместе с муравьями, которым не повезло.

Наконец, вышли на какой?то разграбленный, брошенный хутор. Съестного там ничего не нашли, зато нашли грязную рваную гражданскую одежду — женскую и мужскую. А в холодильнике — полуторалитровую бутылку прокисшего пива. Надели мужскую одежду. Висит на них обоих, как лохмотья. Салам, заросший черной щетиной, как предводитель разбойников Емельян Пугачев из учебника истории, сначала сказал, что для пущей убедительности Светику нужно бы надеть женское платье и платок, поскольку борода у того совсем не растет.

— Ну, во-первых, мы так будем выглядеть, как кот Базилио и лиса Алиса, — восстал против этой креативной идеи Светик. — Во-вторых, если поймают в таком виде, сепары изнасилуют меня в извращенной форме. А я к этому испытанию еще не готов.

— Пускай это будет самое страшное испытание в твоей жизни, лиса Базилио, — пошутил Салам, и оба засмеялись сухими, потрескавшимися губами.

Они предусмотрительно оставили документы и все оружие, включая ножи, в подполе дома. Там же они обнаружили пятилитровую банку законсервированных сто лет назад толстых, как сардельки, «белесых, как гандоны» огурцов. Съели все «гандоны» до крайнего. Рассол вылили друг другу на голову. «Чтобы амбре обновить», — сказал Светик. Оставили там и свои разряженные мобильники.

Дальше пошли в лохмотьях, перемазали лица грязью, растворенной в тухлом пиве, для запаха, взяли в руки драные пластиковые пакеты, набили их всяким дерьмом. Салам в спортивной куртке. На спине правильная надпись большими буквами Russia. Форменные бомжи и алкаши. Таких в Донбассе переизбыток. Еще и похуже экземпляры встречаются.

Как, например, на первом попавшемся им блокпосту. Там такие же бедолаги похмельные сидят на покрышках, правда, с автоматами. Усмехаются беззубыми ртами. Мол, смотри, братан, этих жизнь еще круче, чем нас, потрепала. Хотя — далеко не факт. Тут для определения победителя нужен беспристрастный судья.

В отсутствие такового бомж-разведчик и бомж-десантник пошли дальше по дороге, по вражеской территории своей собственной страны.

Только вышли за пост, а там — дамба! Самое страшное испытание за две недели! Вода, кругом вода. И сепары — или на постах, или купаются и загорают. Не подойти. Пошли дальше с совсем уже помутившимся сознанием.

От начала этих странствий парочка героев находилась в пути четырнадцать (!) дней. И только выйдя в Волноваху, вроде еще «свою», они уговорили дебелую продавщицу местного ларька дать им в долг воды и телефон, чтобы позвонить в части. Зажимая нос рукой, женщина откликнулась на их просьбы.

Через два часа за ними приехала машина, но не из части, а из СБУ, и отвезла их в Краматорск — давать показания.

Пока ехали в машине, Светик поведал Саламу историю своего дедушки, который воевал с первого дня, в похожей ситуации в 1941 году при выходе из котла под Киевом попал в плен и угодил в немецкий концлагерь.

— Короче, однажды утром немцы вывели из строя человек тридцать, включая дедушку, выдали им новые бутсы, не заморачиваясь о размере. Главное, чтоб налезли. Отвезли их на какой?то местный стадион и под дулами автоматов заставили бегать по кругу, пока заключенные, все уже с кровавыми мозолями, не начали падать. Тогда у них отобрали ботинки и отвели обратно в лагерь босиком. Так они разнашивали бутсы для своих солдат.