Прекрасное далеко - Брэй Либба. Страница 135

На реке какое-то судно заунывно гудит. Гудок звучит горестно и знакомо, это зов в ночи — зов того, кто потерялся и не может вернуться.

Том откашливается.

— Джемма, есть кое-что такое, что я должен тебе сказать…

— Да, слушаю, — отвечаю я.

— Я знаю, что ты обожаешь отца, но он — не тот рыцарь в белых доспехах, каким ты его вообразила. И никогда им не был. По правде говоря, он на свой лад обаятелен и мил. Но он эгоистичен. Он ограниченный человек, решившийся довести себя до смерти…

— Но…

Том хватает меня за обе руки и осторожно сжимает их.

— Джемма, ты не можешь его спасти. Почему бы тебе не смириться с этим?

Я вижу свое отражение в поверхности Темзы. Мое лицо расплывчато, оно никак не может приобрести четких очертаний…

— Потому что если я откажусь от этого…

Я тяжело сглатываю раз, другой.

— Мне придется признать, что я совершенно одинока.

Снова звучит унылый гудок, уносясь к морю. Рядом с моим отражением появляется отражение Тома, такое же неустойчивое.

— Каждый из нас совершенно одинок в этом мире, Джемма.

В голосе брата не слышится горечи.

— Но у тебя могут быть друзья, если ты того хочешь.

— Вы там всю ночь сидеть собираетесь? — окликает нас Фоулсон.

Они с Картиком стоят, прислонившись к карете, как пара железных подставок для дров у камина, ограждающих огонь.

Я предлагаю Тому руку и помогаю подняться.

— Значит, эта твоя магия… Полагаю, вряд ли ты можешь превратить меня в барона, или графа, или еще в кого-нибудь в этом роде? Лучше всего, конечно, обзавестись герцогским титулом. Ничего нарочито величественного… ну, если только тебе самой не захочется.

Я убираю с его лба вечно бунтующую прядь волос.

— Не испытывай свою удачу.

— Хорошо.

Он усмехается, и ранка на губе снова открывается.

— Ой!..

— Томас, я намерена жить по-своему, так, как мне это подходит, без твоего вмешательства, отныне и навсегда, — говорю ему я, когда мы идем к карете.

— Я не стану указывать, как тебе жить. Только не надо превращать меня в тритона или крикливого осла, или, сохрани нас небеса, в какого-нибудь члена партии консерваторов.

— Слишком поздно. Ты уже — крикливый осел.

— Боже, да ты теперь станешь вообще невыносимой! — жалуется Том. — Я просто боюсь тебе возразить!

— Ты и не представляешь, как меня это радует, Томас!

Фоулсон шагает навстречу, чтобы открыть дверцу кареты, но я его опережаю.

— Я сама, спасибо.

— И куда мы теперь? — спрашивает Том.

Он протискивается мимо меня в глубину кареты и совершенно не интересуется, куда денутся остальные. Порядок восстановлен.

— Туда, где ты нужен, — отвечаю я. — Мистер Фоулсон, если вам нетрудно, отвезите нас в общество Гиппократа.

Фоулсон складывает руки на груди. Но на меня не смотрит.

— Почему вы это сделали? Почему заступились за меня?

— Потому что им я доверяю немного меньше, чем вам. И, кажется, я готова поверить вам еще чуть больше.

— Они не оставят меня в покое, — тихо произносит Фоулсон.

Картик фыркает.

— Вы верите, что сейчас стоит сделать главную ставку? Я больше не позволю себе угрожать. У них нет власти надо мной. И это — ваш шанс совершить серьезный поступок, мистер Фоулсон. Не предавайте меня. Не предавайте ее, — многозначительно добавляю я.

— Никогда, — отвечает он, глядя себе под ноги.

И я понимаю, что даже у мистера Фоулсона есть своя ахиллесова пята.

Мы подъезжаем к обществу Гиппократа, мистер Фоулсон энергично колотит в дверь, пока она не распахивается.

— В чем дело? — резко спрашивает седовласый джентльмен.

За ним толпятся еще несколько человек.

— Прошу вас, сэр… это мистер Дойл. Нам нужна ваша помощь.

Джентльмены высыпают наружу в облаках сигарного дыма. Не отводя ладони от побитого лица, Том с трудом выбирается из кареты, с помощью Картика и Фоулсона, а я следую за ними.

— Ох, ничего себе, старина! — восклицает седовласый джентльмен. — Что случилось?

Том поглаживает пострадавшую челюсть.

— Ну, я… я…

— Когда мы возвращались домой с ужина, на нашу карету напали грабители, — объясняю я, вытаращив глаза. — Мой дорогой брат спас нас от тех, кто мог… ну, в общем…

— Я… я?

Том резко оборачивается в мою сторону. Я взглядом умоляю его: «Только не испорти все!»

— А, ну да… я так и сделал. Мне не понравилось, что они нас задержали.

Мужчины разражаются восклицаниями, на Тома сыплются вопросы.

— Да что вы говорите!.. Фантастическая история!.. Как же такое могло случиться?.. Давайте поскорее осмотрим вашу челюсть…

— Да это так… так, ерунда, — бормочет Том.

Я обнимаю брата за плечи.

— Не надо так уж скромничать, Томас. Знаете, он их раскидал просто одной левой. У них ни малейшего шанса не было выстоять против такого храброго и благородного человека.

Я вынуждена подавить смех, рвущийся наружу.

— Прекрасное проявление храбрости, старина, — говорит один из джентльменов.

Том стоит, моргая от яркого света, совсем как старый пес, которого впустили в дом во время дождя.

— Ты разве сам не помнишь, Томас? Ох, боже… боюсь, тот удар по голове был куда сильнее, чем нам показалось. Нам надо было отвезти тебя прямо домой, уложить в постель и вызвать доктора Гамильтона.

— Доктор Гамильтон как раз здесь, — говорит доктор Гамильтон.

Он выходит вперед, держа в руке бокал с бренди, в зубах зажата сигара.

— Одной левой? — переспрашивает седовласый джентльмен.

Другой джентльмен, в толстых очках, хлопает Тома по спине.

— Вот это настоящий мужчина!

Какой-то джентльмен помоложе пожимает руку Тома.

— Теплый бренди — это как раз то, что вам нужно, чтобы снова крепко встать на ноги.

— И в самом деле, — говорит Том. — Я бы с удовольствием выпил.

При этом он умудряется выглядеть одновременно и застенчиво, и горделиво.

— Вы должны рассказать нам все подробно, приятель, — говорит доктор Гамильтон и уводит Тома в маленький, но очень уютный клуб.

— Ну, — начинает Том, — мы возвращались домой, и мой кучер по глупости решил срезать путь возле доков и заблудился. И вдруг я слышу крик: «Помогите! Помогите! Ох, пожалуйста, помогите!..»

— Не может быть! — изумляются джентльмены.

— Я увидел троих… а потом полдюжины типчиков самого мерзкого вида, настоящих разбойников, с совершенно пустыми глазами…

Не только я наделена даром воображения. Но сегодня вечером я позволю Тому насладиться славой, какую бы досаду это ни вызывало у меня. Какой-то добрый джентльмен уверяет, что о моем «героическом брате» позаботятся как следует, и я уверена, что после нынешней истории почетное место в обществе Гиппократа ему обеспечено.

— Том, — окликаю я, — мистер Фоулсон отвезет меня в школу Спенс, хорошо?

— Хм-м… Ну да, конечно. Возвращайся в школу.

Он машет мне рукой.

— Ох, Джемма…

Я оборачиваюсь.

— Спасибо.

Он усмехается, и его губа тут же снова начинает кровоточить.

— Ох…

Фоулсон направляет карету прочь из Лондона. Картик сидит рядом со мной. Лондон проплывает мимо нас во всех своих убожестве и величии: к концу дня каминные трубы осыпают высокие дома сажей, эти трубы как будто балансируют на крепких плечах зданий; я вижу юристов в тщательно вычищенных шляпах, женщин в оборках и кружевах… А на берегах Темзы речные бродяги процеживают грязь и тину, ища сокровища, которые могут быть скрыты на дне, — монетку, приличные часы, потерянный гребень для волос, что угодно, хоть какой-нибудь осколочек удачи, который изменит их судьбу.

— Бойся рождения мая, бойся рождения мая, — ритмично повторяю я. — Какое это может иметь отношение к Цирцее? Она же тогда не знала, что я приду к ней.

Я еще несколько раз повторяю все ту же фразу, так и эдак поворачивая ее в уме, и тут мне в голову приходит нечто новое.

— День рождения. Предостережение может относиться к дню рождения. Когда родился Амар?