Прекрасное далеко - Брэй Либба. Страница 151

— Картик!

Я тянусь к нему, и моя кровь падает на замерзшую землю.

— Все начинается сначала! — слышен сквозь общий шум крик какого-то охотника.

Раненое дерево оживает. Корни обвиваются вокруг моих лодыжек, ползут по ногам. Я кричу, пытаюсь отбежать, но дерево пожирает меня.

— Мы его не убили, — говорю я. — Почему?

— Его нельзя убить, — гремит Амар. — Оно может лишь измениться.

Фелисити и Энн пытаются выдрать корни, а Фоулсон рубит их, но новые побеги сильны.

— Я говорил тебе, что ты приведешь ее к нам, брат, — печально произносит Амар. — Что ты станешь ее погибелью.

Картик светится силой.

— Ты говорил, чтобы я следовал зову своего сердца, — отвечает он, и нечто в Амаре, нечто, оставшееся от прежнего, слышит его слова.

— Да, брат, говорил. Ты дашь мне покой?

— Дам.

Стремительным тигриным движением Картик хватает меч Амара. Амар вскидывает руки, и Картик разрубает его пополам. Оглушительный вопль, ослепительный свет — и Амар исчезает. Картик прижимает ладонь к моему боку. Магия оживает, и мы оба загораемся светом, теряемся в тени… Сила Картика вливается в меня, и магия Зимних земель смешивается с магией Храма. И на одно краткое мгновение мы становимся безупречным союзом. Я ощущаю его в себе, себя в нем. Я слышу его мысли; я знаю все, что скрыто в его сердце, что он намерен сделать.

— Нет, — говорю я.

Я пытаюсь отодвинуться, но он крепко меня держит.

— Да, это единственный путь.

— Я не позволю тебе!

Картик прижимает меня сильнее.

— Долг должен быть уплачен. А ты нужна нашему миру. Я всю жизнь ждал, когда же наконец увижу цель. Пойму свое место. И теперь я это ощущаю.

Я качаю головой. Слезы обжигают мои холодные щеки.

— Не надо…

Картик печально улыбается.

— Теперь я знаю свою судьбу.

— И что это?

— Как раз это.

Он целует меня. У него теплые губы. Он стискивает меня в объятиях. Корни дерева вздыхают и опадают с моей талии, а рана на боку мгновенно исцеляется.

— Картик, — я плачу, целуя его щеки. — Оно меня отпустило.

— Это хорошо, — кивает Картик.

И коротко вскрикивает. Его спина изгибается, каждый мускул напряжен.

— Отойди! — кричит горгона, глядя на меня холодными глазами.

— Ну и дела… — в благоговении произносит Бесси.

Магия захватила Картика, и теперь я вижу, что именно он сделал. Он позволил дереву забрать себя в обмен на мою свободу. Энн и Фелисити тянутся ко мне. Фоулсон пытается оттащить меня, но я вырываюсь.

Слишком поздно, ничего не изменить. Зимние земли согласились на сделку.

— Если бы я могла вернуться назад… отменить… — рыдаю я.

— Никогда нельзя вернуться назад, Джемма, — отвечает Картик. — Ты должна идти только вперед. Строить свое будущее.

Он нежно целует меня в губы, и я возвращаю поцелуй, а лианы уже опутали его шею, и его губы холодеют. Последнее, что я слышу — это мое имя, которое Картик произносит тихо и ласково:

— Джемма…

Дерево поглощает его. Он исчез. Остается только голос, произносящий мое имя, да и тот уносит ветер…

Главный охотник показывает на меня.

— У нее все еще есть магия Храма! Мы можем ею завладеть!

Я отшвыриваю их всех мощью своей силы.

— Так вы за это сражались? За это убивали? Что вы хотели сохранить или защитить? Ничего больше вы не получите, — говорю я, все еще чувствуя на губах тепло поцелуя Картика. — Магия предназначена для того, чтобы быть разделенной. Никто из вас не удержит ее! Я верну магию этой земле!

Я прижимаю ладони к потрескавшейся почве.

— Я возвращаю магию сферам и Зимним землям, чтобы она была поровну разделена между всеми племенами!

Охотники визжат и воют, как от сильной боли. Души, плененные ими, проносятся сквозь меня туда, куда мы все перейдем в свое время. Я ощущаю их. Это похоже на то, как если бы я попала в гущу карнавальной пляски. А когда души уносятся, не остается никого, кто мог бы вести вперед мертвых. И они таращатся на меня в изумлении, не слишком понимая, что произошло и что будет дальше.

Бледная тварь, что пряталась в расщелине между камнями, подползает ближе. Тепло дерева растопило лед у его основания. И тонкий покров травы пробивается сквозь обновленную землю. Я трогаю травинки — они такие же нежные, как пальцы Картика…

И что-то во мне лопается. Я заливаюсь слезами. И делаю то, что мне отчаянно хочется сделать. Я падаю на прорастающую траву и плачу, плачу…

Действие пятое

УТРО

Глава 70

Миссис Найтуинг ждет нас в церкви, сидя рядом с телом матери Елены.

— Те твари?.. — спрашивает Энн, и ее голос прерывается от сдерживаемого крика.

Миссис Найтуинг грустно смотрит на нас.

— Сердце не выдержало. Она не поддалась им. Так что… но наконец все кончилось.

Миссис Найтуинг пересчитывает нас взглядом — Фелисити, Энн, Фоулсон, я…

— А Сахира? — шепчет она. — И…

Я качаю головой. Она опускает взгляд, и больше мы ничего не говорим.

Ученицы сидят, сбившись в кучу. У них испуганные глаза. То, что они видели этой ночью, слишком далеко от чайных приемов и балов, реверансов и сонетов…

Миссис Найтуинг кладет руку мне на плечо.

— Я ничего больше не могла им сказать. Они и сами все видели, и им страшно.

— Иначе и быть не может.

Не слишком ли жестко прозвучал мой голос?

— Они не понимают, что здесь произошло.

Ей хочется, чтобы я воспользовалась оставшейся у меня магией и стерла из их умов все воспоминания о прошедшей ночи. Заставила их забыть, чтобы они могли жить как прежде. Чтобы они оставались все теми же Сесили, Мартами и Элизабет в привычном мире — девушками, которым не вынести груза истины. Чтобы мирно пили чай. Взвешивали каждое слово. Носили шляпки, защищаясь от солнечных лучей. Стискивали свои умы корсетами, чтобы из них не проскочила никакая неправильная мысль и не разрушила приглаженную иллюзию того, что они ведут себя как надо и мир вокруг них таков, как им нравится.

Это было бы роскошью, такое забвение. Вот только никто не придет и не прогонит из моего ума то, что мне не хотелось бы видеть, то, чего я не хотела бы знать. Мне придется жить со всем этим.

Я выворачиваюсь из-под руки директрисы.

— Да с какой бы стати?

И все равно я это делаю. Когда девушки засыпают, я прокрадываюсь в их спальни, одну за другой, и кладу ладонь на нахмуренные лбы, на которых просто нарисован страх перед тем, чему стали свидетельницами ученицы. Я наблюдаю за ними, пока не вижу, что морщинки разглаживаются, превращаясь в гладкие холсты под моими пальцами. Это нечто вроде исцеления, и я удивлена, как здорово излечивает меня саму это занятие. Когда девушки проснутся, они вспомнят лишь странный сон о магии и крови, и удивительных существах, и, возможно, об учительнице, которую они знали и чье имя забыли. Они могут на мгновение напрячься и постараться вспомнить, но потом скажут себе, что это был всего лишь сон и лучше его забыть.

Я сделала то, что просила миссис Найтуинг. Но я не стираю все воспоминания девушек полностью. Я оставляю им один маленький символический знак прошедшей ночи: сомнение. Ощущение, что, возможно, в мире есть нечто неведомое… Это не более чем крошечное семечко. И вырастет ли из него что-то полезное, я не могу сказать.

Когда приходит очередь Бригид, я нахожу ее бодрствующей в ее маленькой комнатке.

— Со мной все в порядке, милая. Я вовсе не хочу забывать, если ты не возражаешь, — говорит она, и я вижу, что на подоконнике ее окна уже нет рябиновых ветвей.

В Индии я однажды слышала древнюю народную поговорку. Она гласит, что, прежде чем мы сможем что-то рассмотреть как следует, мы должны пролить много слез, которые омоют путь.