Прекрасное далеко - Брэй Либба. Страница 99

Мы с Фелисити сбегаем на террасу, выходящую на улицу. Кучеры собрались вместе, чтобы не скучать. Один рассказывает смешную историю, остальные ловят каждое его слово. Они хохочут, но тут же поспешно расходятся, заметив кого-то из гостей. Люси Фэрчайлд, в шляпке, с прямой спиной, стремительно шагает к своей карете. Саймон спешит за ней, но сопровождающая Люси резко гонит его прочь. Кучер помогает женщинам сесть в экипаж, и они отъезжают от тротуара, оставив Саймона стоять в одиночестве.

— Какая прелесть! — радостно восклицает Фелисити. — Настоящий скандал! На моем балу… и не я тому причиной! Изумительно!

— Да, это и вправду изумительно — то, что ты не имеешь отношения к случившемуся, — насмешливо говорю я.

Фелисити упирается руками в бока, на губах появляется ехидная улыбка.

— Я хотела предложить тебе вместе выпить лимонада, но, пожалуй, обойдусь без тебя. А ты можешь смотреть, как я наслаждаюсь, и страдать в одиночестве!

Она не спеша уходит, а я наслаждаюсь прохладным воздухом, омывающим кожу. Внизу лорд Денби утешает сына. Они о чем-то говорят, но я не слышу слов. Лорд Денби наконец одерживает победу, и они с Саймоном возвращаются на бал.

Когда они проходят мимо широкой двери террасы, лорд Денби замечает меня. Он пронзает меня взглядом, а я прикладываю пальцы к губам и посылаю ему воздушный поцелуй.

День после бала, воскресенье, я провожу с родными. Приходит портниха, чтобы подогнать платье по моей фигуре и внести кое-какие мелкие изменения. Я стою перед зеркалом в наполовину законченном платье, а она втыкает булавки тут и там, то убирая складку, то добавляя оборку. Бабушка топчется рядом, то и дело отдавая портнихе указания, цепляясь за каждую мелочь. Я не обращаю на нее внимания, потому что девушка, смотрящая на меня из зеркала, уже становится самостоятельной особой, другим человеком. Я не могу в точности объяснить, что это такое; это нечто, чему я не могу подобрать названия. Я просто знаю, что она там, что она возникает из меня, как скульптура из глыбы мрамора, и я волнуюсь, ожидая встречи с ней.

— Ты очень похожа на мать. Я уверена, она бы этому порадовалась, — говорит бабушка, и мгновение безвозвратно утрачено.

То, что пыталось вырваться из мраморных глубин, исчезло.

«Ты больше не будешь упоминать о моей матери, — мысленно говорю я, закрывая глаза. — Просто скажи, что я очень хороша собой. Скажи, что мы все счастливы. Скажи, что я чего-то добьюсь в жизни, что впереди нас ждут только безоблачные дни».

Когда я снова открываю глаза, бабушка улыбается моему отражению.

— Боже мой, да ты просто волшебно выглядишь в этом платье!

— Воплощенное очарование, — говорит портниха.

Вот так-то. Это уже лучше.

— Бабушка говорит, что ты будешь самой очаровательной девушкой во всем Лондоне, — заявляет отец, когда я прихожу к нему в кабинет.

Он роется в ящиках письменного стола, как будто что-то ищет.

— Могу я тебе помочь? — спрашиваю я.

— Хм-м… ох, нет. Нет, малышка, — рассеянно отвечает он. — Я просто решил немножко тут разобраться. Однако я должен спросить тебя кое о чем не слишком приятном.

— И что же это?

Я сажусь возле стола, и отец тоже.

— Я слышал, что Саймон Миддлтон слишком фамильярно держался с тобой на балу прошлым вечером.

Глаза отца вспыхивают.

— Да нет же! — возражаю я, пытаясь изобразить смех.

— Я слышал, что мисс Фэрчайлд отказалась его принять, — продолжает отец, и я ощущаю укол сожаления, но тут же прогоняю ненужное чувство.

— Возможно, мисс Фэрчайлд ему не пара?

— И все же…

На отца нападает приступ кашля. Лицо краснеет, ему требуется не меньше минуты, чтобы восстановить дыхание.

— Лондонский воздух. Слишком много сажи.

— Да, — неуверенно соглашаюсь я.

Отец выглядит усталым. Нездоровым. И мне вдруг хочется подойти к нему, сесть рядом, как в детстве, и чтобы он погладил меня по голове…

— Значит, ты утверждаешь, что Саймон Миддлтон ни в чем не виноват? — продолжает расспрашивать отец.

— Ни в чем, — искренне отвечаю я.

— Ну ладно.

Отец возвращается к поискам, и я понимаю, что пора уходить.

— Отец, может быть, сыграем в шахматы?

Он перебирает бумаги, заглядывает за книги.

— Я сейчас не в настроении для шахмат. Почему бы тебе не спросить бабушку, не хочет ли она прогуляться?

— Я могла бы помочь тебе найти то, что ты потерял. Я могла бы…

Он отмахивается.

— Нет, малышка. Мне нужно побыть одному.

— Но я завтра уеду, — жалобно говорю я. — А потом начну выезжать в свет. А потом…

— Ну-ка, мы ведь не будем плакать? — выговаривает мне отец.

Он открывает очередной ящик — и я вижу лежащую там коричневую бутылочку. Я понимаю, что это опиум. У меня падает сердце.

Я хватаю его за руку, и в меня врывается его печаль.

— Нет, от этого мы лучше избавимся, — говорю я вслух.

И прежде чем отец успевает ответить, я вливаю в него счастье, сильное, как опиат, и наконец его нахмуренный лоб разглаживается, он улыбается.

— А, вот что я искал. Джемма, детка, ты не могла бы выбросить это в мусор? — спрашивает он.

На глаза наворачиваются слезы.

— Да, отец. Конечно. Прямо сейчас.

Я целую его в щеку, он обнимает меня, и впервые за всю жизнь я размыкаю объятия первой.

За ужином Том ведет себя как новоявленный папаша, ожидающий появления на свет младенца. Ноги у него непрерывно дергаются так, что стол дрожит, и он даже случайно лягает меня.

— Ты не мог бы успокоиться, если тебе не трудно? — спрашиваю я, потирая лодыжку.

Отец поднимает взгляд.

— Томас, в чем дело?

Брат ковыряется в тарелке, но ничего не ест.

— Я должен был сегодня вечером отправиться в мой клуб, но так и не получил никакой весточки.

— Никакой? — переспрашиваю я, смакуя победу вместе с картофелем.

— Они как будто и существовать-то перестали, — ворчит Том.

— Это не по-спортивному, — замечает отец, жуя кусок перепелки.

Я с радостью смотрю, как он ест. С аппетитом.

— Да, весьма дурной тон, — неодобрительно замечает бабушка.

— Возможно, тебе лучше отправиться сегодня в общество Гиппократа, — предполагаю я. — Ты ведь знаешь, что там дверь для тебя всегда открыта.

— Блестящая идея, — соглашается отец.

Том передвигает горошинки к краю тарелки.

— Может, и поеду, — говорит он. — Просто чтобы немножко прогуляться, развеяться.

Я так взбодрена новостью, что на десерт съедаю два куска торта. Когда бабушка выражает беспокойство насчет того, как бы из-за моего аппетита не пришлось снова приглашать портниху, я смеюсь, и бабушка тоже смеется — потому что я подталкиваю ее к этому, — и скоро уже все мы хохочем, а слуги смотрят на нас так, словно мы посходили с ума. Но меня это не заботит. Я получила, что хотела. Я это получила, и никому этого не отнять. Ни лорду Денби, ни кому-то еще.

Глава 41

На визитной карточке доктора Ван Риппля обозначен адрес в маленьком старом районе, напоминающем мне об удобных креслах, которые нуждаются в новой обивке. Выстроившиеся рядами домики неухожены. Они выглядят как временное жилье, где люди пересиживают не лучшие времена.

— Просто жуть, — говорит Фелисити, когда мы идем по узкой, плохо освещенной улочке.

— Но зато я вытащила тебя из дома.

Мимо пробегают дети. Они играют в темноте, а их матери слишком устали, чтобы беспокоиться из-за этого.

— Ну да, моя матушка уверена, что я сижу за пианино. Это был впечатляющий трюк, Джемма. Скажи-ка, а твоя сила не отыскала еще обитель доктора Ван Риппля?

— Для этого нам нужны только глаза и знание направления, — замечаю я.

Мы проходим мимо паба, из дверей выливается толпа рабочего люда. Некоторые согнулись от возраста, другим на вид лет одиннадцать-двенадцать. Матери прижимают к себе младенцев. Какой-то мужчина вскакивает на деревянный ящик, лежащий перед пивной. И начинает жаркую речь, толпа прислушивается к его словам.