Леший и Кикимора - Копейко Вера Васильевна. Страница 38

«Не смеши, — одернула она себя. — Если он их вложил, значит, он их видел». Анна похолодела. Кажется, это произошло с ней второй раз в жизни. Это… правда?

Листок с печатью задрожал в ее мигом похолодевших руках.

Откуда у мужа деньги?

Анна смотрела на число, когда была пришлепнута печать.

Год назад. И он… ничего ей не сказал?

Анна подняла голову от стола и глубоко вздохнула. Она почувствовала во рту привычный привкус, который всегда возникает от волнения. Она долго не могла найти ему определение. Но сейчас догадалась — у нее во рту привкус жженой резины.

«Спокойно, — сказала она себе. — Итак, начнем сначала. Откуда у него взялись деньги?

Он что-то продал. Не украл же, в конце концов».

Анна обвела глазами комнату, пытаясь не увидеть чего-то привычного. Потом усмехнулась. А что могло пропасть? Что было у них такого ценного? На стенах никогда не висели картины великих мастеров. А те, что висели, — творения невеликих, бабушкины друзья дарили свои рисунки. Они не стоили больше устной благодарности и чашки чаю с домашним тортом. Вон они — букет фиалок в банке над телевизором, снежное поле над диваном. Недавно она прочитала, некстати пришло в голову Анне, что труднее всего рисовать белый снег. Еще бы — белое на белом. Но даже за такую картинку, где нарисован белый сугроб и голубое небо над ним, много не дадут. Вот, такая висит над шкафом, почти под потолком.

Анна встала и принялась ходить по квартире. Сначала она ничего не замечала, почти на ощупь отыскивая путь, по которому можно мерить шагами комнату за комнатой. Это не так просто — мебель, старая, тяжелая, ее не сдвинешь, не обойдешь. Она занимала большую часть квартиры, достаточно значительной, даже по нынешним меркам. Комнат было три, они располагались анфиладой, соединяясь друг с другом всегда распахнутыми дверями. Что облегчало переход.

Потом, уже на обратном пути, Анна смотрела не под ноги, а вокруг. Она все еще пыталась понять, что пропало, хотя уже начинала догадываться, что Витечка если и продал, то нечто… нематериальное.

Пройдя по комнатам три раза, она остановилась возле стола, крепко обхватила себя руками за плечи, глядя на выложенные на столешницу тетради, или, как их называла бабушка, амбарные книги.

Анна села за стол. Повертела в руках документ. Спросить не у кого. Мать далеко, у нее свои проблемы. Она двигает отца все выше и выше. У нее открылся природный дар воспитателя собственного мужа. Надо заметить, отец не из слабых мужчин, но так сошлось. Мать, как теперь сказали бы, была виртуальной авантюристкой. Она придумывала ходы, которые должны сделать другие. Отец подходил для этого идеально. Поэтому он теперь работал в Москве, в банке, на должности, о которой едва ли мечтал обычный экономист из Суходольска.

Рассказать подругам? Вообще-то у нее нет никого ближе енотов. А если бы они были, она никого не стала бы посвящать в свои дела. Просить помощи в личной жизни у посторонних все равно, что вместо зубного врача пойти к часовому мастеру. У того и другого есть инструменты, но они сильно отличаются друг от друга.

Может, все-таки кто-то дал Витечке денег? Какая-нибудь… состоятельная женщина?

От этого предположения ее бросило в жар. У Витечки женщина? Но… Почему? Как?

Анна откинулась на спинку стула.

«Как? — ехидно спросила она себя. — А разве не ты сама собиралась исключить его из своей жизни?»

Анна встала, не отрывая глаз от стола, будто сверху могла рассмотреть что-то новое. Она засунула руки в карманы темно-зеленых брюк из флиса. В складке мягкой ткани нащупала картонку. Что это? Она наморщила лоб. Вынула. Визитная карточка. Сухинин Степан Михайлович. Она ехала в поезде в этих брюках, а он дал ей свою визитку.

Анна порозовела. Но не от того, от чего розовеет женщина. Не от воспоминания о том, каким вниманием одарил ее попутчик. Яркий цвет окрасил щеки от пришедшей в голову мысли. Этот странный человек предлагал показать ему бабушкины записи, чтобы по формулам догадаться о возможной причине гибели животных. И смерти самой бабушки.

Более того, он уверял ее, что с недавних пор знает об отношениях мужчины и женщины то, чего не знал прежде. Его близость к церкви, незнакомому и настораживающему миру, позволяла Анне воспринимать его иначе, чем других мужчин. Он казался ей сторонним наблюдателем жизни всех остальных, к которым она относила себя.

Анна втянула воздух. Она вспомнила слова Сухинина о том, что мужа нужно хвалить, восхищаться им. В общем, льстить. «Какая ерунда», — говорила она себе и чувствовала, что слезы вот-вот выкатятся из глаз.

«Погоди, — одернула она себя. — А может, Витечка где-то взял кредит? Но кто ему даст под его зарплату? А если под залог? Но что он мог заложить?» Только ее. Анна усмехнулась. Она, конечно, хорошо к себе относится, но не настолько, чтобы поверить, будто потянет на половину стоимости упаковочной фирмы.

Сердце колотилось, Анне нужно было что-то делать. Она вскочила из-за стола, подошла к окну и принялась царапать заиндевевшее окно. В морозном рисунке разглядела зверька. Замерла, изучая абрис. Конечно, он похож на шиншиллу. Голубоватый оттенок зимнего дня придавал еще большее сходство.

Анне показалось, что прямо к ее носу поднесли табличку, которую она увидела на выставке: «Голубая шиншилла». Самая красивая из всех.

Ее бросило в жар, потом в холод. Значит, все это произошло год назад? Тогда… ясно, что Витечка продал.

В висках застучало. Анна еще крепче впилась себе в плечи. Бабушкину тетрадь. Это вместо нее лежит документ, а тетради номер девять нет.

Анна отошла от окна. Она снова засунула руки в карманы брюк, пальцы правой руки нащупали картонку. Анна машинально выдернула ее и посмотрела. Да, все та же визитная карточка.

Позвонить прямо сейчас? Она чувствовала, как холодная дрожь пронизывает тело. А что сказать Сухинину? Заявить ему: «Все ваши слова — муть?» Но он же предлагал ей помочь разобраться с формулой яда, а не с мужем и его обманом?

Нет, она должна сама разобраться со своей личной жизнью.

Анна засунула визитку обратно. Если бы Витечка оказался сейчас вот здесь! Анна стиснула кулаки. Она бы… Она бы… Она огляделась. Она бы запустила в него чугунным кабаном, который стоит на полке? Нет. Она бы…

«Стоп, Анна, — сказала она себе. — Все, что сейчас надо сделать, — это забрать тетради и увезти их на звероферму. Прямо сейчас».

9

Вообще-то у Анны была мысль — остаться дома после Москвы, расслабиться, полежать с журналом в пенистой ванне — она купила лавандовую пену, а поехать на звероферму дня через два. Надо было кое-что сделать — разморозить холодильник, пропылесосить квартиру. Но теперь не до того. Черт с ней, с пылью, наплевать на холодильник. Пускай покроется хоть сталактитами, хоть сталагмитами.

Рука, в которой она держала свитер из серого козьего пуха, замерла над раскрытым зевом сумки. Сталактиты… Сталагмиты… Он видела их, настоящие, сверкающие. Она спускалась в пещеру с компанией ребят, среди которых был тот, за кого она собиралась выйти замуж. Не Витечка.

Анна так боялась, что ее большое тело не пролезет в пещерные дыры, что она застрянет и испортит всем поход. Она сутулилась, внутренне сжималась, почти не дышала, когда лампочка ведущего высвечивала очередной проем в породе, через который надо пролезть. Она вспоминала детский мультик, в котором толстая, объевшаяся пирожных девочка пытается вылезть в окно из дома Бабы-яги. Вылезает, но стена трещит! Пещерная стена не затрещит.

А потом Анна увидела подземное озеро с черной неподвижной водой. Два лица, его и ее, склонившиеся рядом, подсвеченные мощным фонарем, прицепленным на лоб. На секунду она испугалась черноты лиц, как будто в этом цвете таилась будущая опасность.

По-настоящему она испугалась после, когда лежала в общежитии на своей кровати. Да что такое она сделала? Влезла под толщу уральской земли, покрытой лесами, скалами, реками, озерами. Они могли остаться там навсегда. Она полезла туда, чтобы понравиться ему. Вот в чем правда.