Рацухизация - Бирюк В.. Страница 41

Ассоциации туземцев: «девица-больница» — понятны, «ходить нехожеными тропами», застарелыми… опасаются. В феодальном обществе для разрешения этих коллизий используют феодала. Кидают его грудью на все… амбразуры. Или — не грудью:

— Вы, сэр, слазайте, а мы издаля поглядим. Сапёр ты наш. Наследственный.

Священный долг сюзерена — первым залезать на всевозможные грабли своих вассалов.

— Гапа, уймись. Будет тебе желаемое. Это ещё не конец.

Во. И выть перестала, и слёзы не текут.

— Как это? Ты ж только что…

— Я, конечно, не пулемёт, но ночь — длинная, раздевайся да в постель ложись.

Что не говори, а была в наших комсомольских песнях глубокая народная мудрость.

— А кто такой Пулемёт? Бабы наши больше про торка да про Ноготка рассказывали. А Пулемёт… он в каком селище живёт?

Та-ак. Надо срочно внедрять в «Святую Русь» механические… механизмы. А то семантики не хватает. С семиотикой. Здешний ближайший аналог образа пулемёта — долбодятел. Но столь душевно мне близкой волшебной птице — не хватает убойной силы.

Я принялся тормошить её, вытирать слёзы, развязывать всякие шнурки на её многослойном парадном одеянии… Можно, конечно, и не снимая поневы: у этой юбки — разрезы до пояса. Но надо сделать… торжественно. Хоть и без фанфар и орудийных залпов.

Уже лёжа в постели, вытянувшись солдатиком и «плотно смежив веки и ноги», она вдруг попросила, абсолютно трезвым и напряжённым голосом:

— Ваня. Свет погаси. Пожалуйста. Соромно мне.

Да уж, свет тут не выключишь — выключателей нет. Только — пламегасителем. Послюнявить пальцы, прижать фитили у свечки и лампадки. Обжечься и выругаться. И в темноте, спотыкаясь о разные детали меблировки… Да где ж она тут? Закатилась куда? Что за глупые шутки?! Девушку — напоил, в постель — уложил, а она воспользовавшись моментом темноты… А, нашёл!

— Ваня… Ты… ты не спеши. Пожалуйста. А то я… боюсь.

— Господи, Гапа, чего тебе ещё бояться? Ты же у Зверя Лютого в лапах. Чувствуешь? Лапки мои. Вот тут. Нравится? А вот тут? Во-от. Себя слушай. И мне верь — я ж говорил: ты вся в моей власти. А разве я что-то своё когда-нибудь, запросто так, ломал-портил? Ты ж знаешь — я жадный.

Это очень удачно, что мы начали с… с «заклятия Пригоды». Последнюю неделю я был весь на нервах. А на женщине — не был. Что, конечно, не способствует изысканности и неспешности. Только страстности, горячности и… и скорострельности. А так, уже отстрелявшись разок… снизив свою… «реактивность» до приемлемого уровня… увеличив интервал срабатывания до заметного… можно исполнить прелюдию с достаточным разнообразием и необходимой продолжительностью.

«Реалисты», в отличие от «фентазийщиков», прекрасно знают, что совместить во времени дефлорацию и женский оргазм — практически невозможно. Собственно, это и является одним из аргументов в пользу «права первой ночи». Ну, там где оно практикуется. Лорд делает больно, а муж — всё остальное. Потом лорда тихо ненавидят всю оставшуюся жизнь, а мужа… — по всякому. Или — любовника заводят.

Статистика упорно утверждает: между этими двумя состояниями — «лордом» и «любовником» — должно пройти от одного до трех лет. Камасутра оперирует другими временными интервалами — днями. Но там — любовники профессионального уровня. И всё равно — не сразу. А уж потом… Хотя, может быть, и никогда… Или по русской народной идиоме: «раз в год по обещанию».

Агафья… Она не двенадцатилетняя девчонка, как здесь принято для «возраста согласия». Да и подготовочка у нас… я имею ввиду — три стопки очень крепкого, расслабляющего и обезболивающего. Ну, и остальное тоже. Короче, я не спешил, выкладывался и экспериментировал. К полному своему удовольствию от её ахов и стонов. И мне удалось. Хотя…

— Ой! Нет! Нет! Ой! Нет! Не надо так! О-о-о… Господи! Царица небесная! Нет, Ваня! Нет! Стыдно-то как! Ой! Да что ж ты делаешь! А-а-а… Что ж ты… со мною вытворяешь… Миленький… ещё. Ещё! Ещё! Сильнее!

Честно признаюсь — пришлось связать. Своим последним рушничком. А то она рефлекторно хватает меня за уши, орёт и тащит. Чуть не оторвала. Я имею в виду — голову. Совсем не даёт… работать. Я, конечно, парень языкастый. За что многие хотели бы голову мне оторвать. А некоторые — оторвать и спрятать себе под юбку. Но — пока отбиваюсь: голова самому нужна. Я ею ещё и думаю. Иногда.

Вот я думал-думал… Вспоминал язык свой русский. И способы его коверканья. В смысле сворачивания в трубочку для выдвижения за угол при выцеплянии интересующего. И получилось у нас… в обратном порядке: сначала я услышал рык удовольствия. На три тона, как у паровоза. А уж потом — писк боли. Ну и себя, конечно, не обидел. Я же говорил: у женщин обратный фронт графика возбуждения более пологий, затянутый. Пока они в себя придут, и думать сообразят… За это время очень даже можно многое успеть. Это — если кто обо мне переживает.

Как далеко я продвинулся в своём прогрессизме! Всего два года назад, в совершеннейшем испуге и исключительно под давлением непреодолимых обстоятельств, случайно загнанный в постель к «девице Всея Руси», когда судьба, можно сказать, буквально ткнула меня носом… То ли дело — нынче! Как белый человек, в своём дому, на специально подготовленной площадке, заблаговременно планируя и осознанно оптимизируя…

Интересно: эта чудачка, смоленская княжна Елена Ростиславовна — она на меня до сих пор злится?

Глава 277

Лампадку запалил — надо ж понять: что тут у нас где. Утёр, умыл, накрыл, уложил. Сам рядом прикорнул. Кантовать её сейчас… жестоко. Девушка утомилась — пусть отдыхает. А вот мне, невдалому, сегодня опять на полу спать. Выдумал себе заморочку — спать по-волчьи. Экая глупость! Теперь и с женщиной в одной постели не поспишь!

Хотя я с ними и раньше спать не мог. Откинешь так это, случайно, во сне, руку в сторону, а там… Там, к примеру — бедро. Женское. Голое. Ну и что — что под одеялом? Одеяло ж можно…

— Ваня, а ты кто?

— В смысле? Я — Иван, боярский сын, ублюдок Акима Рябины.

Я эту формулировку крепко выучил. Среди ночи разбуди — от зубов отскакивает. Могу автоматом дальше погнать: «отставного достославного сотника храбрых смоленских стрелков…».

— Ваня! Не лги мне! Ты же знаешь — я лжу чую! Кто ты?! Ты не муж!

Агафья вдруг развернулась ко мне, приподнялась, вглядываясь в лицо, ухватила за плечи. Встряхивает в такт вопросам. Чуть верхом не залезла.

— Тю. Тебе я точно не муж. Тебе я господин, Иван Акимович, боярский сын…

— Не лжи! У тебя на уду кожа обрезана! Ты — чуженин, бессермен?! Колдун иудейский?! Чудесник из Беловодья?! Нет! Ты вовсе не человек! Полюбовников таких не бывает! Человеки так не делают! У человеков языков таких… Будто змеиный: длинный да раздвоенный. До всего, во всюда… Господи! Срамота-то какая! Стыдно-то как… Ты кто?! Бес, посланец сатанинский?!!!

Вот же блин же! Сделай человеку хорошо, и он немедленно назовёт тебя сатанинским отродьем. У них же чёткая, «с молоком матери впитанная», связочка в мозгах: в постели хорошо — похоть сатанинская — происки врага рода человеческого. Сношение как мучение, искушение и испытание? Не дай бог!

Христианство воспитывает мазохисток. И ответную часть: садистов-маньяков. Которые потом каются. «Злыдень писюкастый» — должен бывать на исповеди каждое светлое воскресенье. Где ему и прощается.

А я, по Гапкиному мнению, кто? — Ванька-Люцифер? В смысле — «Светоносный». Ну, если насчёт прогрессизма… «да будет свет»…

— Гапа, ты, конечно, по полюбовникам большая знаточка. Они через тебя толпами ходят. Я только не пойму: какую ж мы тогда тут… «калину рвали»?

Она несколько смутилась, но, оставаясь в твердой уверенности в своих познаниях, как часто свойственно «боксёрам-заочникам» разных «видов спорта», упрямо продолжала: