Рацухизация - Бирюк В.. Страница 51

Это — смертный приговор русскому народу.

Ме-е-дленно.

Аргументировано заявлена гарантированная гибель русской нации по причине имманентно присущих ей ментальных особенностей.

Потому что такой национальный характер не соответствует основным трендам развития человечества.

Индустриализация. На станке нужно «равномерно работать ежедневно в течение года». Но именно этого — «наш работник не может».

Технологичность. Всякая технология состоит из аккуратного выполнения последовательности описанных операций. У русского человека: «не может работать аккуратно».

Урбанизация. Города — образования, создающие искусственную, регулируемую среду обитания человека. Ослабляющие зависимость хомосапиенса от климата. В городском хозяйстве «работы должны быть произведены в очень короткий срок» — это аварийные работы. Россия — страна непрерывно лопнувшей канализации? Чтобы было чем заняться, проявить способность к подвигу, к порыву?

Внешняя политика. «Хотят ли русские войны?» — нет, конечно. Но «найти 1000 человек солдат» — легко. Это, даже не понимание, но ощущение, остаётся в отношении соседей к России и 21 веке.

Законность, право… Россия — царство беззакония, воровства, бесправия? Потому что — «только то и возьмешь, что урвешь!», потому что — не найти и «одного жандарма, способного… безукоризненно честно…»?

В 21 веке… что-то изменилось? «Борьба с коррупцией» — из государственных программ, «и хрен меня потом найдут» — из школьных сочинений.

Энгельгардт, Степняк-Кравчинский и десятки других писателей той эпохи, как из демократического, так и из правительственного лагеря, всегда, когда они сочувственно, патриотически, даже — патетически, относятся к русскому народу, к русскому крестьянству, когда они входят в детали, в мотивы, в формы обычных, массовых поступков… всегда, даже предсказывая «светлое будущее» — предсказывают гибель.

Народ, чей менталитет, национальный характер не вписывается в мировые тренды — отбрасывается на обочину человеческой цивилизации. Где уничтожается или гниёт. Теряя численность, территории, суверенитет, культуру, язык, уровень образования и уровень благосостояния…

Так погибли тысячи племён охотников, вытесняемых и поглощаемых землепашцами и скотоводами. Разница в национальных характерах охотников и крестьян, в склонности к агрессивности, инициативности… фиксируется даже на уровне генетики.

Так потеряли свои каганаты, а иногда и само название, десятки кочевых народов Великой степи. Привыкшие гордо смотреть вперёд, вверх, в высокое синее небо, в лицо Хан-Тенгри. А не в землю под ногами… Поглощены и подчинены земледельцами.

Так посыпались, теряя своё влияние и владения, аграрные государства Нового Времени, уступая индустриально развитым державам.

Каждая такая национальная катастрофа имела и оттенок столкновения не только армий, государств, экономик, но и способствующих их росту или, наоборот, препятствующих — национальных характеров.

Не в этом ли противоречии между ментальностью русского человека и ментальность индустриализации — причина особой кровавости в истории России 20 века? Когда по стране, раз за разом, прокатывались волны убийственной ненависти народа-богоносца, народа-героя, способного к подвигу, но «который не может работать аккуратно» — к тем, кто может.

С неизбежным возвратом к необходимому: танки — танковые заводы — металлообрабатывающие станки — «равномерно работать ежедневно в течение года»… По всем направлениям. Формировать проводящие каналы в кремниевой пластине… Можно и тут «на пупок» что-нибудь взять, подвиг совершить. Но ракета, в которой стоит комп, в котором — микросхема, в которой — пластинка, в которой — канал, «сформированный подвигом»…

Падает такая «матрёшка».

А как же быть с теми, кто не хочет, не умеет, «не может, как немец»? Считаем, как современники Энгельгардта — «недобросовестным ленивцем»? И куда его? Во «враги народа»? «Совесть» — вправлять, «леность» — выбивать?

Как-то попалась на глаза экземпляр одной питерской многотиражки. Номер с сообщением о смерти Сталина. А на обороте «подвал» — статья о том, что где-то под Питером, на каком-то перегоне, не был закрыт шлагбаум: женщина, которая им управляла, отлучилась покормить своих маленьких ребятишек. Гужевой обоз впёрся на переезд. А тут — эшелон. Нет-нет! Лошади испугались, понесли… — жертв и разрушений нет. Последняя фраза: «Компетентные органы уже установили группу лиц, причастных к организации этой неудавшейся диверсии против народного хозяйства. Возмездие социалистического правосудия будет беспощадным».

А что ж не по Энгельгардту?

Так и не было на том переезде мошенничества! Была основательная причина: дети дома голодные обеда дожидаются. Давай, «вникай в дело»! Выскрёбывая куски тел пассажиров из-под обломков упавших вагонов. Не сейчас, в следующий раз. Когда у перепуганных коняшек не хватит сил вытащить сани из-под вопящего на них локомотива.

Смертный приговор русскому народу будет вынесен. И приведён в исполнение.

Неизбывная грусть о грядущей тяжкой судьбе русского народа, о неизбежности его гибели в жерновах жидо-массонских и англо-саксонских злокозненных хитростей типа индустриализации или законности… переполнила мою душу и заставила уронить скупую мужскую слезу. Но очередная стопочка с «бруньковкой», на которую я нацелился, вдруг исчезла из моего поле зрения. Кажется, уже начались проблемы.

Странно: «алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах». Мудрости Жванецкого я доверяю: потребляю из стаканчика, а не из тазика.

Пришлось напрячься и поднять взгляд. И сфокусировать его. На её лице. Лицо было Цыбино. Цыба насторожено смотрела на меня и держала в руках исчезнувший со стола стаканчик.

— Отдай. По хорошему.

Она, внезапно решившись, запрокинула в себя стопку. Мою! А мне?!

Сморщилась, занюхивая рукавом, и протянула мне стаканчик. На фига мне пустой стакан? А налить…? А кувшинчик? А… они уже… спёрли. Вот же ж б… бабы. Стоят рядком и смотрят укоризненно. Одинаково. Все бабы — укоризненны одинаково.

Вот я, «Зверь Лютый»! Эксперт по сложным системам! Прогрессист-волюнтарист! Владетель и повелитель! В своей собственной опочивальне… А какие-то… робы, наложницы, дуры средневековые… мне выпить не дают! Марш в постель! Все! Вот так и лежать! В ряд! Во-от… а теперь слушайте мою волю… Мда… Злые вы все! Уйду я от вас!

И я ушёл. На половичок в сени. Обнял своего волка. Зарылся лицом в ёжик его отрастающей шерсти, а душой — во вселенскую скорбь. Об тяжёлой русской доле. Был бы пистолет — застрелился бы. От неизбывности и безысходности. Но пистолета — нет. Тогда… Тогда построю девок. Десяток. В рядок. По росту. И буду их непрерывно трахать. И от этого — умру. Во цвете лет. От полного истощения сил. Назло всем. Потому что всякая иная деятельность в этой стране — бессмысленна и беспощадна. Безнадёжна и бесперспективна.

Ибо всё уже взвешено и измерено. И явились уже начертанные таинственной рукой слова: «мене, мене, текел, упарсин». Смертный приговор русскому народу неизбежно будет вынесен и исполнен. Несколько раз.

Последняя мысль несколько нарушила кисло-сладкую вселенскую депрессию с траурным оттенком глобального отпевания. Из памяти всплыл очередной бородатый анекдот: «В крематорий?! Да сколько ж можно?! Каждый день — в крематорий! У меня от него голова болит!».

Первый раз русский народ погибнет лет через 80. «Погибель земли Русской». Так «окончательно и бесповоротно» погибнет, что вместо него появится три новых: белорусский, украинский, великорусский. Исчезнет государство — Древняя Русь, сменится язык, поменяется образ жизни.