Остров на карте не обозначен - Чевычелов Дмитрий Иванович. Страница 22
— Он мне доверяет.
Реттгер подумал и сказал:
— Прикажите, майор, чтобы завтра ровно к двум он явился сюда! Я попробую использовать его в разговоре с Рыниным. А сейчас пусть уходит — у меня от него заболела голова…
— Брагин! — повернулся к Борщенко майор. — Завтра в два часа дня ты должен быть здесь. А в восемь вечера явишься ко мне.
— Слушаюсь, господин майор.
— Повтори приказание!
— Завтра в два часа быть здесь для разговора с Рыниным. А в восемь вечера — явиться к вам.
Майор загадочно посмотрел на Борщенко. Тот устал от долгого и трудного допроса и не заметил, как последним ответом выдал майору свое знание немецкого языка.
— Можешь идти!
Борщенко четко повернулся и вышел из кабинета.
В вестибюле его нетерпеливо поджидал Шакун.
— Ну как? — коротко спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. — Намылили голову? Ты аж вспотел весь!
Борщенко почувствовал, что еле держится на ногах. Он вытер пот с лица и, собрав все силы, засмеялся.
— Ну и работенку задал мне штандартенфюрер! Пришлось башкой поработать и вспотеть. Но зато, Федор, дело у нас с тобой будет! Я же тебе сказал, что со мной не пропадешь! Словом, мы с тобой и здесь сумеем наладить житуху! Вот только не знаю, где я сегодня буду ночевать! В лагерь я больше не ходок. К дьяволу!
— Со мной в казарму пойдешь! — уверенно сказал Шакун. — Попрошу нашего обера прикомандировать тебя к той команде, где и я. Согласен?
— Идет! — согласился Борщенко. — Готовь мне место. А сейчас давай выйдем на свежий воздух. Упарился я тут. Такая жарища!
2
На следующий день, с утра, Шакун водил Борщенко, уже переодетого охранником, по «Центру», показывал и рассказывал, где что находится. Борщенко слушал и смотрел внимательно и запоминал, запоминал. Все это нужно было для будущего…
Но вот, кажется, все осмотрено, а времени впереди, до явки к полковнику, все еще много.
— Куда дальше, Федор?
— А дальше пойдем сейчас в мое потаенное местечко. Есть тут у меня такое…
Они пошли к северному ущелью, по которому уходила дорога к эсэсовским казармам, и по каменному карнизу стали подниматься на вершину скалы. Карниз был такой узкий, что Борщенко было тесно.
— Ослаб ты, Павел, я гляжу, — говорил зубастый поводырь. — Но еще немного — и конец!
Они вышли на вершину, обогнули массивную каменную глыбу и оказались на небольшой уютной площадке, заросшей тощим лишайником. Импровизированная скамейка — широкая доска, пристроенная на двух камнях, придавала этому месту обжитой вид.
— Садись, отдыхай! — пригласил Шакун. — Тут моя конура… Хочется иногда укрыться куда-нибудь от нашей кутерьмы.
Усталый Борщенко тяжело плюхнулся на доску, которая затрещала под его тяжестью.
— Ты полегче, медведь, — озабоченно сказал Шакун. — Доски здесь — редкость. Эту я спер удачно, отодрал от уборной моего обера. Потихоньку притащил сюда, когда никого не оказалось близко… Уж очень здесь удобное место. В такой день, как сегодня, когда нет тумана, все видно…
Действительно, остров просматривался отсюда очень хорошо. «Не больше шести километров в поперечнике», — прикидывал Борщенко, стараясь запомнить расположение возвышенностей и очертания берегов.
Бухта была видна как на ладони, с пристанью и складами. Высокие скалистые берега хорошо защищали ее от океанских штормов. Шум прибоя доносился от прибрежных скал, как грохот от движущегося курьерского поезда.
— Так ты и не знаешь, Федор, где находится наш остров? — спросил Борщенко.
— Бес его знает. Спросил я как-то у своего обера, он зарычал… Хотя, — Шакун пренебрежительно хмыкнул, — я думаю, он и сам не знает. А мне все равно, где быть, лишь бы хорошо платили!
Но как ни интересовало Борщенко местоположение острова, его томили сейчас более животрепещущие дела. Он искоса поглядел на Шакуна и, как бы между прочим, спросил:
— А как продвигаются твои дела с заговорщиками?
— Тиш-ше!… — зашипел Шакун, невольно оглядываясь, как будто здесь мог кто-либо подслушать. — Об этом замкнись! Это дело должно быть моим… Понимаешь, только моим!
— Так я спросил потому, что ты сам предлагал мне действовать сообща.
— Не пришло еще это время. Будет час, сам позову. А пока — ни звука!…
Борщенко замолчал, боясь напортить. Потом добродушно сказал:
— Конечно, ты прав, Федор. Растреплешься раньше времени, и выхватят дело из рук. Еще и под зад дадут. А мне оно ни к чему. У меня свое, поважнее. Пользуйся этим делом сам. Я, если только советом когда помочь, не откажу.
Шакун благодарно поглядел на Борщенко, снова оглянулся и доверительно зашептал:
— Готовятся, сволочи: уже отряды создают…
Борщенко словно кипятком обдало. «Все известно… Полный провал… Держись, Андрей!…»
А Шакун продолжал шептать:
— Оружия у них мало. Но рассчитывают добыть. Скоро, скоро я их прихлопну!…
Сердце Борщенко заколотилось. «Все, все известно! Что предпринять?… Схватить Шакуна за глотку и вытрясти из него, что он знает?… А потом придушить и завалить камнями. Здесь его никто не найдет. Ну, а если он не скажет или наврет? А может, и еще кто-то в курсе — Хенке, допустим? Тогда дело может ускориться. Нет, горячиться нельзя. Надо выпытать осторожно и опередить…»
Не подозревая о том, что творилось в душе Борщенко, Шакун продолжал откровенничать:
— Там у меня есть глаза и уши. Земляк у меня там приставлен. Мне все как есть докладывает.
«Какая же это сволочь там действует?! Уничтожить, раздавить гадину быстрее!… Немедленно!…»
Борщенко напряг всю свою волю, чтобы внешне остаться безразличным. А внутри у него все кричало: «Ну говори, стерва, говори дальше! Кто он — этот земляк, эти твои глаза и уши?…»
Но Шакун вдруг оборвал свои излияния, испугавшись, что наболтал лишнее. Он впился глазами в лицо Борщенко; a тот равнодушно зевнул и спросил совсем о другом:
— А не знаешь, Федор, куда девались раненые с судна?
Шакун присвистнул.
— Эка хватился! Хенке отдал их мне еще на корабле. — Шакун осклабился. — От них теперь одни кости остались — обглодали рыбы давно.
Теряя над собой власть. Борщенко медленно поднялся, бледный, с горящими глазами, страшный.
Шакун попятился.
— Что с тобой, Павел? Зубы, что ли, опять схватило? — догадался он. — Пойдем в казарму. Там есть аптечка. Приложишь что-нибудь…
— Пошли, — глухо согласился Борщенко.
3
К двум часам дня Борщенко явился к главной канцелярии. Он не сумел отвязаться от Шакуна. Тот говорил:
— Ты же, Павел, не знаешь немецкого языка. Без меня еще пристрелят тебя ни за что ни про что.
У входа стоял эсэсовец с автоматом. Немедленно явился второй эсэсовец. Шакун объяснил:
— Мы — по вызову.
— К штандартенфюреру вызывали только Брагина, — сказал эсэсовец. — Тебя не вызывали.
— Но я буду нужен как переводчик, — уверенно заявил Шакун.
Эсэсовец ушел для выяснения. Вскоре он вернулся и провел Борщенко и Шакуна в вестибюль.
— Ждите здесь! — приказал он.
Ровно в два часа из жилой части здания в вестибюль вышел Реттгер. Он на ходу глянул на вытянувшихся «смирно» Борщенко и Шакуна, брезгливо поджал губы и прошел в кабинет.
Минуту спустя через вестибюль, ни на кого не глядя, в сопровождении автоматчика прошел Рынин.
Борщенко еще со вчерашнего вечера готовил себя к встрече с Рыниным, но беспокойные мысли угнетали его все больше: «Ну как я погляжу ему в глаза в этом обличье?… Поймет ли он?…»
Борщенко взволнованно начал прохаживаться по вестибюлю, но дежурящий у дверей эсэсовец хмуро приказал:
— Стань к стене, не мотайся перед глазами!
— Павел! — позвал Шакун. — Иди сюда. Стой тихо.
Спустя несколько минут в кабинет к штандартенфюреру впустили Борщенко и Шакуна.
Реттгер с огромным карандашом в руке сидел за столом.
— Ближе, ближе! — приказал он.
Борщенко и Шакун подошли к столу.