Месть валькирий - Емец Дмитрий Александрович. Страница 9

– Ты здесь впервые? – спросил Эдя.

Мила кивнула, скользя взглядом по дивану, покрытому чешуей старых журналов.

– Да.

– Так, значит, меня украли не отсюда?

– Нет. Но теперь я понимаю, почему ты не рвался меня сюда приглашать, – сказала она.

– Хм... Не обращай внимания на беспорядок У меня в доме ремонт. Меняю дизайн на более прогрессивный. Здесь будут стены в стиле «техно», прозрачные перегородки из бронестекла, медные панели и круглые люки, как у речных буксиров, – небрежно сказал Хаврон.

Он давно не заморачивался по поводу истины.

Истина вещь относительная, особенно в вещах таких зыбких, как человеческий быт.

– А этот питательный крем забыли штукатуры? – насмешливо спросила Мила, кивая на заваленный косметикой столик Зозо.

– Это вещи моей сестры. У нее серьезное психическое расстройство. Она боится темноты и одиночества, и мне пришлось поселить ее у себя. Другое дело, что это затянулось почти на тридцать J лет, – пояснил Эдя, для которого врать было естественно, как дышать.

– А у сестры есть сын? – спросила Мила с внезапным интересом. Ресницы ее заметно дрогнули, когда взгляд скользнул по кровати Мефодия.

– Да. Милый мальчуган. Дома не живет. И вообще непонятно где живет. И именно по этой причине я люблю его вдвойне, – заметил Эдя.

Уютно устроившись в единственном кресле, Мила по-кошачьи подтянула под себя ноги и вдруг поманила к себе Эдю. Хаврон наклонился, зажмурившись в сладком предвкушении поцелуя. Но – увы!

Мила схватила его руками за уши, притянула и несильно куснула в шею.

– Эй! Ты чего? – завопил Хаврон, вырываясь. Разумеется, он знал, что над мотивами женских поступков лучше не задумываться, ибо в этом случае они кажутся совсем бессмысленными, однако все равно был потрясен.

– Прости, дорогой... Дурная наследственность! Это у меня от дедушки... Но ты не бойся. Я никогда не довожу укус до конца, – застенчиво улыбаясь, сказала Мила и с видом добродетельной домохозяйки сняла с майки Хаврона еще одну, на этот раз несуществующую ниточку.

– А зачем тогда было это делать? – подозрительно сказал Хаврон, потирая шею. Крови не было, однако бедная артерия пульсировала в неясной тревоге.

– Ерунда... Старое вампирское приветствие. Люди пожимают друг другу руки, а вампиры обмениваются ритуальными укусами. Все очень мягко и деликатно, – объяснила ему невеста. Эдя только вздохнул.

– Теперь я понимаю, почему женщины на вечеринках делают вид, что целуются, хотя на самом деле клюют губами воздух. Это тоже такой вампирский анахронизм, – сказал он.

– Ну уж не знаю. Я вампирша только на четверть. Это даже в документах не указывается. По документам я белый маг. Тебя это не смущает, милый?

– Смущает, – сказал Эдя. – Твоя родня. Если честно, то знакомиться с твоими родственничками мне совсем расхотелось. Мила погладила его по руке.

– Да, я знаю... Честно говоря, они тоже не восторге. Когда я сказала им, что мне сделал предложение лопухоид, пришлось вызывать наряд циклопов. Иначе они бы тебя прикончили. Особенно бесился старший братец... Он никак не может простить лопухоидам, что его обезглавили в Лионе за людоедство. На шее остался омерзительный шрам. На самом деле никакой он не людоед. Просто он оживлял покойников и отправлял их грабить банки.

– С-совсем озверели: казнить за такие м-мелочи! – заикаясь, сказал Эдя.

– Вот и мой брат тоже так считает. Хочешь, устрою встречу, чтобы ты сам ему все сказал? Ему будет приятно.

– Не надо. Не факт, что это будет приятно мне. А раз так, то лучше не экспериментировать, – заикнулся Эдя.

Мила вскочила с ногами на кресло и, оказавшись вровень с лицом Хаврона, потерлась носом его нос. Эдя провалился в пуховую перину блаженства.

– Ты прав, – промурлыкала невеста. – На твоем месте я бы тоже боялась узнать, что будет скоро. Очень скоро.

Эде стало не по себе.

Глава третья.

ЗОВЫВ ШРОНЕБ ЛОПЧНО

Ты повзрослела. И поумнела. И погрустнела.

Обычная лестница из трех ступенек.

Фраза из ненаписанного письма

– С меня обед. Пошли куда-нибудь сходим! – сказал Матвей после тяжелейшей из тренировок, когда у Ирки в запястьях поселилась мертвящая тяжесть. С правой руки еще понятно, но зачем метать левой, когда пальцы сводит судорога?

– Не пойду, – проговорила Ирка. – Я хочу упасть и уснуть. Больше ничего.

– Я знаю, что ты устала... Но тело – тот еще союзник. Оно мечтает только есть и спать, а попутно поскорее ослабеть, состариться и сдохнуть. Не думаю, что надо слишком уж спешить навстречу его Желаниям, – безжалостно сказал Багров.

Ирка вздохнула. Она была вконец измотана. Измотана даже для того, чтобы выслушивать умные и правильные вещи.

Ну ладно еще физические тренировки или десятикилометровый забег по пересеченной местности, когда выматываешься настолько, что сам не понимаешь, то ли ты бежишь навстречу деревьям, то ли они прыгают прямо на тебя невесть откуда. Намного больше Ирка ненавидела то, что Багров называл «душедробилкой».

Внешне это было просто. Багров, слегка уставший, вальяжный, сидел на бревне или стоял, привалившись спиной к дереву. Изредка большим и указательным пальцами он пощипывал себя за переносицу, близко ко лбу, как человек, у которого немного болит голова. Была у него такая привычка. Когда он поднимал руку, на запястье поблескивал браслет. Тот самый, что, делая его удачливым, раздвигал несчастья, повисавшие над ним дамокловым мечом.

– Готова? – спрашивал он спокойно.

– Да, – отвечала Ирка, стараясь, чтобы в голосе прозвучала уверенность, которой не было в мыслях.

Багров, прекрасно ощущавший зазор между реальным и мнимым, улыбался краем рта и подавал знак. Ирка раз за разом начинала отрабатывать какое-либо движение. Ну, скажем, наносила копьем серию быстрых уколов, которую завершала решительным и мощным выпадом.

Матвей неотрывно смотрел на нее. Через какое-то время Ирка, до того спокойно наносившая уколы, начинала испытывать тревогу. То ей мерещилось, что за ее спиной кто-то стоит. Она резко оборачивалась, но зачерпывала взглядом лишь пустоту. То чудилось, что тело охвачено огнем, – и лишь продолжая наносить копьем уколы, она убеждалась, что это иллюзия. То охватывала уверенность, что Бабаня некогда поломала ей позвоночник специально, с дальновидной целью, и надо немедленно пойти и заколоть ее, и что тогда, возможно, родители оживут. Да-да, оживут, потому что они и не умерли вовсе, а превращены мерзкой ведьмой в цветок и в фарфоровую фигурку собаки в спальне. Ирка, счастливая шизофреническим своим знанием, начинала уже идти в осененное надеждой никуда и останавливалась, лишь наткнувшись на насмешливый взгляд Багрова. Матвей успокаивал ее, приказывал взять себя в руки и... принимался за пытку снова.

Иногда бывало хуже – переставало хватать воздуха. Она начинала задыхаться. Хотелось упасть на колени и умереть, тихо и безмолвно, а надо было раз за разом продолжать наносить эти проклятые уколы. Самое простое движение становилось бессмысленным, тяжелым и нелепым, и нередко бывало, что Ирка роняла копье и без сил сползала на землю. И вновь вставала, слыша смех Багрова.

– Ничего не поделаешь, валькирия! Возможно, я жесток, но это излюбленный способ атаки темных магов и стражей. Если противник силен, они не нападают открыто и предпочитают измотать его. Истомить невыполнимыми желаниями, растревожить надеждами, разогреть искушениями до состояния расплавленного металла и затем резко бросить в холод отчаяния и депрессии. Поверь, самые стойкие души лопаются тогда как стекло.

– И что же делать? – спрашивала Ирка, ощущая полную бесперспективность борьбы с собой.

– А ничего! Просто закусить губу и идти вперед. Прошибать стены лбом, оторвать безысходности мягкие лапки и засунуть их в черное хавало отчаяния. Видеть цель и ничего, кроме цели, – отвечал Матвей.