Джип, ноутбук, прошлое - Костинов Константин. Страница 7
Городовой низшего разряда № 13 Степан Загоруев на самом деле смотрел в спину Руслана, но мысли его были далеки от подозрений того в принадлежности к когорте странников во времени.
«Совсем эти дачники ополоумели, – думал Степан, – уже в американцев рядиться стали. Вроде и люди солидные, а такое непотребство. Хорошо хоть не как в прошлом году, когда тот офицер решил в простыне из бани выйти и кричал, что он… этот, древний… кесарь, короче говоря. Что только водка с людьми делает…»
Руслан, невольно ежась, прошел мимо двухэтажного полицейского управления и вышел на небольшую пустую площадь. Если она и была базарной, то день сегодня был неторговым.
Площадь, как, кстати, и улица Покровская, в отличие от предыдущих улиц была замощена камнями, по которым грохотали редкие телеги. Руслан приостановился и обвел взглядом окрестности.
Что-то казалось неправильным, царапало взгляд, как будто окружающее стало слишком четким, слишком ярким… Ах да. Ведь раньше он видел дореволюционную Россию на черно-белых фотографиях и мутных кадрах кинохроники, а если и попадались цвета, то тусклые и пожухлые. Мозг, уже смирившийся с тем, что сейчас начало двадцатого века, машинально пытался сравнить окружающую реальность с фотографиями и отмечал несоответствие ожидаемого и действительного.
Прямо уходила вдаль улица, по которой стоял дом господина Андронова. Слева – двухэтажный дом под красной железной крышей. Под распахнутыми ставнями второго этажа висела вывеска с крупными буквами «КОЛБАСНАЯ» и еще несколько вывесок, уже не таких разборчивых. За этим домом виднелся второй, более высокий, на котором зеленела надпись «АПТЕКА». Справа тянулось длинное здание, судя по всему, нечто вроде торгового центра, хотя называлось наверняка иначе, – за ним стоял собственно собор.
Высокая колокольня и высокая башенка собора, обе – с конусовидными кровлями голубого цвета, над которыми тянулся вверх шпиль с крохотной луковкой и крестом. Интересная конструкция…
Значит, за собором.
Руслан бодро пошел по площади, чувствуя себя голым на сцене театра. Прямо на него никто не пялился и пальцем не показывал, но косые взгляды и шепотки за спиной слышались. Лазаревич, в свою очередь, тоже бросал быстрые взгляды исподлобья, не забывая улыбаться широкой голливудской улыбкой, оценивая одежду прохожих. Срочно, очень срочно нужно переодеваться.
Нет, одежда прохожих не подходила. Народ на площади в основном был простым: штаны, заправленные в сапоги, рубашки навыпуск, подпоясанные веревочным шнуром, кепки, то есть картузы, с лакированными козырьками.
Картуз, с точки зрения Руслана, выглядел как помесь кепки и фуражки. От кепки он отличался наличием узкого околыша, от фуражки – мягким верхом наподобие мешка. То есть все-таки не кепка…
Ширкал метлой дворник в белом фартуке, подметая… Ай!
Руслан перепрыгнул кучку лошадиного навоза. Не забывай, Лазаревич, что автомобили здесь – редкость, а основной здешний транспорт загрязняет не воздух, а мостовую.
Оставлен позади собор, вот и особняк здешнего магната, господина Андронова. Ничего так домик, двухэтажный. Над входом вывеска: «Торговый домъ Л. А. Андронова и Ко». Похоже, рачительный господин не стал строить отдельного помещения под офис и открыл его в собственном доме. Там же висела вывеска «Булочная Мшинского. Кофейня».
Ноги неожиданно возымели желание развернуться и пойти назад.
«Куда?!»
Руслан вздохнул. Попади он в прошлое один – черта с два сунулся бы к купцу. Переоделся бы в одежду рабочего – сменял бы на то же самое ружье – и уже двигался бы в сторону Петербурга.
Нельзя. В одиночку он может жить хоть в землянке и питаться чем угодно. Но для Юли и Ани такая жизнь не подходит. Он должен обеспечить им ХОРОШУЮ жизнь. Разве это не долг мужа? А значит…
Руслан открыл тяжелую дверь особняка и прошел внутрь.
– Прошу прощения, мадам… миссис…
– Миссис.
– Миссис Лазаревич, – в глазах Владимира Андреевича, судя по всему, до сих пор стояла грудь Юли, слегка прикрытая тонкой тканью футболки, – вы, случаем, не из суфражисток ли будете?
– Суфражисток?
– Ну этих, знаете ли, девиц, которые требуют равных прав для женщин…
Старик хихикнул, но осекся.
«Феминистки, что ли?»
– Нет, Владимир Андреевич, к этим, как вы сказали, девицам не имею ни малейшего ни отношения, ни понимания.
Юля удивленно посмотрела на журналиста. Тот неожиданно начал раздуваться: втянул животик, выпятил грудь, расправил плечи. Даже глаза заблестели тусклым блеском.
Похоже, в представлении старика в такой одежде, как у Юли, могли появиться на глазах у публики либо суфражистки, либо…
– Я – не феминистка, в смысле не суфражистка. Но при этом я – любящая и верная жена. И у меня есть муж. Который, конечно, не корсиканец, но что-то корсиканское в нем есть.
Владимир Андреевич сдулся.
– Я… Я не имел в виду… Я не хотел…
Лицо журналиста начало багроветь.
– Владимир Андреевич, – пожалела Юля старика. – Расскажите мне лучше о жизни в России. Я никогда в ней раньше не была.
«Позже – была, а раньше – нет».
– Разумеется, – обрадованно подпрыгнул старик. – Разумеется. Может быть, чаю? Танька!
«А неплохое время, – думала Юля Лазаревич, глядя, как молоденькая девушка-служанка, суетясь, ставит самовар, самый настоящий, с дымом из гнутой трубы. – Жить здесь можно очень даже прекрасно. Правда, кончится это все большевиками и революцией… А ну и что! Сейчас Руслан придумает что-нибудь с деньгами, переберемся в столицу, а там можно будет или внедрить какие-нибудь изобретения, или сделать так, чтобы революции не было. Доберемся до царя, предупредим – и все».
В конце концов, если есть возможность изменить историю к лучшему – ее НУЖНО изменить. Разве это не долг гражданина?
Аня сидела на крыльце – на перилах крыльца – и смотрела, как незнакомая тетенька тащит на стол в беседке огромный самовар, точно такой, как на картинках в сказках про Федорино горе, которые папа читал ей в детстве. Наверное, дядя Володя хочет угостить их чаем. Хотя, если честно, Ане больше хотелось спать. Она зевнула, расстегнула верхнюю пуговицу джинсовой куртки – сначала показалось, что холодно, и она накинула ее, а сейчас стало жарковато – и спрыгнула с перил.
– Ой!
Чуть не сбила дядю Володю, который как раз выбегал из дома.
– Ой, Анечка…
Рука журналиста потянулась к голове девочки.
– Анечка, – заинтересовался Владимир Андреевич, – а что это за девочка нарисована на твоем платочке?
– Это – Луиза-Франсуаза.
Хорошо еще, что журналист видел изображение Луизы только до пояса. Длинные ноги, почти не прикрытые короткой юбчонкой, своей непристойностью довели бы его до сердечного приступа.
– Де Лавальер? – улыбнулся старик.
– Да! А вы тоже смотрели это аниме? – обрадовалась Аня.
– Что такое аниме?
«Ой. Не нужно было этого говорить. Папа сказал, что мы – в другом мире. Значит, никто не должен догадаться, что мы – не отсюда. Иначе… Наверное, нас схватят и будут пытать. Не хочу, чтобы меня пытали. И чтобы папу с мамой пытали – тоже не хочу».
– Аниме, – лукаво прищурилась девочка, – это такие особые картинки.
– Вроде лубка?
Аня задумалась. Лубок – это что такое? И насколько он похож на аниме?
Но журналиста внезапно перестала интересовать косынка. Он замер, остановившимся взглядом уставившись в распахнутый ворот куртки девочки.
– Что? – Аня сердито запахнулась.
– Нет, нет, ничего… Хочешь чаю с коньяком? Боже, о чем я, какой коньяк…
Надо же, а такой хороший дядька с виду… Ленка Чупрынина, та самая, которая рассказала, что поцелуй по-взрослому, с языком, называется «минет», говорила, что есть такие неприличные мальчики, которые заглядывают девочкам в вырез кофточек. Может, дядя Володя – из таких? Правда, Ленка говорила, что заглядывают в вырез только взрослым девочкам. Может, она, Аня, уже немножко повзрослела?
На всякий случай Аня дошла до машины, достала из сумочки и положила в карман газовый баллончик. Папа рассказывал, что есть такие дяденьки, которым все равно – взрослая ты или еще не совсем. Они могут НАКИНУТЬСЯ.