Камешек в сапоге - Руб Андрей Викторович. Страница 54

Я, в черной форме ВКС  уселся посередине в принесенное кресло. Притащили стол, накрыли его белоснежной скатертью, поставили вино и орешки. И начал бить набат. С небольшого храма выходящего фасадом на площадь неслись будоражащие звуки. Театр начался.

Легионеры, не очень церемонясь, выгнали всех из ратуши. И теперь эта кучка разодетых чиновников стояла как стадо баранов — боязливо поглядывая на меня. Я щелкнул пальцами. Из толпы вывели под конвоем бургомистра и поставили передо мной. Я молча смотрел на него, а он стоял и потел.

Тем временем на площадь начал стекаться народ. Поначалу очень боязливо. Но видя, что все стоят, никто не производит опасных телодвижений, потихоньку осмелели и стали придвигаться поближе. Любопытство — великая вещь. Площадь здоровая и вот когда собралось человек за пятьсот я и начал. Встав и сдвинув скатерть я, легко запрыгнул на стол, чтоб всем было хорошо видно и слышно, и начал свою речь.

Сначала я представился. Народ слегка прибалдел. Потом коротко обрисовал перспективы. Пообещал: «Закон, Порядок и Защиту». После чего потребовал привести мне десять одиноких стариков и старух. С учетом того, что старость тут начиналась от пятидесяти, это было не очень трудно. А когда я объявил, что ВСЕ дурацкие налоги отменяются — остается только десятая доля Императору. Я думал, меня затопчут от радости…

Дебильное средневековое налогообложение — это что-то. Я даже перечислять всю дурость навороченного тут не хочу.

— Но это — пряник! А есть ещё и кнут! Многие из вас захотят скрыть и эту малость. Попытаются обмануть своего щедрого сеньора, —  я потыкал себя пальцем в грудь. — Так вот! Тому из вас — кто будет уличен в сокрытии налогов, на первый раз отрубят палец, — я оглядел толпу, народ несколько посмурнел. — Отрубят не только ему, но и его жене и его двум соседям или партнерам, которые не удержали его от столь необдуманного шага. Либо знали, но не сообщили властям! Сообщивший об укрытии налогов — освобождается от наказания. Облыжно обвинившему… — треть имущества в пользу обвиняемого и лишение пальца.

В толпе возник гул обсуждения. Недовольство выросло.

— Палец — это на первый раз! Во второй раз им — отрубят руку. В третий — голову. Так что быть честным в ваших же интересах. Более брать любые налоги запрещено. Плата за место на рынке, за землю, за пользование причалом — остается. Власть за церковные налоги — ответственности не несет. Это дело церкви и человека. Спорные моменты будет решать суд.

— Городской суд? — со злой иронией поинтересовался оборванец, стоящий в первых рядах.

— Да.

— Они нарешают! — зло бросил он.

— А вот это мы сейчас увидим.

Я указал рукой на стоящих стариков: — Подойдите.

Те подошли привычно поклонившись. Я закрыл глаза и «потянулся» чувствами к ним. С каждым разом это становилось делать все проще и привычней.

— Ты… ты…, — я ткнул пальцем в пятерых, — остаться. Остальные свободны.

Я попробовал ещё раз. Чувство страха, безнадега, гордость, желание напоследок плюнуть чванливому и странному Наместнику в рожу, интерес… понамешано тут всего. Попытка понять людей выдала дикий коктейль.

— Ты — подойди ко мне.

Седовласый ещё крепкий мужик лет под шестьдесят с достоинством шагнул. Уж не знаю, чего он там думал, но вот желание «хоть плюнуть мне  в лицо напоследок» и желание показать, что «мы тоже можем умирать с достоинством» — я ощутил. В его глазах застыла странная смесь обреченности и презрения.

— Имя?

— Ролд сын Барнота… — горшечник я, ваше сиятельство.

— Грамотный?

— Да.

— Ролд Барнот — назначается Имперским Судьей в этом городе и его окрестностях. Любое его решение - обязательно к исполнению, — я сделал трагичную паузу, обвел народ глазами и добавил,— Вплоть до смертной казни любого. Любого, кроме дворянина.

— А с дворянами — что? — подал голос оборванец.

Я попристальнее «вгляделся» в него "ощупывая" чувствами. …абсолютная бесшабашность, спрятанный гнев, надежда… как и дожил-то до сегодня. Безбашенный парень.

— Как что? — «абсолютно искренне» удивился я. — Запятнавший свою честь — разбоем, насилием или другим бесчестным деянием. НЕ МОЖЕТ быть дворянином! И потому судить его нужно, как и любого простого человека. Только в спорных случаях отправлять на суд Наместника. Всё!

Народ на площади зашумел, обсуждая сенсационную новость. Пока они шумели, я из оставшийся четверки - выбрал ещё двоих. «Старушку» — тетку чуть за пятьдесят. (Эта, как я понял из бескорыстных любителей справедливости — у нас таких полно). И угрюмого бородатого мужика. (Дикая смесь безнадеги и надежды).

 Я поднял руку. Народ послушно притих.

— Судья — голос Наместника. И НИКТО не вправе оспорить или отменить его решение — кроме Наместника или Верховного судьи. А чтобы у него не возникло желания неправедно разбогатеть… жалование судьи — двадцать кед. Выплачивается каждый месяц. И ещё… ты, и ты! — я указал пальцем на выбранные кандидатуры. — Назначаетесь помощниками судьи. Жалование — пятнадцать кед. Решение суда принимается только голосованием и только большинством. За взятку или подношение — отрубание руки дающего.

— Народ опять зашумел. Давешний оборванец подвинулся и опять ернически проорал вопрос:

— Так кто ж его послушает, когда вы уедете, ваша светлость?!

— Ты!

— Что я?

— Ты и проследишь! Ты назначаешься — новым начальником стражи. Можешь нанимать, кого хочешь, можешь увольнять кого хочешь. Заодно и присмотришь, чтоб судья внезапно не разбогател. А он посмотрит чтоб — ты не зарывался! И жалование твое — тоже двадцать кед.

Надо было видеть его лицо в этот момент. Да и буря чувств от его эмоций докатилась до меня. Народ зашумел ещё громче.

Кстати о кедах. Местные монеты крупного достоинства называются — кеды. Я, в первый раз услышав, обалдел. Но потом сообразил буква «р» по дороге потерялась. Так-то они креды. Есть ещё платы и уголки или уги. Система десятеричная. Кед — золотая десятка. В нем пятьдесят платиков — пятьдесят «пластиков» или серебряных полтинников. Ну, это я для себя обозначил, чтобы совсем не запутаться. В платике — пятьдесят уголков или угов. Очень странная система, но все привыкли. А на зарплату судьи можно снять дом с прислугой, завести выезд, одеться, нанять охрану и очень хорошо кушать. И ещё и останется. Вот такая тут денежная система.

Ко мне тем временем прорвался бургомистр.

— Ваша светлость, но это же известный смутьян — Зирг Насмешник. Он менестрель и поет похабные песни. И вообще порочит власть!

— Отлично! Сейчас с ним и разберемся! Ваша честь — прошу всех пройти для принятия присяги.

Судья и помощники прошли принятие присяги. Возложив руку на походную библию отца Симеона, которую он всегда таскал с собой, они по очереди поклялись, повторяя за мной. «Быть верными Слугами Империи… Судить строго и справедливо… …и не убоявшись ни угроз, ни смерти — до конца исполнять свой долг». Ну и так далее. Потом принял присягу и у Зирга Насмешника. Отче, благословил их на служение и перекрестил. Кроме судей, в ответ неумело копируя, перекрестились и некоторые в толпе.

Порадовал я судей и тем, если уличены будут во взяточничестве или несправедливости — с них всего-навсего сдерут кожу. Живьем. Рассказал и о том, что должность выборная.

— Через два года. В первое воскресение второго месяца осени — соберетесь здесь и проголосуете. Берете один из камешков и бросаете его в корзину. Белый камешек остается судья. Черный камешек — судьей становится его помощник. Выбирать его из двух оставшихся таким же голосованием. Камешков должно быть столько сколько жителей…

В общем, потратил ещё минут десять, объясняя про систему выборности судей. Решил, что пусть будет как в Древней Греции. Про адвокатов и не заикнулся. Не доросли ещё тут до этой дряни.

— Ну а вот вам и первое дело. Принесите стол и стулья.

Народ, радующийся бесплатному зрелищу, моментально организовал стол и скамью из ближайшего трактира. Возмутившийся было трактирщик — моментально вылетел в окно. Он выбил головой раму, и кратко прокурлыкав с размаху хряпнуся об землю, не успев даже вволю помахать руками. Его полет был величав, но краток и недолог.