Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич. Страница 19

Броньолус обвел присутствующих взглядом поверх опять сползших очков. Слушатели внимали молчаливо.

Грейсфрате немного покривил душой, но про то знали, конечно, не все. Так, часть буллы, где говорилось «тех же, кои будут чинить миссерихордам препятствия, какого бы положения эти лица ни были», против Бофранка не действовала - уже несколько лет как об этом было издано специальное разъяснение к булле, ибо нередки стали случаи, когда нерадивые и нечистые на руку миссерихорды старались, ссылаясь на буллу, свести счеты с судейскими, чиновниками Секуративной Палаты или гардами, отмечавшими их прегрешения и лихоимства. Конечно, простого гарда могли возвести на костер или виселицу, сказавши, что он, по сути, обычный наемник, специальных знаний и доверия не получавший, но Бофранк не был простым гардом.

Броньолус аккуратно закрыл книгу, поцеловал переплет и спрятал ее где-то на груди.

– Что же до происходящего в вашем селении, - сказал он, - то, несомненно, дьявол суть виновник и преступник здешний. Я ничуть не сомневаюсь в этом. Я также рад, что среди нас присутствует почтенный хире Бофранк, помощь которого будет очень кстати. Я прошу вас, встаньте, хире Бофранк.

Конестабль и так стоял, а потому лишь сделал несколько шагов вперед, на свет.

Броньолус простер к нему руку и воскликнул:

– Я полагаю, вместе с достойным хире Бофранком мы должны оградить селение от происков нечистого. Моя вера и его опыт и ум тому порукой. Если же не содеем мы обещанного, пусть падет на нас кара господня, как на негодных учеников и старателей его!

Кое-кто из сидящих на скамьях пал на колени в проходах и принялся усердно молиться, в то время как Броньолус сказал:

– Подойдите сюда, хире Бофранк.

Конестаблю ничего не оставалось, как пойти к кафедре. Когда он двигался по проходу, то среди прочих обратил внимание на молодого Патса, крайне набожно сложившего руки, и давешнего карлика, прижавшегося к суровой остролицей женщине.

Подойдя к Броньолусу, конестабль встал слева от него, пребывая гораздо ниже последнего, ибо стоял на полу, а тот - на кафедре.

– Скажите, хире, веруете ли вы и сильна ли ваша вера?

Это было ловушкой, и конестабль, не имея времени на раздумья, сказал прямо:

– Не верую, грейсфрате.

Кто-то в зале вскрикнул, по скамьям пробежала рябь взволнованного шепота.

– Что же так? - с печальным участием спросил Броньолус.

– Вам ли не знать? В столице не редкость, когда люди более веруют в разум человека, нежели в высшие предначертание и промысел.

– Как же вы, не веруя, хотите истребить зло?

– Так же, как делал это не раз, - ответил Бофранк. Он понял, что выступил не лучшим образом, и Броньолус сможет играть на этой его слабости так, как ему заблагорассудится, но лгать не хотелось. В конце концов, он здесь чужой, и что ему оттого, что любить его, нелюбимого, станут еще меньше? С приездом Броньолуса, как он понял, дело еще более запутается, и никакого просвета уже не увидишь, кроме как отсветов костра, на котором сожгут виновного… или невиновных, что еще вероятнее. Грейсфрате прибыл с одной надеждой - доказать неустанность происков дьявола, презрев «заговор епископов». Он сделает все, чтобы вышло по его разумению и желанию, конестаблю останется лишь попробовать опередить Броньолуса и направить с уведомлением гонца в столицу Но пока он не видел никаких возможностей победить. Хотя и проигрывать так просто не собирался.

– Отчего же ваше неверие? - так же печально и жалостливо вопросил грейсфрате, нагнувшись с кафедры.

– От сомнений, - сказал Бофранк. - От разумных сомнений. А теперь не позволите мне идти? Если вы, грейсфрате, служите господу речами, то я привык к делам.

Это был единственный удар, какой мог нанести конестабль. Слабый и никчемный, к тому же разрушающий слабую надежду на сотрудничество, но Бофранк в последнее все равно не верил.

На улице он прислонился к дереву и одним духом допил все, что оставалось в бутылочке.

Чего стоит человеческая любовь?

Бофранк не раз задумывался над этим; в одних случаях - листая фривольные романы Дестриера и Фабиана Асценфельде, в других - стоя над хладным трупом девушки, убиенной возревновавшим полюбовником, а то - бывало и такое - дошедшей до бешенства соперницей. Сам конестабль любил в своем понимании лишь один только раз, и свершилось это на заре юности, когда он познавал азы будущей службы. И сейчас, сидя перед горящим очагом, со стаканом вина в руке, он отчего-то вспомнил именно об этой поучительной истории.

Предмет своих воздыханий Хаиме Бофранк обрел, идучи после вечерних лекций в небольшую харчевню, где обычно ужинали его коллеги, обсуждая события дня и, несмотря на строгие запреты, в больших количествах поглощая вино и пиво. Разумеется, свою любовь он встретил не в харчевне, а на мосту, который высокой аркой вздымался над водами реки Оддре, пересекавшей город с севера на юго-восток.

Мост был выстроен еще во времена королевы Ильзе и, по легенде, королеве не понравился, отчего мастер поспешил утопнуть. Так ли это, Бофранк не знал, да и не о мосте речь. Речь о девушке в скромном, но со вкусом сшитом платье, выдававшем работу дорогого портного, которая стояла и смотрела вниз, в серую осеннюю воду. Весь ее вид выражал глубокую растерянность и печаль, и Бофранк, спешивший к ужину, вдруг остановился и со всем почтением спросил, не может ли чем помочь.