Инстинкт - Кей Бен. Страница 9

Боль была довольно сильной, но теперь перед ним к тому же встала невыполнимая задача — догнать и собрать свое стадо в кромешной тьме. Ободранная до крови спина саднила, Фейсал выкрикивал проклятья. Конечно, может оказаться, что на следующее утро он их всех отыщет внизу, на пологом склоне, где они будут мирно щипать траву… А что, если не найдет? Он тут же вспомнил о кольцах отца и следах, которые они оставляют на спине. Ну можно ли представить себе худшее завершение дня для двенадцатилетнего козопаса?

При мутном свете луны Фейсал попробовал разглядеть, не собрались ли его козы где-нибудь поблизости ниже по склону. Он различил какой-то неясный промельк среди теней, но не успел понять, что это было. Он напряг слух — не донесутся ли звуки колокольчиков, но слышал только вой ветра, который менял тон, отражаясь от гор и проносясь по ложбинам. Фейсал поднял с земли свой мешок, выругался вслух, и решил, что сейчас искать стадо не имеет смысла. Следовало немного поспать, а поисками заняться на рассвете.

Только подходя к мрачному, ощерившемуся острыми камнями входу в пещеру, Фейсал понял, насколько уверенней он чувствовал себя со своим стадом. На этот раз рядом не билось другое сердце — пусть всего лишь козы, — и ночь казалась еще темней и холодней. Он обернул куфию туже вокруг шеи и постарался убедить себя, что настойчивый вой ветра — это всего лишь движение холодного воздуха.

Однако с каждым шагом в открывшуюся перед ним пустоту Фейсал видел все меньше, но зато слышал все больше, и скоро его внимание целиком сосредоточилось на этом звуке. Ветер завывал громче, ровный шум становился басовитее, менял тембр, переходил в хрипловатый гул, почти рычанье.

Неужели это просто ветер? Если нет, то чем еще это могло быть? На шакала или рысь не похоже. Звук длился и длился, как будто тот, кто его издавал, не делал пауз для вдоха.

Фейсал подумал, что никогда не проходил все пещеры насквозь, а ведь этот шум может издавать проточная вода, просто поток звучит здесь на свой лад. В таком случае есть смысл идти дальше: он не только устал, но и хотел пить, и, перед тем как лечь спать, было бы неплохо освежиться глотком из горного источника.

В это время характер звука изменился, и Фейсал понял, что ни ветер, ни вода не могут быть его причиной. Гул стал выше и назойливей и обрел сходство с монотонным ритмичным вокализом, заполнившим все пространство пещеры. Фейсал ощутил безотчетный ужас, который только усилился, когда к этому гулу примешался еще один звук — хруст яичной скорлупы под босыми ногами. Раздавив хрупкую корку, подошва с хлюпаньем погружалась в густую жижу, которая на ощупь напоминала теплый соус чили. Просочившись между пальцами, она покрывала стопы и тонкие лодыжки Фейсала. Он замер на месте, словно парализованный, не успев переставить отставшую на полшага левую ногу. Фейсалу вдруг открылось, что означает эта жижа: недавно здесь кто-то умер.

Страх сковал ему шею, и он не мог нагнуть голову и посмотреть вниз. Нет, это не трупы птиц или грызунов, хотя размер был близок. Тельца под ногами казались слишком легкими, и он не чувствовал меха или перьев — там было что-то более гладкое.

Фейсал хотел пошевелиться, но завораживающий звук лишил его всех других ощущений. Наконец ему удалось чуть-чуть наклонить шею вперед, взглянуть под ноги и что-то различить в призрачном и тусклом лунном свете. То, по чему он ступал, было и впрямь гладким и при этом округлым с широкими чередующимися полосами — темными и светлыми.

Шум стал еще громче и злее. Оглушительный гул, казалось, обрел определенную цель. Все существо Фейсала, каждая его частица, отзывалась на него, призывая остановиться, не слушать, убраться отсюда, так и не разгадав, что это такое. Наконец далекое блеяние, похожее на плач ребенка, вывело его из оцепенения. Он понял, что должен уходить.

Но не сразу.

Он различал только тени, которые тщетно силились обрести четкие очертания в этом мраке, а потому все не мог понять, сколько их и как близко к ним он подошел. Понимание пришло слишком поздно. Серое пятно устремилось к нему в сопровождении того же звука, погрузив Фейсала в прежнюю оторопь. И тут что-то с легким шуршанием коснулось его левой щеки.

Затем оно село. Нечто весом с воробья опустилось ему на спину, но в кожу вонзились острые когти не двух, а шести лапок. Фейсал попытался рукой дотянуться до этого места, но тут явилась другая боль — словно тонкий осколок стекла проник глубоко в лопатку.

И все исчезло.

Фейсал уже не чувствовал, как у него подогнулись ноги и колени ударились о каменный пол. Не ощущал легкого ветерка от крыльев все новых и новых летучих существ, покрывших его лицо и тело. Не ведал, что жвала, впившиеся в его плоть, рвали теплые сочащиеся кровью куски мяса и отправляли их в глотки.

Лишенный возможности ощущать, он все еще мог видеть, и последним, что представилось его взору, были темные треугольники осиных глаз, ищущих его, Фейсала, глаза. Вот, нашли, проанализировали информацию, определили направление — и жесткие челюсти, расположенные под ними, уже вгрызлись в глазницу, добираясь до мягкого шарика влажной ткани. Теперь остался один глаз, но не надолго: за него уже дрались две осы, и через мгновение он превратился в красно-белое месиво, а соперницы вовсю работали жвалами и поспешно отправляли в разверстые ненасытные пасти очередные порции поживы.

Теперь Фейсал уже ничего не чувствовал и ничего не видел. Это был труп, который трясся и дергался, пока осы обдирали мясо с костей. Потом остались только кости.

Глава 7

В какой именно момент военная карьера Карла Уэбстера сделала крутой поворот от пистолетов, автоматов и танков, занимавших его детские мечты, к похищению маленьких детей и шантажу их родителей, он не мог припомнить, однако эта перемена вызвала у него самого глубокое отвращение, преодолеть которое майору так и не удалось. Эндрю стал первым таким ребенком с начала 1999 года, и он успел почти забыть свои ощущения, но тогда все обстояло иначе — то был безрассудный, наивный, романтический шаг ради некой благой цели. На это раз они с Картером молили Бога, чтобы Бишоп не позвонил, но когда его номер определился на телефоне Уэбстера, он почувствовал, что к горлу подступает дурнота: звонок означал переход к плану «Б».

В зеркало заднего вида он наблюдал за Лорой, которая, безвольно понурившись, смотрела в боковое окно остановившимся взглядом. Слишком много мыслей роилось в ее голове, чтобы она могла сосредоточиться хотя бы на одной. Такая реакция была знакома майору и не вызывала его удивления.

Все прошло как обычно: Лора сообщила тем, кто знал об исчезновении Эндрю, что мальчик жив и здоров и вернулся домой поздно, потому что навещал могилу покойного отца. Ему не хватило денег на обратный билет и пришлось идти пешком несколько километров, он сбился с пути и очень расстроился, но он думал, что его мама знала, куда он поехал. В этой истории были неувязки и прорехи, в которые легко бы проехал джип Уэбстера, но Лору слушали утомленные переживаниями и поисками люди, они испытали облегчение и предпочли все вопросы отложить до завтрашнего дня. Кроме того, Лора сказала, что они с Эндрю решили немного отдохнуть и она свяжется со всеми по возвращении. Подобное поведение тоже было не в ее духе, но к тому времени, когда действия Лоры вызовут вопросы, она окажется вне досягаемости и не сможет на них ответить.

Дороги на их маршруте становились все уже и ухабистей, и наконец внедорожнику майора пришлось пустить в ход все свои возможности для продвижения по крутому вязкому проселку, стиснутому подошедшими к самой колее березами. Еще через пять минут автомобиль резко остановился. В сгустившейся тьме Лора различила широкую бетонную полосу, уходившую в сумрак. Рядом с ней стояла хибара под железной кровлей. Там Уэбстер и припарковал машину.

Глядя через другие окна, Лора пыталась понять, что это за место и зачем они сюда приехали, но прежде чем она успела сделать какой-нибудь вывод, яркий свет залил центр бетонной полосы и в ушах Лоры раздался безошибочно узнаваемый звук идущего на посадку самолета.