Деньги для киллера - Полякова Татьяна Викторовна. Страница 8

– Дела… – заметила я. – Однако раскапывать могилу он не стал.

– Подожди, еще не вечер. Дурак он, что ли, днем копать?

– Что ж, думаю, мы можем домой идти.

– Еще бы покараулить.

– Вот и карауль, а мне до смерти надоело. – Я направилась в сторону деревни, Сонька догнала меня и принялась ныть:

– Говоришь, ночью копать будет?

– Ничего этого я не говорила. И вообще, ночью я близко к кладбищу не подойду, у меня на него аллергия.

– Ладно, не злись, – миролюбиво заметила Сонька, чем очень меня насторожила.

Деревня выглядела густонаселенной: слышались детские голоса, музыка, звон ведер у колодца – одним словом, вечер пятницы. Мы прошлись по деревне, «восьмерки» цвета «мокрый асфальт» не наблюдалось.

– Значит, уехал, – констатировала Сонька, – или затаился где-нибудь. Зря ушли с кладбища, самое интересное пропустим.

Тут я начала злиться:

– У тебя возле амбара покойник зарыт, может, хватит приключений и не стоит искать новых? Забыла, как зубами лязгала? Или хочешь присоединиться к тому, что у амбара?

Сонька не захотела. И правильно. Я решила подвести черту:

– Завтра едем в город и больше об этой истории не говорим. Поняла?

– Так ведь как же, Греточка…

– Все. И заткнись.

Мы вошли в дом, и Соньке пришлось заткнуться, потому что сели ужинать. Чего-чего, а поесть она любит. Правда, вид у нее был кислый, я почувствовала себя виноватой и принялась объяснять, почему нам от этой истории лучше держаться подальше. Сонька обреченно кивала и продолжала ощущать себя несчастной.

– Значит, спать ложимся? – детским голоском спросила она.

– Отчего ж, посмотрим телевизор. – Мы сели возле телевизора. Сонька ерзала и смотрела на меня со значением.

– Греточка…

– Заткнись.

– Не любишь ты меня…

– Я тебя обожаю.

– И ничего не хочешь для меня сделать.

– Для тебя все, что угодно.

– Ну, например…

– Убить моего любимого паука в ванной.

– Свинья! – прорычала Сонька и удалилась спать. Я поздравила себя с тем, что у меня твердый характер, и отправилась вслед за ней.

Утром мы проспали первый автобус, следующий был к обеду, и я занялась цветами в палисаднике. Тут кое-что привлекло мое внимание: у Максимыча горел свет, это в десять-то утра. «Вчера набрался где-нибудь и до сих пор спит», – решила я и продолжала копание в земле, но беспокойство не отпускало, более того, я вдруг начала нервничать и то и дело поглядывать на его окна. Свет все горел.

– Сонька! – крикнула я. Она появилась из огорода и спросила угрюмо:

– Чего?

– У Максимыча свет до сих пор горит.

– И что? – Тут Сонька как-то странно дернулась и уставилась на меня. Видно было, что она предельно напугана.

– О господи! – пролепетала подруга и потом бросила: – Бежим!

Дверь была приоткрыта, свет горел в передней и на кухне. На столе – поллитровка, пустой стакан и миска с капустой. Мы походили, покричали, у соседей поспрашивали – безрезультатно.

– Вот черт старый, напугал, – сказала Сонька, но облегчения в ее голосе не слышалось. Подошло время обеда, Максимыч не появлялся.

– Может, он в Зайцево ушел? – предположила Сонька. – У него там родня.

В город мы не поехали: надо было убедиться, что с Максимычем ничего не случилось.

По телевизору шли «Вести», когда в окно забарабанила соседка и крикнула:

– Соня, Соня, беда! – Мы выскочили на крыльцо. – Максимыча нашли, в реке утонул, за корягу зацепился.

Мы разом побледнели и уставились друг на дружку. Сонька побежала к реке, где уже весь народ собрался, а я осталась на крыльце. Из села приехала милиция, труп забрали. Я была уверена, вывод будет примерно такой: несчастный случай, был пьян, возвращался домой и упал в реку. Так оно и вышло. Я с нетерпением ждала Соньку, а когда она вернулась, сказала:

– Пошли.

– Куда?

– На кладбище.

Издалека могила выглядела вполне зеленой и нетронутой, но вблизи невооруженным глазом было видно: недавно ее кто-то раскапывал. Дерн аккуратно положен на место, но рядом, на молодой крапиве, осталась земля, которую не смогли смести полностью.

– Вот сюда землю бросали, – сообщила Сонька, ползая на четвереньках с видом заправского следопыта. – Так я и думала, надо было здесь сидеть и его дожидаться.

– А зачем? – попробовала я внести ясность. – Мы ведь и так знаем, кто это. Парень на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт», и номер записан. Теперь он в курсе, что трупа здесь нет, а Максимыч, возможно, сказал, что его и той ночью не было. И этот тип будет решать загадку, «куда делся труп». Кстати, он-то знает, что хоронили они еще живого.

– Ты думаешь…

– Я думаю, он вполне допускает мысль, что покойник теперь и не покойник вовсе.

– Здорово, – озадачилась Сонька, – а для нас это хорошо или плохо?

– Спроси что-нибудь полегче. Мне кажется, у него два варианта: чудесному спасению из могилы неизвестный обязан либо людям, случайно проезжавшим мимо, либо местным. А в деревне в ту ночь, кроме Максимыча, были только мы с тобой. И я как раз приехала с «Тарзаном».

– Мамочка моя, как все просто! – ахнула Сонька. – Слушай, может, нам повезет и он не такой умный, как ты. – Боюсь, ему очень нужен труп, и пока он его не получит, не успокоится.

– Где ж он его искать будет? По всей округе землю рыть?

– Для него он живой. И здесь, пожалуй, тоже два варианта: если «покойник» был без сознания, его отправят в больницу, если в сознании, то смог объяснить, что в больницу ему нельзя, и сейчас где-то отлеживается. Хотя может быть и третий вариант, но на это моей фантазии не хватает.

– Греточка, ты не злись, но я уже ничего не понимаю. Чего нам-то ждать?

– Скорее всего он уже обзвонил больницы в округе и знает: нужный ему человек туда не поступал, если поступал кто-то похожий, значит, навестил больного. У него ведь целый день был на это. Ну а если Максимыч о нас сказал, значит, навестит и нас.

– Я не хочу, – жалко охнула Сонька.

– А я прямо умираю от хотения.

– И последний автобус мы уже пропустили, – простонала она.

– Пойдем к Герасимовым ночевать, только подготовимся.

Мы подготовились: на всех дверях в доме прикрепили волоски. Соньке это занятие так понравилось, что мне пришлось вмешаться, чтобы она у себя все волосы не вырвала. Мы отправились к соседям, объяснив свое вторжение страхом перед утопленником. Речь, конечно, зашла о нем.

– Вечером он утонул, – рассказывала Алла Ивановна с энтузиазмом. – Я его как раз видела, когда этот парень пришел.

– Какой парень? – спросила я.

– Да… – она рукой махнула, – спрашивал, продается ли у нас дом, в деревне то есть.

– И что?

– Ничего. Говорю, опоздали, три дома продавались, да уже проданы. Он еще засмеялся, говорит, может, к лучшему, у вас, мол, тут на кладбище мистика какая-то. И газету показал. А я ему: вон она, наша мистика, и на Максимыча киваю, он как раз из огорода шел.

Мы с Сонькой переглянулись: сомнений не оставалось, Максимыч убит, и виноваты в этом, вольно или невольно, мы.

Утром мы вернулись к себе и обследовали двери: в гостях у нас кто-то побывал, основательно пройдясь по всему дому. Оставалось только надеяться, что ничего интересного он не нашел. Нам совершенно не хотелось отправиться вслед за Максимычем. Да, тот у амбара явно любил компанию и потянул за собой других. Даже думать не хотелось, кто следующий?

Следующими будем мы. Это я поняла, как только Сонька возникла в понедельник в моей квартире. У меня весь день было ужасное предчувствие, а тут ввалилась Сонька, и на ней, как говорится, лица не было.

– Ты чего дохлая такая? – спросила я.

– Славка, чтоб ему пропасть…

Я облегченно вздохнула.

– Пошли в кухню, чай пить с вареньем. Черная смородина. Будешь?

– Буду! – Сонька села к столу и ложку схватила.

– Полотенце на колени положи, – сказала я, потому что Сонька была в моем костюме, а у нее прямо-таки дар сажать пятна.