Скандальная репутация - Нэш София. Страница 12

– Ваш оптимизм вдохновляет, сэр.

– Пожалуй, я не всегда таков. Но когда имеешь перспективу второй раз за один день встречаться с одним из глупейших людей, с какими мне когда-либо приходилось общаться, это всегда поднимает настроение.

Он стоял совсем близко, и Розамунда не могла отвести взгляд от его пронзительных синих глаз.

– Как я уже сказал, осталось сделать только одно…

Неожиданно он наклонился и коснулся губами ее лба. Словно тысяча очагов, согревающих дома холодными зимними ночами, одновременно вспыхнули, опалив ее огнем. Розамунда судорожно вздохнула, совершенно непривычная даже к такому незначительному проявлению нежности. Впервые в жизни она почувствовала, какой приятной может быть близость с мужчиной.

Люк отстранился и долго смотрел на нее потемневшими глазами, а потом снова наклонился, но на этот раз его теплые губы коснулись ее губ.

Розамунда не понимала, что с ней происходит. Все ее чувства обострились. Она услышала тихий звук. Что это было? Стон? Все ее тело покрылось гусиной кожей, словно она замерзла в сугробе, а потом окунулась в горячую ванну.

Мысли путались. Люк легонько куснул ее губу, и по телу Розамунду прокатилась волна дрожи. Его язык мягко, но упорно раздвигал ее плотно сомкнутые губы, и она наконец догадалась, что Люк пытается проникнуть внутрь ее рта. Герцог был настойчив. Она покорилась и расслабилась, чувствуя, что ее переполняет, захлестывает восторг. Его язык, судя по всему, чувствовал себя весьма комфортно во рту. Но ведь это был ее рот! Нет, еще немного, и она наверняка лишится чувств.

Никто и никогда не целовал ее так! Да она вообще знала совсем немного о поцелуях. Гораздо чаще, чем удовольствие, ей приходилось, ощущать грубость и боль. Однако то, что он с ней делает, – это дурно… греховно… но как приятно!

Розамунда вдохнула пьянящий запах табака и хвойного одеколона. От герцога веяло старомодной элегантностью. И еще грустью, надежно спрятанной под внешним лоском.

Люк снова отстранился. Розамунда еще не успела вернуть себе способность дышать, а уж тем более подумать обо всем случившемся, когда он открыл дверь и громко сообщил:

– Только после вас, миссис Берд!

Алджернон, одетый в лучший воскресный костюм, стоял у окна. О том, что он в трауре, напоминала только узкая черная повязка на рукаве.

Тепло жизни моментально покинуло тело Розамунды, уступив место уже ставшему привычным ледяному страху. Но ее способность прятать испуг под покровом внешнего безразличия не подвела и на этот раз.

– Моя дорогая кузина! – Алджернон низко поклонился.

– Алджернон. – Розамунда сделала движение, которое человек с очень богатым воображением мог бы принять за реверанс.

Герцог предложил им обоим сесть на диванчик у большого камина, некогда вырезанного из огромной плиты белого мрамора, теперь пожелтевшего от времени. С некоторой агрессивностью он поглядывал на гостя, словно сокол на потенциальную добычу. Нет, скорее хищный гриф…

– Как это все грустно, дорогая моя, – вздохнул Алджернон.

Розамунда не произнесла ни слова!

Алджернон покосился на герцога. Лоб кузена покойного Алфреда Берда был покрыт испариной. Такие же капли выступили и над верхней губой. Оба всегда сильно потели, причем не только в жару, но и в холод. Его сальные волосы – пепельного цвета, с вкраплениями рыжего, – были напомажены и зачесаны вперед. Он называл эту прическу «а-ля Брут». Глядя на него, Розамунде всегда становилось не по себе. Он был удивительно, сверхъестественно похож на ее умершего супруга.

– Ну, хватит обмениваться любезностями, – сухо проговорил герцог. – Вы потребовали встречи с миссис Берд, чтобы предложить ей и ее сестре вернуться с вами в… этот… как его…

– Бартон-Коттедж, – услужливо подсказал Алджернон.

– Совершенно верно, в Бартон-Коттедж. Очевидно, это более приятное место, чем мой замок. – Герцог стряхнул невидимую пылинку с рукава. – Причем отъезд должен состояться сегодня.

– Именно так, ваша светлость, – сказал Алджернон. – Мы не станем больше обременять вас своим присутствием.

– Должен сказать, вы с большим великодушием относитесь к своей вдовствующей родственнице. Это весьма похвально, – заметил герцог.

Розамунда не могла произнести ни слова. Пошевелиться она тоже была не в состоянии. Ее мир опять рушился!

Алджернон всячески старался проявить себя перед герцогом с хорошей стороны.

– Понятно, любая женщина будет рада воспользоваться вашим благородством. – Герцог достал из кармана часы, открыл, несколько секунд внимательно изучал циферблат, потом захлопнул их и убрал обратно. – Тем не менее, по моему мнению, существует небольшая, подчеркиваю, совсем небольшая, проблема, связанная с вашим предложением.

– Ваша светлость?

– Дело в том, что мне никогда не нравились рыцарские романы. Уверен, вы меня понимаете. Убитая горем одинокая женщина или две женщины, отданные на милость… – Розамунда была уверена, что Люк скажет «безнравственного распущенного кретина», но ошиблась. -…джентльмена, – закончил герцог после долгой паузы.

Физиономия Алджернона побледнела.

– Разве они здесь не в таком же положении? В любом случае я – семья этих девчонок.

– Как вы изволили сказать? Девчонок? Алджернон растерянно моргнул.

– Я хотел сказать – леди.

– Вы уверены, что этот вопрос необходимо обсуждать, мистер Берд? Я, конечно, сумею заставить себя выдержать утомительный спор с вами, но только если вы скажете хотя бы что-то оригинальное.

– Хотите меня оскорбить? – Алджернон явно смутился.

– Я вижу, у вас нет перчаток. Быть может, воспользуетесь моим носовым платком? Не волнуйтесь, он абсолютно чистый. Меня чрезвычайно забавляет, когда мне бросают вызов.

На физиономии Алджернона появились первые признаки настоящей паники, и лишь отчаяние помешало Розамунде насладиться этим.

– Нет? Ну, как хотите, – продолжил после короткой паузы герцог. – Вы можете утешать себя мыслью, что здесь находятся еще не меньше трех дюжин дам, а может быть, и больше, я точно не знаю, чтобы спасти миссис Берд от… от меня.

Розамунда почувствовала неудержимое желание рассмеяться, хотя все еще с трудом верила своим ушам. Интересно, куда попрятались все гости?

Люк медленно поднял монокль, висящий у него на шее, на золотой цепочке, и поднес к лицу. Один его глаз увеличился до карикатурных размеров.

– А вы можете что-нибудь сказать по этому поводу, миссис Берд? В конце концов, мы обсуждаем вашу судьбу.

– Нет, – тихо проговорила Розамунда.

– Нет? – Его светлость взглянул на нее с таким явным безразличием, что ее сердце болезненно сжалось. – Я все время забываю, что у женщин нет права голоса при решении подобных вопросов. Предложение мистера Берда весьма заманчивое.

– Предложение? – слабым голосом переспросила Розамунда, едва найдя в себе силы. Неужели он не понимает, что годы жизни с Алфредом научили ее при любых условиях не спорить и со всем соглашаться?

– Ну да! Не далее чем полчаса назад мистер Берд объяснил мне, что винит себя за ваш поспешный отъезд. Просто вы не дали ему шанса рассказать, как много у него идей, касающихся вашего счастливого будущего.

О чем он говорит? Розамунда нахмурилась, старательно анализируя скользкие и велеречивые слова Алджернона.

– Он сказал, что через месяц истекает срок вашего траура, и он сделает вас своей невестой. Или вы говорили о ее сестре? Я не совсем понял. А возможно, об обеих женщинах? Да, кажется, именно об обеих…

– Нет, – тихо перебила Розамунда.

– Нет? – Некоторое время герцог осмысливал ответ Розамунды. – К чему относится ваше «нет»? К нежеланию стать женой мистера Алджернона? Или вы не хотите, чтобы за него вышла ваша сестра? Или вас не устраивает, что он вас обеих назовет женами?

Розамунда смотрела на герцога, но не могла заставить свои губы двигаться, всем сердцем ненавидя женщину, которой стала, – уступчивую, молчаливую, покорную.

– Ну наконец мы получили хотя бы намек на ответ. Лично я полагаю, что мужчины не должны переоценивать ум женщин, вынуждая их думать. Вы со мной согласны, мистер Берд?