Барселонская галерея - Рой Олег Юрьевич. Страница 40

— Денис, о чем вы говорите? На какие средства? У меня после Испании вообще почти ничего не осталось…

— Так я бы тебя пригласил, какие проблемы!

— Интересно, а вы…

— Ты.

— Хорошо, пусть ты. Ты-то где возьмешь деньги?

— Ну да, верно…

Он часто так прокалывался, то и дело с языка срывалось что-то не то. Как бы она не заподозрила неладное! Этого он боялся. Не самих подозрений, а того, что придется выкручиваться, что-то опять изобретать, еще больше врать… А он и так уже запутался в собственном вранье.

Больше всего «проколов» случалось из-за быта. Выпив утром растворимую бурду, которая именовалась в этом доме «кофе», Дэн на автомате искал посудомоечную машину. А когда он однажды подшутил над старостью пылесоса — не в археологических ли раскопках был найден сей раритет? — Таня даже обиделась:

— Можно подумать, у вас там, на Украине, весь дом напичкан супермодной бытовой техникой!

Денис растерялся, но сумел отбояриться:

— Что ты, нет, конечно! Просто я последние годы дома редко бываю, в основном в особняках и квартирах заказчиков. А у них, сама понимаешь…

— Понимаю. Но это, ей-богу, не самое главное в жизни. Она была абсолютно искренна. К удивлению Дениса, Таня почти не обращала внимания на, мягко говоря, скромные условия своего существования. Материальной стороной жизни она почти не интересовалась, и это разительно отличало ее от всех женщин, с которыми он привык иметь дело. А те четко делились на две категории. Меньшинство, такие, как талантливая Белла или практичная Алка, вкалывали по двадцать четыре часа в сутки, чтобы заработать себе на достойную жизнь. Большинство же, вроде Лолы или Полинки, предпочитали не напрягаться сами, а получать материальные блага от мужчин. Но, так или иначе, к обеспеченности стремились все. Кроме Тани, которая вынуждена была экономить на самом необходимом, но нисколько от того не страдала. У нее были иные жизненные ценности. Для Дениса это выглядело непривычно и невольно вызывало уважение.

Вообще чем больше он присматривался к Танечке, тем больше симпатии к ней испытывал. Это ж надо так умудриться — в наше непростое время сохранить подобную искренность и естественность! Девушка казалась хрупкой и ранимой, совершенно неприспособленной к окружающей действительности, но, в то же время не вызывала и намека на жалость, поскольку шла по жизни с гордо поднятой головой и никогда не унывала. Как бы трудно ей ни было.

Вскоре Денис стал ловить себя на том, что очень хотел бы сделать для нее что-нибудь приятное. Вывести в свет, надарить шмоток и украшений, купить все необходимое для дома, заменить мебель на более новую, отремонтировать квартиру… Ну, или хотя бы починить замок в ванной. Надо было бы поставить щеколду, но он все забывал ее приобрести.

— Давай я хоть карниз сниму, — предложил он как-то раз вечером в пятницу.

— Какой карниз? — Таня с трудом оторвалась от очередного романа в яркой обложке.

— Да этот. На котором раньше шторы висели. Он тут явно лишний.

Девушка взглянула на окно так, точно видела его первый раз. Но согласилась охотно:

— Ну, если вам… тебе не трудно…

Удивительно, но в этом доме даже инструменты нашлись, в запыленном фибровом чемоданчике с перевязанной изолентой ручкой.

— От отца остались? — догадался Дэн. Таня кивнула и погрустнела.

— В этом году будет шестнадцать лет, как он умер…

— Ты его очень любила, да? — Да…

— А у меня папа, слава богу, жив, а мама умерла, когда мне еще года не было. Я ее совсем не помню… Можно мне встать на этот стул?

— Лучше на этот, он покрепче. Но как же так, Денис? Ты ведь говорил о маме, когда рассказывал в самолете про свою семью?

«Вот черт, как же это все надоело!» — мысленно выругался он и полез на стул. К счастью, пока карабкался, успел придумать отговорку:

— Это вторая жена отца, я ее называю мамой…

«Нет уж, надо раз и навсегда завязывать с автобиографией! Пусть рассказывает Танечка, а я буду только слушать. О себе больше ни слова!»

С карнизом пришлось повозиться гораздо дольше, чем он думал. Прикреплена эта проклятая палка оказалась намертво — видно, покойный Танин отец был мужик рукастый и основательный. А Дэн, что греха таить, не так уж часто делал что-то. Особенно последнее время.

Да еще Таня, как назло, все время стояла рядом и наблюдала за процессом. Понятно, что она хотела быть полезной и старалась: подавала инструменты, то и дело спрашивала, не нужно ли чем-то помочь, — но все рано ее присутствие было ни к чему. Под ее взглядом Денис нервничал и оттого потратил на пустячную в общем-то работу чуть ли не час.

Когда наконец все было закончено, он с облегчением вздохнул, отметил про себя: «Старик, а ты еще что-то можешь!», спрыгнул со стула и совершенно случайно приземлился рядом с Таней, отчего-то не успевшей отойти. Наверное, она просто задумалась. А может, так вышло из-за того, что в маленькой комнате, заставленной мебелью, было слишком тесно. Но, так или иначе, они неожиданно оказались очень близко друг к другу, настолько близко, что он почувствовал через тонкую футболку тепло ее тела.

Дэн был бы совсем не прочь воспользоваться удобной ситуацией. Но девушка ужасно смутилась, вспыхнула и торопливо отскочила. Заметалась по комнате и, чтобы скрыть смущение, села за пианино, откинула крышку. Денис даже пожалел ее.

— Ты и на рояле играешь? — спросил он, нарочно допустив ошибку. Пусть объясняет ему, как он не прав, путая названия инструментов. Глядишь — побыстрее успокоится. А то вон как разволновалась, бедняжка… Дураку понятно — мужчин она боится не на шутку. Неужели и впрямь до сих пор девушка?

— Это не рояль, это фортепьяно, — лепетала тем временем Таня. — Да, я умею на нем играть.

— Тогда сыграй что-нибудь, — великодушно попросил он.

Таня обрадованно улыбнулась, села на вертящуюся табуретку, на миг задумалась, видимо, выбирая произведение, и коснулась пальцами клавиш. Выросший в музыкальной семье Денис сразу узнал Сороковую симфонию Моцарта. Что ж, не слишком оригинально… Впрочем, играла она хорошо, он не мог это не отметить.

— Потрясно! — Когда музыка смолкла, Дэн даже поаплодировал. — Слушай, давно хотел спросить тебя, как гастарбайтер скрипача… Объясни мне, пожалуйста, одну вещь.

— Какую? — она глядела с любопытством.

— На фиг вам в оркестре нужен этот, как его, дирижер? Ведь у каждого музыканта перед носом ноты?

— Как бы тебе объяснить? — Она задумалась, и он вдруг испугался. Если сейчас и она погонит туфту про флюиды и энергетические нити, как это все время делает его отец, дирижер Георгий Вербовский, он, Денис, просто не выдержит и сбежит, послав все это пари куда подальше.

— Знаешь, это как капитан на корабле или полководец в бою. Каждый солдат умеет стрелять, и матрос знает свою работу. Но если их действиями не будут управлять, то судно не поплывет, а сражение будет проиграно.

Денису такое сравнение понравилось. Больше всего тем, что, объясняя, девушка явно пыталась подстроиться под него, под его «мужское мышление».

— Тут очень многое зависит от личности, — продолжала Таня. — Ведь попадаются иногда и плохие капитаны, и бездарные полководцы. А с дирижерами это еще больше заметно. Мало просто знать и любить музыку, нужно еще уметь работать с людьми, суметь увлечь их и повести за собой, дать каждому максимально проявить себя, но при этом и подчинить общей задаче… Такие талантливые дирижеры встречаются нечасто. Музыканты говорят, что, когда дирижер только идет по проходу, оркестр уже знает, кто будет командовать: оркестр дирижером или дирижер оркестром.

Рассказывая, девушка вся преобразилась: глаза разгорелись, лицо разрумянилось. И Денис с удивлением отметил, что был несправедлив к Тане, называя ее про себя дурнушкой и серой мышкой. Оказывается, она может быть даже хорошенькой.

— У вас, наверное, очень сильный дирижер, да? — догадался он.

— Великолепный! — она вся светилась.

«Какая же она еще наивная, восторженная, как ребенок! Ишь, как сияет, смотреть приятно…»