Барселонская галерея - Рой Олег Юрьевич. Страница 54

— Я уверена, дедушка вернулся бы с войны. Я просто это знаю, — горячо зашептала Светлана. — Но у него украли счастливую жизнь. Вернее, у всех нас.

— Украли?

— Да, именно так сказала тогда баба Катя. Я помню, мы с сестрой Милочкой были тогда глупые. Комсомолки, общественницы. Атеистки до мозга костей. Про отца в нашей семье говорить не полагалось, и про дедушку мы до этого ни разу не слышали. И вдруг такие откровения… Что он был редкий, необыкновенный человек, правда, немного сумасшедший. На войну идти не хотел, говорил: жить надо около жизни, а там смерть ходит. Или что-то в этом роде. Что хотел писать книги… Но его убили в двадцать лет. Помню, я была поражена, даже шокирована. Как же так можно — не хотеть идти на войну, защищать свою Родину?

Тогда, получая от мужа письма, наивная Катюша и предположить не могла, что рукопись существует не только в этих треугольниках, которые она бережно складывала в коробку из-под обуви листочек к листочку, главу к главе, ной в толстой клеенчатой тетради, которую Паша прихватил с собой из дома. Там он писал свою повесть целиком, с исправлениями, ремарками и рисунками на полях. А письма домой служили черновиком.

В октябре сорок третьего Катя перестала получать известия от мужа. Она пыталась убедить себя, что Паша всего лишь ранен, лежит в госпитале и скоро поправится. Но ее надежды не сбылись. Дождливым ноябрьским утром ей принесли казенную бумажку, сообщавшую, что Павел Терехов пал смертью храбрых.

Следующие шесть лет были полны скорби и борьбы за выживание. Оказалось, что победа, которую столько ждали и к которой так стремились, не означает окончания страданий. Люди возвращались, кто с фронта, кто из эвакуации, и видели, что их дома больше нет. И их улицы, и их родных, друзей и соседей. Самые умные понимали: больше нет их страны. Вернее, есть, но она совсем другая, и ей никогда не стать прежней. Их ждут голод, нищета, болезни, лишения. Абсурдные по своей сути суды и разбирательства с теми, кто попал в плен или еще как-то «не так» повел себя во время войны. И скорбь об ушедших, которая раньше не была так сильна — у кого-то из-за надежды, а у иных из-за предвкушения близкой победы над врагом. Все это расцвело пышным цветом, мучая людей, корежа судьбы.

Катя Терехова тоже лишилась своего жилья и многих вещей. Из эвакуации вернулась с единственным тощим узелком, в котором были в основном дочкины вещи. Быт налаживался тяжело. Катерина устроилась на завод, где работала в две смены, дочку отдала в круглосуточный детский сад. Жили в бараке, питались картошкой, хлебом да изредка вареной рыбой. Лишь в сорок девятом, когда дали комнату в коммуналке, стало немного легче. Новое жилище оказалось просторным — целых восемнадцать метров. Правда, заставить его было особо нечем. Зато у второклассницы Лидуши появился свой собственный маленький уголок, а новенькая швейная машинка, на которую Катя копила все эти годы, встала точнехонько в проем между окном и стеной. Красота. В общем, живи да радуйся. Катерина пошила новые занавески, сходила в парикмахерскую и подписалась на журнал «Юность». Если уж начинать новую жизнь, так на полную катушку.

Еще полгода они с дочкой жили да радовались. Днем. А ночью Катерина вспоминала Пашу и тихонько плакала. Постоянно перечитывала письма, которые помнила почти наизусть, и снова погружалась в нарисованный для нее мир…

Январский номер «Юности» она открыла именно на той странице. Словно в насмешку. Аннотация обещала новую повесть с жизнеутверждающим названием «Светлый горизонт» начинающего писателя Всеволода Салтакова.

Катя прочла первый абзац и почувствовала укол в сердце. Начала жадно читать дальше. Страницу за страницей, главу за главой… Сомнений не было — перед ней была повесть, которой Паша так и не успел придумать названия. Когда она в письмах спрашивала его об этом, он всегда отвечал, что настоящий писатель подбирает заглавие, когда произведение уже закончено, а не подгоняет его в процессе под заголовок.

Мерзавец Салтаков даже не дал себе труда изменить имена персонажей. Дочь главного героя у него звали Пи-душей, сына Пеней, а жену Катей. Смешно, но именно это задело ее больше всего.

Может, разоблачить вора? Но герой-офицер, прошедший всю войну, кавалер орденов и певец образа настоящего советского человека, как было сказано о нем в анонсе, — плохая мишень для обвинений. Даже таких серьезных. Катерина прекрасно это понимала. Ну, допустим, пойдет она в Союз писателей, или как там это у них называется, покажет там письма мужа. Но ее, возможно, и слушать не станут. Тем более что у Салтакова наверняка тоже есть какие-то свои черновики. А вот откуда, интересно знать? Заветные треугольнички из обувной коробки никак не могли попасть в чужие руки, это исключено. Может, они встречались на войне, Павел что-то рассказывал Салтакову, а тот записал по памяти? Нет, не может такого быть, текст повторяет письма один в один.

Так и не найдя ответов на свои вопросы, Катя тем не менее не стала ничего предпринимать, но с тех пор внимательно следила за творчеством и судьбой писателя Салтакова, собирала его книги, вырезки из газет и журналов — и огромные интервью на разворот, и малюсенькие заметки. Популярность Салтакова выросла неимоверно. А к концу года ему дали Государственную премию — именно за этот самый роман.

«Светлый горизонт» переиздавался каждый год, его до дыр зачитывали в библиотеках и давали почитать друзьям на одну ночь. Это было невероятно редким явлением в Советском Союзе — сочетание угодной властям идеологии и интересной людям истории обычной трудовой семьи. Впрочем, если читать книгу очень внимательно, да еще между строк… Было в ней что-то такое, не то что против нынешнего строя, нет, но и не за. Вроде призыва задуматься: а так ли уж идеальна та жизнь, которая тут описана? И много чего еще, о чем вряд ли догадывался сам «автор» и к чему не могла придраться цензура. Чуть ли не до середины восьмидесятых в аннотации к роману писалось, что он «о трудных, но светлых буднях простой советской семьи, о радостях родительской любви, о дружбе и долге». И лишь в начале девяностых какой-то бойкий критик с мозгами «нового пошива» углядел в произведении Паши Терехова «обличение всей тупости и идеологической ограниченности сознания людей в послевоенный период». Но до этого времени Катерина не дожила. А интервью и выступления по радио новоявленного светоча советской литературы все больше ее озадачивали. Он много и охотно рассказывал о своей семье. Женат, сын и дочка. Счастлив, знаменит, полон творческих планов. Не жизнь, а сказка…

Светлана неожиданно замолчала, но Олег уже предвидел финал истории.

— Хочешь, я сам расскажу дальше? У этого Салтакова родилось шесть внуков. Три мальчика и три девочки. Его дочка стала директором швейной фабрики, а сын известным хоккеистом. Я и сам когда-то зачитывался «Светлым горизонтом»…

— Ты прав. Моя бабушка ненавидела его всю жизнь, и слегла с инсультом после того, как увидела его в какой-то передаче. Представляешь, этот мерзавец притащил туда старую дедушкину тетрадь! Бабушка узнала ее, она собственными руками положила эту тетрадь деду в вещмешок. А Салтаков ее, конечно, просто украл! И потом размахивал ею перед камерой, распинался: вот, мол, первоисточник, с которого все началось. И еще рассказывал, какая удивительная профессия — писатель. Все что написано от души, — непременно сбудется. Понимаешь? Я больше чем уверена, он стащил рукопись не у мертвого однополчанина, хотя это тоже было бы невероятно гадко. Не сомневаюсь, он украл ее, когда тот еще был жив. А после этого деда убили.

Не думай, что я помешана на мистике. Это очень похоже на правду. У Салтакова вышло все точь-в-точь, как описано в книге, а наша семья с тех пор существует, хромая на одну ногу. Баба Катя всю жизнь прожила одна. У моей мамы так и не родился никакой брат. Она не получила высшего образования и стала всего лишь мастером на швейной фабрике, а не директором. И замуж так и не вышла, хотя дважды пыталась! Все женщины в нашем роду: и бабушка, и мама, и моя сестра Милочка — умерли от рака. И я вот тоже… Я родила Олесю, не будучи замужем, и личная жизнь у меня тоже не сложилась. В общем, сам видишь — никакого обещанного дедом семейного счастья. Мне так страшно за Леську, ты не представляешь…