Танцующая с Ауте. Трилогия - Парфенова Анастасия Геннадьевна. Страница 84

Впрочем, для Раниэля-Атеро это легко, это почти развлечение, изящная логическая задачка, доставляющая ему наслаждение острое, на грани экстаза. Позволяю ему маневрировать в дебрях многовероятностной математики, полностью отдаваясь изменению. Волшебство. Ничто никогда не сможет сравниться с танцем, танцуемым с самой Ауте. Разум Учителя ведет, задавая необходимые параметры, а мое тело изменяется, послушное его холодной воле, незаметно для себя изменяя и окружающее. Последняя теорема. Сложность и многофакторность связей просто запредельная, предпосылки, средства, следствия… Первая аксиома. Вторая. Третья. Все. Созданная нами картина соразмерна и достаточно устойчива, чтобы позволить нам функционировать в ее рамках. Обернув собственные логические построения вокруг себя наподобие ментального щита, устремляемся дальше.

Раниэль-Атеро запрокидывает голову и смеется, ему вторит мой собственный радостный, безудержный крик. Воины-Риани бросают на нас косые взгляды, один из них ставит ухо в положение, отгоняющее безумие. Руки у него дрожат от пережитого ужаса. Лица девочек вене – безэмоциональные маски, пройдет еще не один год, прежде чем у них появятся чувства, которые эти лица смогут отражать. Сейчас у них вместо чувств – та математическая картина, которую создал гений Раниэля-Атеро. Не больше и не меньше.

Мои руки и крылья вдруг оказались прижаты к телу, что-то вздернуло меня вверх, в сторону, кокон паутины будто сам по себе накручивается вокруг неосторожной бабочки. В следующий момент блеск стали, свист клинка – один из воинов смахивает мечом путы, умудрившись снять все до последней липкие нити и оставить лишь один длинный, но тонкий и неглубокий порез на моей коже. Меня отбрасывают обратно во внутренний круг, под защиту клинков и крыльев Риани. Беззвучные, яростные броски, танец смерти и крови – воины уворачиваются от возникающих, казалось бы, из ниоткуда сетей, не позволяя ни одной нити достичь внутреннего круга. А вот и хозяин – нечто паукообразное, слишком стремительное, чтобы как следует ЭТО рассмотреть. Куча шипастых конечностей, паутиной и кислотой плюется во все стороны. И… ну да, точно, перемешается во времени, как ему вздумается, плюс ментальная атака, плюс… Ауте, Ауте, ветреная ты наша леди, что же ты делаешь, о Милосерднейшая… Риани размазываются в воздухе, вспышка силы – и легкая черная пыль, оставшаяся от незадачливого чуда-юда, оседает на защитных щитах. А куда же без щитов? Разумеется, заклинание дикого огня уничтожает молекулярную структуру вплоть до атомных решеток, но, имея дело с Ауте, никогда нельзя быть излишне осторожным. Вот попадет на тебя щепотка этакой «пыли», а через пару часов сам начнешь плеваться паутиной и сосать кровь из кого ни попадя. За примерами далеко ходить не надо.

Незаметно начинаю танец очищения, особенно обращая внимание на участки тела, соприкоснувшиеся с паутиной, и то место, где меч Риани вспорол кожу.

Ну вот, мы уже почти на месте. То есть Раниэль-Атеро вырулил-таки к той точке не то пространства, не то времени, не то чего-то еще, где Ауте будет угодно через пару минут устроить что-то вроде ворот, ведущих куда угодно. В прямом смысле. Забираешься внутрь, задаешь хоть какие-нибудь координаты, и либо оказываешься на месте, либо бесследно исчезаешь в неизвестном направлении. Первое чаще, но второе тоже бывает. Тут уж как повезет.

И…

Никогда, никогда, никогда не думай, что в Ауте ты чего-то достиг и что-то закончил, пока не окажешься в безопасности они и целители не скажут, что ты чист. Эту нехитрую заповедь любого Ныряющего каждый эль-ин знает почти на генетическом уровне, и лишь я одна продолжаю забывать с завидным постоянством. Вот и сейчас, едва я успела додумать ерунду вроде «почти на месте», как тут же грянули новые неприятности. Да уж, грянули… Грянул…

Музыка взвилась перекатами смеющихся нот, обняла нас, закружила, засмеялась, рассыпалась тысячью жемчужин, чтобы тут же воскреснуть. Он играет на флейте, а я не могу не думать, что, хоть это мой любимый инструмент, сейчас бы я предпочла что-нибудь вроде гитары или арфы, чтобы можно было услышать его голос…

Он сидит, облокотясь на столбик ворот, поджав одну ногу и небрежно откинув другую. Серебристо-зеленые волосы свободно обрамляют плечи, непослушными прядками падают на скулы, чуть развеваются на ветру. Свободная рубашка открывает безупречную линию груди, крутой изгиб шеи, под тканью четко прорисовывается великолепное тело, полное сжатой в тугую пружину силы. Тонкие, изящные даже для эль-ин пальцы держат простую тростниковую флейту.

Музыка окутывает меня, мягким прикосновением ласкает кожу. Есть в этой ласке что-то от ласки дорогого меха – роскошь, мягкость, нежность и глубоко спрятанное, почти незаметное дыхание смерти. Волна жара устремляется по спине, захватывает все тело, растворяет мысли. Меня нет, меня никогда не было. Музыка рыдает, излучая серебряный свет, музыка взмывает в вышину и, сложив крылья, падает вниз. Музыка шепчет до боли знакомым голосом сладкие глупости, музыка полна обещаний и воспоминаний о прикосновении холодного шелка к разгоряченному в ночной темноте телу.

Музыка подхватывает нас, сминает всю защиту, кружит в хороводе своих мотивов, подчиняет своим ритмам. Как ранее изменения задавались математическими выкладками Раниэля-Атеро, так теперь они диктуются этой обольстительной, невероятно прекрасной хозяйкой. Раниэль-Атеро вначале пытается сопротивляться, но я радостно устремляюсь навстречу музыке. Неожиданная атака оттуда, откуда ее меньше всего ожидаешь, достает даже непробиваемого Древнего, и я увлекаю за собой всех вене, а через них и всех Риани. Я растворяюсь в этом убийственно-сладком танце, в яростном экстазе изменения.

Он вдруг оказывается рядом, наши крылья сплетаются, губы ищут мои. Глаза, до этого закрытые, вдруг оказываются напротив моих, и, как и тысячу раз до этого, я растворяюсь в их полночной красоте, в сводящей с ума, затягивающей, нежной темноте. Темноте, которая много больше, нежели просто отсутствие света.

– Иннеллин…

Губы встречаются, сначала робкое, ищущее прикосновение, затем глубокий поцелуй, медленный, болезненно нежный. Мы открываемся друг другу заново, мы пробуем на вкус нашу любовь. Боимся, что это мгновение исчезнет, что его отнимут опять. Вот сейчас мы проснемся, и останется лишь метаться в беспомощной ярости, проклиная весь мир, и себя, и законы, плакать и кричать, что это был лишь сон, еще один сон, как и тысячи до него, как и миллионы, что будут после него…

Я пробегаю языком по его клыкам, запустив когти в густую зелень волос… и швыряю в него изменением. Швыряю знанием. Знанием, что ЭТО – не мой Иннеллин, что это даже не реконструкция, по какой-то прихоти сотворенная Ауте, это даже не фантом, созданный из моих воспоминаний. Это – маска, всего лишь маска, натянутая очередным чудовищем, чтобы обнаружить самое слабое звено в нашем построении. Маска, движимая одной целью – уничтожить. Безупречная, почти приросшая к лицу, но – маска. «Это» кричит, но мой рот заглушает крик, «это» бьется, но мои руки намертво впились в его плечи, любовное объятие крыльев превратилось в смертельный захват. Я изменяюсь, и у этого существа в маске нет выбора, кроме как изменяться за мной, нет выбора, кроме как умереть. Ловлю его последнее дыхание, откидываюсь назад и, как ни страшусь этого, все же успеваю увидеть, как тускнеют полночные глаза, как жизнь уходит из имплантанта, превращая его в обычный черный камень. Успеваю увидеть укор, и упрек, и недоумение в его взгляде. И любовь, и доверие, и даже радость.

И благодарность. Маска. Прекрасная маска, рабыня невидимой мне внутренней сути, но, Ауте, как же любима мной эта маска и как я любима ею.

Тело в моих руках превращается в размытое облако зеленоватого света, растворяется. Как я ни стараюсь удержать его, продлить это последнее мгновение негаданной близости, оно уходит, уходит вновь, уходит навсегда…