Одна тень на двоих - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 9

– Ясно. Я все время забываю об этом, – добавил он совершенно серьезно, – о том, что ты… о твоей беременности.

– Ай-яй-яй, – пробормотала Марта, – как можно?..

Они уже выбирались из Москвы, машины пошли пореже, снег лепил в стекла, «дворники» мерно постукивали, приемник взахлеб пел про то, «как в сказке придет Новый год, миллионы огней на елках зажжет…».

– Данилов, как ты будешь встречать Новый год?

– Я еще точно не знаю. Лида хотела куда-то в Юго-Восточную Азию, но пока мы ничего толком не решили. А ты?

– Я скорее всего останусь где-нибудь в Кратове, хотя пока толком еще…

– А Петя? – неожиданно перебил ее Данилов.

– Петя? – удивилась Марта. – Петя, наверное, поедет в город Гомель к мамочке. А при чем тут он?

– Марта, я не понимаю. У тебя же будет ребенок.

– Будет, – согласилась Марта.

– А… свадьба? Будет?

– Ты вчера у меня уже спрашивал, Данилов. Может, и будет. Даже скорее всего. Петя – человек решительный.

– А почему тогда он на Новый год поедет… в Гомель?

– Я не знаю, – сказала Марта, – вполне возможно, что он поедет не в Гомель, а в Мелитополь, к примеру. А что? Ты хочешь поехать с ним?

– Ужас какой-то, – серьезно заявил Данилов, – сегодня с тобой невозможно разговаривать.

– Со мной всегда трудно разговаривать. Я вся такая… внезапная, Данилов. – Ей не хотелось больше говорить о Пете. – Смотри, что это там такое? – С преувеличенным любопытством она привстала на сиденье и вытянулась в сторону, почти перегнувшись через Данилова и оказавшись вдруг очень близко к нему.

Данилов глянул влево, но ничего особенного там не увидел, зато неожиданно обнаружил, что от нее пахнет чем-то свежим и легким, похожим на Симфонию соль-минор Моцарта. Иногда по старой памяти в голове у Данилова сначала появлялась музыка, а уже потом – человеческие мысли. Эту музыку в своей голове Данилов ненавидел. Она мешала ему стать таким, как все. Нормальным.

– Что это такое?

– Что?

– Ну вон! Шатер в чистом поле, а к нему очередь. Ты что? Не видишь? Ты же здесь каждый день ездишь!..

Данилов наконец понял, о чем речь.

– Это не шатер в чистом поле, – сказал он, – это пирамида. Она гармонизирует пространство.

– Что? – с изумлением переспросила Марта и плюхнулась обратно на сиденье. – Что она делает?

– Гармонизирует пространство, – объяснил Данилов очень серьезно, – ее пропорции таковы, что вся космическая – или тантрическая, я точно не запомнил – энергия концентрируется у нее внутри, а снаружи достигается полная и стабильная гармония. Кабачки растут, вирусы гибнут, вода в мороз не замерзает, ножи сами затачиваются. На обратной дороге можем подъехать и зарядиться. Хочешь?

– Немного тантрической энергии мне бы не помешало, – сказала Марта, оглядываясь на диковинное сооружение посреди белого поля и вереницу припаркованных на обочине машин. – А ты уже заряжался?

Данилов только посмотрел на нее и ничего не ответил.

– Прелесть какая! – Марта снова оглянулась. Сооружение все еще виднелось сзади. – А откуда ты знаешь про энергию и про гармонизацию пространства?

– В Интернете прочитал, когда в первый раз увидел. Ты что? Не слышала?

– Нет. И еще я не поняла, ты сам заряжался?

– Я против ханжества и мракобесия! – объявил Данилов. – Конечно, здесь значительно меньше машин, чем на Минке. Хотя пятьдесят третий километр – далековато.

Он думал о своем доме, и ему наплевать было на гармонизацию пространства посредством водружения в чистом поле картонных пирамид и на тантрическую – или какую там? – энергию наплевать тоже. Он вез Марту, чтобы показать ей свою работу, которой гордился, и думал только об этом.

Марта улыбнулась, глядя в окно на белое поле, неподвижно лежавшее до синей кромки дальнего леса.

Она знает его всего – вдоль и поперек, сверху донизу и еще немного наискосок. С тех пор, как он угощал ее пирожными и кофе в крошечном темном кафе в центре старой Риги, прошло пятнадцать лет – вполне достаточно для того, чтобы научиться не строить себе никаких иллюзий.

Ну и что?

Ничего.

Она знает, как он думает, как молчит, как отчетливо выговаривает слова, когда сердится, какие предпочитает галстуки и что ест на завтрак, и это нисколько – даже чуточку! – не приближает их друг к другу.

Да что с ней такое, на самом-то деле! Что она выдумала?! Зачем ей к нему приближаться?! Она уж и так приблизилась настолько, что ночует у него в квартире, и готовит ему ужин, и утешает его, когда после разговоров с родителями ему непременно требуется утешение, и мчится к нему по первому зову, и проводит с ним куда больше времени, чем с самым любимым из своих любовников!

Зря она решилась сказать ему, что беременна. Это не касается никого, кроме нее, а его внимание действует на нее плохо. Так плохо, что вот теперь ей зачем-то понадобилось к нему приближаться, как будто до этого она не знала, что сидит в будке, над которой закреплена табличка с надписью «Старый друг».

Аккуратно притормозив, Данилов перестроился в правый ряд и свернул на узкую дорогу, которая сразу пошла между деревьями в засыпанном снегом, как будто рождественском, лесу.

– Он что, среди леса живет, твой Кольцов? Разве ему не полагается периметр с вооруженной до зубов личной королевской охраной?

– Я его никогда не видел, – терпеливо сказал Данилов, – наверное, полагается. Охраняемой территории вокруг нет. Я думаю, что у него будет своя охрана, на участке.

– А эта дорога куда?

Данилов глянул влево:

– Там, чуть подальше, старые песчаные разработки. Их сто лет назад забросили, только подъездные пути остались. Ничего интересного, просто яма среди леса. Дорога обрывается, и – яма. Я туда пару раз ездил, когда готовил проект. Просто так, чтобы посмотреть. Но из дома котлована не видно. И оттуда дом тоже не виден.

В боковом зеркале что-то мелькнуло, и Марта оглянулась. Темная машина вырулила с боковой дороги, мигнули красные тормозные огни, взметнулся снег, и машина стала быстро удаляться в сторону шоссе.

Эта темная машина странно встревожила Марту. Что там такое с перепадами настроения у беременных женщин?

– Смотри, выехал кто-то…

– Где?

– Сзади.

Данилов посмотрел.

– Ну и что?

– Что он там делал, в лесу?

Данилов пожал плечами:

– Почему это должно нас интересовать?

– Не должно, но интересует, – пробормотала Марта и опять оглянулась. Машину уже было почти не видно.

– Может, он с девушкой приезжал… погулять. По лесу.

Марта развеселилась:

– Как ты прав, Данилов! А мне даже в голову не пришло. Про девушку-то!..

– Я вовсе не имел в виду…

– Имел-имел, – перебила Марта, – именно это ты и имел в виду. – Она посмотрела на Данилова и добавила: – Шалун!

Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, – ничего не означающей, сухой улыбкой, которая лучше всяких слов говорила ей, что пора остановиться. Все его улыбки были ей известны наперечет.

Заснеженная шоссейка сделала крутой поворот, елки стали редеть, черно-белые, хрестоматийно печальные березы, наоборот, придвинулись, и открылся бесконечный забор, уходивший вправо и влево – далеко.

– Ух ты! – прошептала Марта, и Данилов радостно посмотрел на нее. – Слушай, Данилов, дальше вполне можно не ехать. Это тоже ты придумал?

– Ну конечно.

Это был самый изумительный забор из всех, которые Марта Черниковская видела в своей жизни. Он был высокий и глухой, но, несмотря на это, почему-то не напоминал задний план из репортажа о жизни заключенных в Бутырской тюрьме. Основу его составляли камни разных цветов и размеров, наваленные в каком-то необыкновенном гармоничном беспорядке, а выше были доски, тоже уложенные странно, под углом. Почему-то это напоминало юг и детские книжки о гасиендах и плантаторах, и казалось, что за досками невиданного забора нет никакой зимы, что там жарко и солнечно, и подол белого платья летит по плиточному полу, и плавится полуденный воздух, и закрыты ставни на андалузских окнах, и куст неправдоподобно алых роз взбирается по выбеленной жаркой стене.