Пятый постулат - Измайлова Кира Алиевна. Страница 10

— Только попробуйте меня тронуть, я в долгу не останусь!

В голосе ее звучала такая мрачная решимость, что хозяйка уверилась — эта ненормальная не преминет исполнить свою угрозу, и отступила. Но злобу затаила, да еще какую! Тем более, она начала замечать, что драгоценный муженек посматривает на новенькую служанку с неподдельным мужским интересом, так и шарит взглядом по ее прелестям. Для госпожи Валии это было совершенно непереносимо — в прошлом она была красавицей, но успела уже постареть и подурнеть, некогда соблазнительная фигура после многочисленных родов оплыла и сделалась бесформенной… А тут муж засматривается на служанку, сущую простушку, зато молодую и крепенькую, ну как такое перенести?! Госпожа Валия не упускала ни единой возможности, чтобы пошпынять Машу, так что той несладко жилось в доме портного. Маше совершенно не было понятно поведение злющей тетки, ведь Вождь учил, что собственнические отношения между мужчиной и женщиной — пережиток прошлого! Но от этого пережитка хозяйка отрекаться явно не собиралась, еще более невзлюбив Машу… А когда та попыталась прочесть ей лекцию на эту тему, взяла да и заперла ее в чулане, а еще без ужина оставила! А что? Если битьем служанку не выучишь, то и другие пути найдутся!

Так и тянулись долгие зимние месяцы, и единственной отдушиной для Маши стало чтение сочинений Вождя, да еще беседы с единомышленниками, которых, кстати говоря, оказалось до обидного мало. Селяне отмахивались от девушки и называли общевистические идеи бредовыми, а то и вовсе прогоняли, обидно обзывая «убогой» и «полоумной», лишь немногие бедняки охотно слушали ее.

Вообще-то девушка всегда считала, что крестьяне и ремесленники при капитализме жили очень плохо и бедно — так их учили на уроках истории, — но это явно были какие-то другие люди! Здешние в большинстве своем казались вполне зажиточными, особенно угнетенными не казались, а кто оказывался победнее, всегда мог наняться к более состоятельному соседу, так что с голоду не мерли. Конечно, все хотели жить лучше, но не желали ради этого чем-то жертвовать. Самый большой риск, на который они соглашались пойти — так это купить тёлочку или бычка от незнакомой коровы! Что до роста благосостояния… ну, они готовы были вкалывать на своем поле с утра до ночи, по необходимости работали на общинном, — не поработаешь, урожая не соберешь, нечем будет подати платить, придется с себя портки снимать! — но вот делиться с бедными не желали совершенно. Что более всего поражало Машу: даже те, кто выбился в середнячки или даже богачи из самых низов, кто еще не забыл, каково это — быть бедным, проявлять трудовую солидарность отказывались наотрез. "Мы своим горбом себе всё заработали, — говорили они, — а эти на всё готовенькое хотят? Нет уж, пускай трудятся до седьмого пота, а там видно будет, гожие это люди или негодящие!"

Маша утешала себя тем, что сразу революции не делаются, нужна подготовка, и в редкие свободные часы норовила проводить уроки политграмоты. На них, правда, приходило совсем мало народу, и то, как подозревала Маша, от скуки — долгими зимними вечерами заняться было особенно нечем, молодежь на посиделки собиралась, а кто постарше, особенно одинокие, не знали, куда себя деть. А тут и с соседями встретишься, и рукоделием каким-нибудь можно заняться в компании, пока рыжая девица бубнит что-то непонятное…

Несколько раз заглядывал староста, чтобы узнать, как идут у нее дела. А что она могла на это ответить? Конечно, жизнь виделась ей не в самом радужном свете, в чем она честно призналась. Ранек покивал (почему-то с довольным видом) и туманно намекнул, что все может измениться, стоит ей только захотеть. Не пожелав сообщить подробности, он лишь загадочно усмехнулся и велел непременно быть на празднике начала лета.

Тут еще одна проблема прибавилась: на исходе зимы хозяин перешел от пассивного любования к активным действиям. Для начала он позвал Машу и непререкаемо велел:

— Ну-ка, надень вот это!

Девушка взяла предложенную одежду и удивилась — она нисколько не походила на практичные коричневые и серые платья, которые ей приходилось здесь носить! Яркая голубая ткань, пусть и совсем простенькая, казалась осколком летнего неба среди хмурых туч и влекла к себе неодолимо, настолько, что у Маши не нашлось сил, чтобы отказаться примерить платье.

Выяснилось, что наряд очень к лицу девушке, вот только был он по здешним меркам бесстыдным — платье плотно облегало фигуру, да еще этот глубокий вырез на груди… Ужасное мещанство и вообще пошлость, Маша не ожидала от себя такого, но… после долгой унылой зимы, после этих бесформенных платьев так хотелось надеть что-нибудь красивое! Еще бы на танцы пойти в Дом Культуры…

При виде Маши в обновке взгляд у Малуха сделался масленым, и девушка быстро смекнула, что к чему. К тому времени она уже пообвыкла и перестала бояться портного, хоть и не испытывала к нему особенно нежных чувств. Однако, как говорится, "что естественно, то не безобразно", тем более, уроки полового воспитания в школе проводили, да и кое-какой вполне приятный опыт у Маши имелся. Девушка невольно призадумалась: здесь у нее и возможности не было для удовлетворения естественных потребностей. Никаких особенных развлечений для молодежи, а особенно для слуг, в Перепутинске не предусматривалось, не считая вечерних посиделок. Были, конечно, праздничные дни, в которые устраивали гулянья, но до них было еще далеко… Так как же быть?

Госпожа Валия тоже мгновенно смекнула, к чему идет дело, после чего обозвала Машу гулящей девкой (она уже знала — здесь это означает то же, что и ЖДУ в родном мире, так что ничуть не обиделась), а потом устроила мужу грандиозный скандал с битьем тарелок и горшков.

Спустя пару дней супруги помирились, но Малух так и не оставил своих поползновений, хотя теперь уже старался делать это подальше от неусыпного взора жены. Проще говоря, щипал Машу за бока в сенях и норовил прижать под лестницей…

Вот так и жила Маша, все лучше понимая, как прав был Вождь, повествуя о горькой судьбе рабочего класса!

Третий месяц… Третий месяц вынужденного безделья и затворничества — деваться в этой глухомани некуда. Кажется, хозяин постоялого двора и прислуга терпели Весьямиэля с большим трудом: ему даже особенно притворяться не приходилось, злость на обстоятельства он срывал на ни в чем не повинных людях.

Кое-что, впрочем, удалось разузнать, и не выходя за пределы поселка: пару раз он удачно подпоил старосту. Один раз тот рассказал Весьямиэлю, как в этих краях принято титуловать знатных особ. Никаких графов и герцогов, конечно, верховный правитель именовался Властелином, ни много ни мало, мира. За ним следовали Властители вершин, Властители холмов и Властители равнин. Особняком стояли Властители недр и морей — с ними дело обстояло сложно, староста, правда, не смог объяснить, чем они отличаются от остальных. Весьямиэль прикинул, что он со своим титулом соответствует званию Властителя холмов и только хмыкнул — где они, те холмы!

Вдругорядь Весьямиэль наведался к старосте в гости (тот едва не окочурился на месте от оказанной чести), напоил его вовсе до поросячьего визга и бесцеремонно заглянул в те книги, где Ранек вел учет прибывших из других миров. Разумеется, прежде всего Весьямиэля интересовала книга в красном переплете… Пролистав ее, он уяснил, что за последние лет двести в этих краях появлялось минимум двое его соотечественников — это если судить по именам. Наверняка были и другие, из простолюдинов, но этих бы он вычислять не взялся… Жаль только, первый из путешественников оказался в Перепутинске лет этак сто назад, а второй ненамного от него отстал. Вряд ли удастся отыскать их следы, но Весьямиэль все же запомнил имена — чего не бывает!

Следом он взялся за общий список и почерпнул из него немало интересного. Тут на полях кое-где имелись приписки — отец Ранека оказался любопытен и выспрашивал пришлецов подробно. Так и выяснилось, что через два года после некого Итира Пуганого в Перепутинск явился Инор Пуганый, приходившийся тому внуком. Вот только, по словам Итира, когда тот ушел из дому, внук не то что пешком под лавку не ходил, а и головку держать не начал, а в Перепутинск пришел парень лет двадцати! Однако ж сомнения в их родстве не возникло, так и записал почтенный отец Ранека…