Пятый постулат - Измайлова Кира Алиевна. Страница 62

— Правда? — спросила Маша, не смея поверить в такую удачу. — Ой, спасибо вам, Янык!.. Тебе, то есть… Только, говорю, заплатить у меня…

— Что я, торгован какой, с погорелых деньги брать? — нахмурился тот. — Ну-ко, пошли!

Он поднял замотанного в одеяло Веся так легко, будто тот был парнишкой десяти лет и вовсе ничего не весил.

— Прямо ко мне пойдем, а кобыла пока пускай у кузни остается, — сказал он. — У меня-то и конюшни нет, а там Дичко за нею присмотрит, он там ночует…

— Ой! — спохватилась Маша. — У нас же еще один конь!

— Коней вроде вывести успели, — прищурился кузнец. — А вот не прибрал бы его кто… Какой он из себя был?

— Не очень большой, гнедой, с белой звездочкой, — перечислила Маша приметы. — И на передних ногах белые чулочки. И норовом очень злой…

— Пойду поищу. Держи пока, — он сунул так и сидящей на земле Маше бесчувственного Веся, словно куклу, и ушел.

Маша осторожно покосилась на изгвазданное лицо Веся. Еще было достаточно светло, чтобы разглядеть — бледен он до зелени (правда, непонятно, от удара по голове или от пьянства), исцарапан, в общем, выглядит так, что краше в гроб кладут. Девушке даже жаль его стало на мгновение, но она быстро отогнала это неуместное чувство: сам во всем виноват! Ночевали бы, как нормальные люди, на постоялом дворе, ничего бы не случилось! И ей бы рисковать не пришлось… Но, с другой стороны, тогда она не познакомилась бы с Яныком!

— Этот? — пробасил кузнец у нее над головой.

Маша вскинула взгляд и увидела Разбоя, злющего больше обычного: разволновавшийся конь аж пританцовывал на месте и норовил укусить незнакомого человека. Правда, почуяв хозяина, приутих и даже потянулся мордой к Весю, обнюхать.

— Сбруя, поди, в конюшне осталась, там и сгорела, — с сожалением сказал Янык. — Ну да все равно он бы нас троих не свёз, мелковат… Так что, Маша, ты коня веди, а я твоего попутчика возьму. Конька потом в кузню сведу, как вас устрою.

— Спасибо, — снова повторила Маша с искренней благодарностью.

Шли молча, но вскоре Маша почувствовала себя неловко в тишине и спросила, так, разговор поддержать:

— Янык, скажи, а ты не знаешь, кто это такие: один чернобородый, со шрамом, кнут у него еще, звать Вазеком, и при нем пятеро здоровенных парней?..

— Как не знать, — спокойно ответил тот. — Это, считай, такой человек, который всем нашим городом правит.

— Городской голова? — догадалась Маша.

— Да нет же! — помотал головой Янык. — Тот тоже правит, только по закону. А эти дань с ремесленников берут, с артистов вот на ярмарке, устанавливают, выше какой цены брать нипочем нельзя, и ниже тоже, кому чем торговать можно… Кто ослушается, враз шкуру спустят!

— А-а… — протянула Маша. Значит, она не ошиблась: Раххан-Хо рассказывал, что бывают такие люди, она не очень-то поверила, но историю запомнила.

— А ты чего спрашиваешь-то? — поинтересовался кузнец.

— А такой вот, огромный, но не толстый, и тот чернобородый разом от него удрал? — вопросом на вопрос ответила Маша.

— Про этого лучше не спрашивай, — помрачнел Янык и понизил голос. — Это из людей Властелина, которые за порядком приглядывают. Говорят, многие сами из таких, как Вазек, все их повадки и обычаи знают, так что… не дают особенно расходиться-то… Но болтать об этом не след!

— Ладно, не буду, — пообещала Маша, пытаясь уложить в голове эти разнородные сведения. Городом правит вроде бы городской голова, но еще и бандиты какие-то, а над бандитами другой бандит, поставленный Властелином… С ума можно сойти!

— Вот, пришли, — сообщил Янык и пинком — руки были заняты — открыл калитку. — Заходи, сделай милость!

И Маша переступила порог очередного приюта, невесть уже какого по счету в череде таких вот временных обиталищ…

Глава 21. Дилемма

Дом у кузнеца оказался небольшим, всего-то две крошечные комнатки, располагался он на отшибе. Первая комната служила одновременно кухней, столовой и гостиной (если Янык, конечно, знал такие мудрёные слова), а вторая каморка, видимо, считалась спальней. Впрочем, и в первой комнате можно было спать, и вполне вероятно, что зимой кузнец так и поступал — на печи все же теплее, чем в спальне, которая к утру наверняка совершенно выстывала — дом давно не подновляли, тут и там сквозило из щелей.

В жилище было не убрано. Не сказать, чтоб очень уж грязно или пыльно, но на столе громоздится немытая посуда, печь явно давно не белена, по углам можно приметить паутину, пол не метен, да и вообще складывается ощущение какого-то беспорядка из-за повсюду разбросанных вещей.

Вот в спальне было чисто — да и не мудрено навести порядок в комнатке, где, кроме кровати, ничего почитай и нет. Постель аккуратно застелил, подушки уложил горкой друг на дружку — вот и вся уборка. Должно быть, тут когда-то жили родители Яныка, а потом, возможно, его сестра.

Маша устроила Веся в спальне со всеми возможными удобствами. Она мало чем могла ему помочь — лекаря не позовешь, у самой денег нет (она, отчаянно стыдясь такого поступка, обыскала карманы его сильно пострадавших штанов, но ничего не нашла), у кузнеца у самого средств в обрез, а сами они слабо разбиралась в медицине. Вернее, Янык руководствовался принципом "само заживет, а не заживет, так отвалится". Маша же ходила на курсы первой помощи, но о черепно-мозговых травмах там рассказывали мало, объяснили только, как правильно перевязать пострадавшего и как до травмпункта доставить (а лучше врачей вызвать!), так что такие знания мало чем могли помочь: Веся уже и потаскали и вниз головой, и на руках, так что если и было у него, скажем, внутричерепное кровоизлияние, ничего уж не поделаешь!

Девушка могла разве что перевязать Веся получше да убедиться, что других серьезных ран нет. Для этого пришлось Веся полностью раздеть, но другого выхода не было. К счастью, иных повреждений она не обнаружила, а ожоги и царапины за серьезные не посчитала, тут Янык был прав: сами заживут. Правда, она все равно их промыла и обработала водкой: при неимении других антисептиков и это было настоящим подарком. Маша не сомневалась: будь Весь в сознании, предпочел бы употребить этот… напиток вовнутрь, но, по счастью, он лежал без памяти.

Кузнец, который суетился по хозяйству: подносил воду, чистые тряпицы (хорошую простыню не пожалел на бинты!), — из лучших побуждений предложил остричь аристократу длинные волосы. Оно бы и неплохо: перепачканная золой коса марала чистые подушки, да и в целом страшно мешала Маше при перевязке. Однако девушка все-таки не согласилась — слишком жива была в памяти та недавняя сцена, когда Весю досталось за его длиннющие патлы, а кроме того, ей врезались в память слова, что шевелюра Веся напрямую связана с его служением богу, а тревожить богов без причины, или, пуще того, оскорблять их, Маша опасалась, пусть вслух и не признавала этого. Слишком многое из того, что произошло на ее глазах, никак нельзя было объяснить с материалистической точки зрения. Пусть девушка допускала, что она просто слишком мало знает, но все же предпочитала не шутить такими вещами.

Так что с волосами Веся пришлось повозиться, но все же обработать рану и перевязать ее удалось без ущерба для его драгоценной косы. Подумав, Маша ее еще и расчесала — нашелся в хозяйстве Яныка невесть откуда взявшийся лошадиный гребень, — иначе потом Весь бы такой грязный колтун не разодрал!

На этом возможности помочь Весю у Маши закончились, оставалось лишь ждать, когда он придет в сознание.

Теперь, когда Весь, казавшийся особенно маленьким и несчастным на монументальной кузнецовой кровати, оказался весь в повязках, Маше снова стало его жаль. Она свыклась с ним и даже к причудам аристократа стала относиться намного снисходительнее. В конце концов, они оказались товарищами по несчастью в этом негостеприимном мире, пусть даже дальше их дороги навсегда разойдутся, но сейчас они были соратниками и не раз помогали друг другу. Конечно, это не означало, что Маша была готова принять все выходки Веся, однако и бросить его на произвол судьбы просто не могла. Хорошо всё-таки, что он жив, а то девушку бы совесть замучила!