Изнанка мести (СИ) - Великанова Наталия Александровна. Страница 123

– А надо бы.

Она уверенно смотрела на мужчину, которого любила до умопомрачения. Он что, пытался казаться грозным? Опасным? Каким?

– У меня не было доказательств, – Вика опустила глаза. Больше она ни слова не желала говорить, пока он не признается ей в любви, или как минимум замуж не позовет!

Ой, кажется, она себе такое уже когда-то обещала. Вика, словно бы в задумчивости, провела пальцем по губе и, чуть приоткрыв рот, коснулась зубов. Когда она взглянула на него, его кадык дернулся, и это выглядело очень сексуально. Прежде чем она успела произнести хоть слово, ягуар покинул комнату. Она, в конце концов, безудержно рассмеялась. Ей не было страшно, не было обидно, не было непонятно, ей было безумно хорошо.

Она ещё не сказала своего последнего слова. Вика без лишней суеты поднялась, вышла следом за ним и встала в проеме двери.

– Немедленно вернись! – почти закричала она, – ты любишь нас?

– Конечно, – ответил самый уверенный мужчина в мире, не замедлив шага, – странно даже, что ты спрашиваешь об этом.

Её голова закружилась от счастья. Он шел и шёл, не оборачиваясь, а Вика смеялась, сложив руки на груди. Она была абсолютно, безраздельно уверена, что сейчас он обернется к ней. Она стояла и ждала: спокойно и весело, одним глазком поглядывая на спящую красавицу. Она не уйдет в палату и не отгородиться от него.

Никогда. Чтобы он не сделал.

Едва Ярослав достиг середины коридора, он развернулся и словно бы вмиг оказался рядом, толкнул её в палату и притворил дверь. Он прижал её к себе и впился губами в губы, запустил руки в волосы. Он целовал и целовал её: веки, локоны, щеки, виски, скулы, брови, подбородок и снова губы. Страстно и нежно, трепетно и нетерпеливо, жадно и медленно. Потом опустился на колени и, обняв бедра, прижался головой к животу, прожигая губами ткань тонкой рубашки. Смотрел в глаза. Молчал, касался ног, щиколоток, рук. Поднялся, пригладил волосы, осыпая поцелуями щеки, шею, плечи, пальцы. Взял её за подбородок, и Вика заплакала. Она не знала, что с ней происходило, ей не было больно, не было плохо, но слёзы лились из глаз, оставляя горячие тропинки на щеках. Уже давно, очень давно она не чувствовала себя такой счастливой и всемогущей. Казалось, что ничего не стоило оторвать ноги от земли и подняться над полом.

Он осушил слезы губами, и они долго стояли, обнявшись и не разговаривая. Любовались друг другом, ласкали друг друга и дышали счастьем. Не говорили, не ссорились, не кипятились. Только наслаждались глазами, руками и губами, нежностью.

– Как же я вас люблю, – выговорил, наконец, Ярослав.

– Мы тебя, кажется, тоже, – всхлипнув, прошептала Вика.

Он заглянул в её глаза, заправил её локоны за уши.

– Давно ты знаешь, что она моя?

– Угу.

– Как давно?

Вика не опасалась, но все же ей пришлось собраться с духом, чтобы честно ответить.

– Так же давно, как знаю про неё.

– Ты просто решила отомстить мне?

– Нет, – она усмехнулась, немного помолчала, отстранилась и подошла к окну.

Там рождался новый день. Утро проникало сквозь стекла мягким светом. Голуби хлопали крыльями под бесцветными облаками. На столбе сидела ворона, оглядываясь кругом с любопытством эконома. Внизу сновали люди. Санитарка катила огромную телегу белья куда-то в сторону подсобных помещений. У маленького грузовичка суетился дяденька в серой робе. Он что-то крикнул и махнул рукой кому-то невидимому.

– С тех пор, как мама умерла…, – Вика проглотила комок в горле. – Когда мама болела, она однажды попросила ей чай навести. А я не хотела, (всего то и делала, что кино смотрела) ворчала, что все вечно болеют, а мне надо ухаживать: чай, кофе, вода, еда. Я тогда даже на неё накричала, – голос задрожал, и слёзы наполнили глаза, Ярослав подошел и обнял её плечи, – но мама не рассердилась, даже, кажется, не обиделась. Позвала меня к себе, – Вика судорожно вздохнула, капля скользнула по щеке, – гладила по волосам, как ты сейчас, сказала, что я просто боюсь, боюсь, что она заболела, что она беспомощная. Мама обещала, что всё будет хорошо, – Вика всхлипнула, – а потом умерла. Я не обняла её, не сказала, как она мне дорога, не успела попросить прощения. Я и правда очень боялась, от этого и сердилась. Я и правда была беспомощной без неё. Она всё знала. Всё понимала. Мамочка моя..., – она обернулась и уткнулась лицом в его теплую грудь, долго-долго молчала, пока голос не вернулся, и она не смогла продолжить. – С тех пор, как она ушла, я стараюсь не делать больно: слишком боюсь не успеть попросить прощения. – Ярослав поднял горячие ладони на её плечи, погладил ключицу, взял лицо в ладони и вытер слезы. – Про детку я тебе хотела рассказать. Но ты тогда сначала на телефон не отвечал, потом на свадьбу к Зуевым пришел с Мирославой. Я решила, что она – твоя девушка, – Вика смущенно улыбнулась, заглядывая в его лицо и пытаясь угадать реакцию, – и ты был такой злой, подначивал, говорил обо мне, как о гулящей девке. Я подумала – ты не поверишь, что ребёнок твой.

– Прости, – он поцеловал её волосы.

– Давно простила, – Вика потерлась щекой о его рубашку, – но не думай, что я смогу забыть, как ты издевался надо мной полтора года. – Вика строго посмотрела на Ярослава, – Обещаю, что вся твоя оставшаяся жизнь не покажется тебе раем, – в его глазах стояли слезы, он наклонился и поцеловал её снова, прошептав в губы: «Спасибо!»

Весь её мир залила нежность. Розовое благосостояние обволокло Викины внутренности и окружающий мир, заполнило углы палаты, проникло тонкими цепочками невидимой паутины. Оно распространялось с воздухом, покидающим её легкие, и кислородом, проникающим в них. Оно было на подоконнике и под ним, кружилось вокруг детской кроватки, где лежала её дочь. Их дочь! Нежность была внутри матраса и подушки, вытекала из крана над раковиной. Да и сама Вика была нежностью.

Она взглянула в спокойные глаза Ярослава и глубже скользнула в его протянутые большие руки, крепкие и сильные. Они бесконечно стояли, наслаждаясь бархатным воздухом. Тепло убаюкивало, качало лаской. Ярослав целовал её макушку и волосы, а она улыбалась. Они вместе смотрели на своё творение. Крошка не сопела, не шевелилась, только изредка её веки еле заметно подрагивали, словно она видела свои собственные умильно-неземные сны, да волосики бровей порой шевелились, отчего она походила на старушку.

Вика подняла глаза к Ярославу. Она хотела убедиться, что он вот здесь, рядом, что он влюблен в эту девочку не меньше, чем она.

Ярослав развернул её к себе, прикоснулся кончиком своего носа к её, расстегнул верхние пуговицы своей рубашки, вынул тонкую золотую цепочку и дернул. В его руках оказалось кольцо. Он поцеловал Викину ладонь и надел его ей на безымянный палец. Кольцо было тяжелое и широкое: закрывало большую часть фаланги. По центру его бежала ниточка драгоценных камней. В них играл утренний свет. Ярослав запустил руки в Викины волосы, обнял её за шею, погладил щёки тыльной стороной ладони, согревая и лаская, очень долго и нежно смотрел в её глаза.

– Давно ты приготовился? – поинтересовалась она.

– Да, – сверкнул он в ответ своей умопомрачительной улыбкой, отчего у неё как обычно перехватило дыхание, – в тот день, когда понял, что ты не с моим братом, – в его глазах танцевали цветы. Оранжевые лилии, белые ромашки, огненные хризантемы.

Вике казалось, что она стоит у распахнутого окна на берегу океана, ветер треплет легкие воздушные занавески и её волосы, сияет солнце, и морские блики танцуют прямехонько на её душе. По всему телу разлилась нега. Тепло охватило руки, ноги, пальцы, сердце.

– Спасибо, – прошептал он и поцеловал её сказочным поцелуем.

– Спасибо, – прошептала она.

Эпилог.

Их выписали на десятый день. Ярослав с четой Зуевых приехали на белоснежном лимузине, ручки которого украшали нежно-розовые ленты и цветы. Вика наблюдала за ними из окна палаты на втором этаже.