Урук-хай, или Путешествие Туда... - Байбородин Александр Владимирович. Страница 61

Половинка разорванной руками, истекающей соком, запечённой в углях тушки горного голубя. Сухарь. Вода из горного ручья. По глотку энтова питья на дорожку. И начинается новый день.

Как-то вдруг просто замечаешь, что пот уже не ест глаза. Да и самого пота почти нет. Что ноги ступают мягко, а глаза не только видят траву и небо, но и места, куда лучше поставить ступню. Что там, где должна быть гордость хоббита, животик, неожиданно появилась талия, и поясной ремень надо затянуть потуже, а вот наплечные, наоборот, отпустить чуть подлиннее. Что кожа стала обветренной и грубой и уже не боится ни жары, ни холода. И под ней, тёмной, то ли от солнца, то ли от грязи, на бёдрах проступают тугие, как натянутые верёвки, жгуты мышц.

Лишь песня Гхажша не меняется. Как-то на ночном привале я спел ему «Дорога вдаль идёт». Гхажш песню одобрил, но сказал, что для похода она слишком грустная. И по-прежнему продолжал бубнить «Дорогу Урр-уу-гхай». Если честно, она не кажется мне веселее.

– Слушай, Гхажш, – спросил я его в спину, уж не знаю, на какой день пути. – Куда мы идём?

– Всему свой час, – ответил Гхажш, оборвав песню, но не оборачиваясь. – И время всякому делу под небесами. Придёт время – узнаешь.

– А сейчас чего не сказать? – возмутился я. – Я Взломщик или нет? Могу я знать, где та дверь, которую, между прочим, мне взламывать?

– Зачем тебе? – отмахнулся Гхажш. – У двери и узнаешь, где она. А как туда добраться – это уж не твоя забота.

– Моя, – твердо ответил я. – Мы с тобой отряд или нет?

Гхажш остановился, так что от неожиданности я стукнулся в его спину носом, и, посмотрев на меня сверху вниз, сказал: «У нас с тобой договор. Для отряда нас маловато. Я тебе могу сказать, куда мы идём. Но ведь сбежишь».

– С чего бы это? – меня его сомнения насмешили. – До сих пор не сбежал. И больше не собираюсь. Раньше собирался. До того тяжело было. Ты что, загнать меня хотел?

– Ну уж, загнать, – ухмыльнулся Гхажш. – Тебя загонишь. Так. На крепость проверил. Дорога нам лежит дальняя, – и насмешливо пропел:

– В Чёрную пустыню? – переспросил я. Он кивнул, и мне стало страшно. – В Мордор?

– Не люблю слов остроухих, – поморщился Гхажш. – В Чёрную страну. А чего это ты бледнеешь?

– Тебе показалось, – твердо сказал я. – В Чёрную страну, так в Чёрную страну. Давно мечтал поглядеть. А то дедушка бывал, а я нет. Вот и побываю. Что будем искать?

– Садись, – вместо ответа сказал Гхажш, – всё равно уж остановились. Чего зря ноги маять. Привал, – и сам, не дожидаясь меня, скинул и развернул буургха. – Да садись ты… Чего искать будем, спрашиваешь? По подвалам пошарим. Там нынче не живёт никто. Сто лет назад во время войны извержение Роковой горы было. Весь город Лугхбуурза пеплом засыпало. Одна Башня Багрового глаза на поверхности торчит. Но через неё можно попасть в городские подземелья. Они там все связаны. Вот в эти подземелья нам и надо.

– А зачем? – спросил я, тщательно загоняя страх поглубже. – Что там? Золото?

– Золото? – Удивился Гхажш. – Это бородатые ради золота готовы в пасть дракону лезть. Может, оно и есть там. Я не знаю. Должно быть. Сокровищница тоже где-то в подземельях, а город, говорят, в два дня засыпало. Не должны были успеть разграбить. Просто некому было. Во время извержения воздух таким стал, что половина живности в пустыне передохла. О жителях и говорить нечего. Если тебе понадобится, то найдём мы там для тебя золото. Но мы другое ищем.

– Не томи, – разозлился я. – Чего ты жилы тянешь? Всё вокруг да около. Что мы искать будем?

– Книги, – просто ответил Гхажш.

– Книги? – переспросил я. – Магические?

– Да кому она нужна, магия, – махнул рукой Гхажш. – Хороший клинок можно без всякой магии сделать. Магия – это игрушка остроухих. Да и они в той войне доигрались. Нет. Там другие книги.

– Какие?

Вместо ответа Гхажш вытянул из ножен кугхри.

– Видишь, – сказал он. – Это не мой клинок. Он мне только принадлежит. И буургха не мой. И одежда не моя. И жёны, все шесть, не мои. Дом, там на севере, всё, что в доме. Это всё не моё. Это мне лишь принадлежит. Потому что всё это можно отнять и присвоить. Поверь, у нашего народа на этот счёт богатый опыт. А знаешь, что присвоить нельзя?

– Нет, – мотнул головой я, не понимая, куда он клонит.

– Нельзя присвоить то, что я знаю, – ответил на свой вопрос Гхажш. – Нельзя отобрать мои навыки и умения, нельзя присвоить мои чувства и мой опыт. Это моя жизнь и её нельзя отобрать.

– Но тебя же можно убить, – возразил я.

– Убить можно, – легко согласился Гхажш. – Но жизнь отобрать нельзя. Тот, кто меня убьёт, всё равно не получит ни моих знаний, ни моих чувств. Моей жизни он не получит. Я сам могу поделиться. Я могу передать то, что знаю, могу рассказать о моих чувствах и воспоминаниях. Могу научить тому, что умею сам. Поделиться своим опытом. Жизнью. Но я же не стану от этого беднее. Знания, умения, чувства, воспоминания – это всё опыт жизни. Только он наш, без остатка. Его нельзя отнять. За него мы отдаём любую цену, какую бы с нас судьба не потребовала. И от этой платы невозможно отказаться.

– А книги? – напомнил я.

– Книги… – Гхажш вздохнул. – Город Лугхбуурза стоял несколько тысяч лет. В нём всё время жили. Когда больше, когда меньше, но жили. Всё это время писали книги. В Изенгарде Шагхбуурз прожил всего шестьдесят лет. Или целых шестьдесят спокойных лет. Без постоянной оглядки на окоём: не скачут ли убийцы из Рохана? Без взгляда в зелень кустов: не прячется ли остроухий? Без прислушивания в темноте: не гремит ли железом бородатый? В Изенгарде было много книг, но десять тысяч уруугх погибли под корнями Бродячего леса, и на месте Изенгарда теперь болото. Мы выковыривали эти книги из грязи по одной. По странице. По половинке страницы. Там роют и ныряют до сих пор. Их почти невозможно читать. Но когда-нибудь прочитаем всё, мы народ терпеливый. А что нам делать до тех пор? Плохо, когда дети узнают о прошлом своего народа из песен тех, кто убил их отцов. В Лугхбуурзе есть книгохранилище. Никто не знает, сколько там книг, но их складывали там тысячи лет. Там прошлое всего Средиземья. Там опыт сотен поколений, живших до нас. Не только орков, людей тоже. И остроухих, и бородатых. Там должны быть и их книги. Нам нужен этот опыт, потому что мы молодой народ, и нам всему приходится учиться заново. На своей крови.