Хроники Сиалы. Трилогия (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 115

— Уверен!

Между тем девять оставшихся существ кружили над нами с явным намерением продолжить атаку. Скорость хоровода все увеличивалась, твари слились в один нечеткий, размытый круг. Круг лопнул, как лопается мыльный пузырь, и создания стали падать на нас.

— Й-ее! — Горлопан отпустил меня и выхватил меч.

Я потерял опору и свалился на землю. Сагот, почему у меня такая слабость?

По всей длине берега оврага воздух заколебался, и перед нашими глазами стали появляться тени. Они были едва заметны, но можно было различить в них силуэты людей. Каждая тень держала в руке огромный лук. Тени становились все темнее и темнее.

— Ты это видишь? — прошептал потрясенный Медок.

Я не ответил и только кивнул.

А багровые твари в это время все падали и падали на нас с облака. В настоящем времени прошло не более двух секунд, нам же они показались часом.

По захлебывающемуся от дождя оврагу прогремел голос:

— По врагу! Прицельно! Поправка полпальца правее цели! Залп, кур-рвы!

Серые тени стрел устремились в небо и встретились с падающей на нас смертью. Вопль боли — и багровые летуны растворились в воздухе. Багровая туча издала стон.

— Залп!

Когда-то давным-давно, наверное, в прошлой жизни, а может, во сне, я уже слышал этот голос.

Не было слышно щелчков тетивы и полета стрел. Лишь дождь шуршал по земле, да беспрерывно стонала туча. Веер призрачных стрел, как личинки наездника, вгрызлись в брюхо тучи, оставив после себя огромные рваные дыры.

Вопль, раздавшийся спустя несколько секунд, не поддается описанию. Я зажал уши руками, молясь Саготу не потерять слух навечно. Думаю, крик багровой тучи был слышен даже в Джашле.

Призраки выстрелили в третий раз, и туча ярко вспыхнула, на миг осветив окрестности.

Так за две минуты я ослаб, оглох, а теперь и ослеп. Не оставалось ничего другого, как свернуться клубочком и попытаться вынырнуть из этого страшного кошмара…

Когда я пришел в себя, все уже кончилось. Не было больше багровых туч на небе, исчезли призраки, будто они мне приснились, да и дождь кончился. Облака пропали, вновь уступив место безоблачному голубому небу.

Солнце светило мне прямо в глаза, но прежней удушающей жары я не ощущал. Была самая обычная, теплая летняя погода, какой она и должна быть в середине июля.

Скосив глаза вниз, я увидел, что лежу на одеяле, а сверху чья-то заботливая рука укрыла меня еще одним.

Я попробовал пошевелить вначале одной рукой, затем другой, потом пришел черед дернуть ногами. Вроде живой.

— С пробуждением, — раздался надо мной голос, а затем в поле зрения появилась бородатая и улыбающаяся физиономия Дядьки. — Очнулся? Мы уж думали петь по тебе Прощение.

Я попытался сесть. Мне это удалось без всякого труда, значит, после сотворенного Вальдером волшебства я вновь пришел в норму. Я еще раз попробовал мысленно позвать архимага, променявшего Закрытую территорию на проживание в моей голове. Как всегда, безрезультатно. Архимаг то ли затаился и не хотел отвечать, то ли попросту пропал.

— Сколько я провалялся? — В тот день, когда на нас напали багровые летуны, был вечер, а сейчас, если за время моей отключки боги не успели поменять правила, было раннее утро.

— Немного, — подошел Алистан.

— Сколько немного? — не сдавался я.

— Чуть больше суток.

Не слабо.

— Как ты себя чувствуешь? — Миралисса пришла вместе с Кли-кли и положила мне руку на лоб.

— Да вроде я в порядке. Что произошло?

— Это мы у тебя должны спросить, — сказал Алистан. — Что произошло на обрыве, вор?

— Не знаю. — Я нахмурился. — Не помню.

— А ты постарайся, Гаррет. — Голос Маркауза приобрел вкрадчивость, он даже забыл назвать меня вором. — Это очень важно.

Сказать, что у меня в голове поселился умерший несколько сотен лет назад архимаг, — значит прослыть умалишенным или стать объектом интереса для всего Ордена. Но и ничего не сказать нельзя.

Весь отряд смотрел на меня с ожиданием.

— Вначале на нас летели эти твари, потом Кот что-то сделал, но это не помогло. Потом я увидел, как ко мне приближается одна из них, и что-то случилось.

— Что-то? — Миралисса удивленно приподняла бровь. — Ты и вправду не знаешь, что случилось?

— И вправду, — нисколько не покривив душой, сказал я.

Я действительно не знал, что сделал архимаг, чтобы убить летуна и отбросить меня с его дороги.

— Кто-то за сотую долю секунды сотворил атакующее заклятие такой мощи, что я думала, у меня волосы вспыхнут! На такое способен, по крайней мере, очень опытный архимаг.

— Ну уж точно это сделал не я.

— Естественно, — холодно сказал Алистан. — Но нам интересно, кто?

Я пожал плечами.

— А призраки? Кто, то есть что они были такое? — спросил Горлопан.

— Я же тебе уже говорил, — всплеснул руками Кли-кли. — Это призраки тех, чьи кости лежат на этой стороне оврага. Воины отряда Песьих Ласточек вернулись в наш мир, когда почуяли творящееся шаманство.

— Может, ты и прав, Кли-кли. — Миралисса не спускала с меня задумчивого взгляда.

Думаю, она прекрасно знала, что я ей не все рассказываю, но давить на меня сейчас эльфийка не стала.

— То, что создали шаманы Неназываемого (если только это их работа, в чем я очень сомневаюсь — слишком уж сложна для них такая магия), могло разбудить души павших.

— А что с той тучей? — спросил я.

— Исчезла.

— А с Котом?

Все стали отводить взгляды.

— Он умер, Гаррет, — наконец ответил мне Дядька.

— Что случилось? — Я отчего-то все еще не мог поверить в смерть следопыта отряда.

— То существо, чем бы оно ни являлось, прошло сквозь него и убило. Не спрашивай меня, кто были эти твари и как одна из них смогла убить Кота. Я просто не знаю. — Миралисса покачала головой.

— Ты в состоянии сесть в седло, вор? — спросил Алистан, поднимаясь на ноги.

— Да.

— Вот и чудесно, мы и так потеряли один день, а нам нужно еще выбраться на тракт. Дядька, все готово?

— Все готово, — кивнул десятник Диких.

— Вставай, Гаррет, надо отправить Кота в последний путь.

Кота похоронили, когда я еще не пришел в себя. Он нашел свой последний приют под молодой рябинкой с серебристой корой, раскинувшей ветви над большим могильным камнем. На камне кто-то вывел: «Кот. Брат Диких Сердец. ? — 1123 Э. С.».

— Прощай, брат, — сказал Дядька за всех.

— Спи спокойно. — Миралисса, шепча, провела над могилой рукой.

Кли-кли часто моргал, стараясь сдержать слезы. Арнх бессильно сжимал и разжимал кулаки. Делер и Халлас сейчас казались братьями — оба угрюмые и хмурые.

А затем Фонарщик затянул песнь-Прощение. Песнь, которую поют Дикие над могилами и телами своих братьев, не важно, пали они в бою или умерли от старости. Песнь странную и даже неподходящую для воинов. Ведь как воины могут прощать своих врагов?

Но этой песне было столько же лет, сколько Диким Сердцам и Одинокому Великану, и она звучала в такие далекие и седые столетия, что сейчас уже и неизвестно, кто и с чего стал ее петь, отправляя воинов в последний путь. И я, и Кли-кли, и Алистан, и Миралисса с эльфами слушали эту странную, нелепую для воинов, но в то же время горько-щемящую и завораживающую песнь, которую спустя один куплет подхватили все Дикие:

Мне лучше лежать,
Ведь все-таки я — мертвец,
И греет гнилью холодный склеп,
Ржавчиной пахнет доспех.
Снаружи веют другие ветра,
Не помнят они моих,
И мертвое знамя лежит на мне,
Словно без смеха — смех.
Улыбкой скалюсь — приди, мой враг!
Ты видишь, теперь я мертв,
Бояться нечего, быль такова,
Что ты пережил нас всех.
Я был последним, кто шел за тобой,
Забыв про сладость сна,
Жизнь прошла мимо, любовь прошла…
Отметим же твой успех!
Умей прощать, говорили мне,
Иначе не жить — а ждать,
И месть — это, в общем-то, тоже грех.
Как пить? Как любить? Как лгать?!
Мой склеп надежен, словно тюрьма,
Кладке износа нет,
Дубовых столбов поминальный ряд
Держит гранитный верх.
Лет вереница, червей приплод.
Что лучше считать? Как знать…
Скрипнула дверь. Да чтоб я истлел!
Меня пришли поминать.
Камень рычит, в знамя — молотом свет,
Мой враг? Почему мне не встать?!
Не дрогнули плечи, и рук — как нет…
…На грудь мне легли цветы.
Прости, сказал он мне,
Прости и — спокойно спать!
Я — тот, кто сумел пережить вас всех,
Теперь я умею прощать.
Хорошо, мой враг, ответил я,
Хорошо, да — я буду спать.
Как одуряюще пахнут цветы…
Спасибо. Пора умирать.
Осколки чести и павшим знак,
И склепа могильный вздох,
Прогнили столбы, мой любимый враг!
Выдержишь тяжесть плиты?!
Нам лучше лежать,
Ведь все-таки мы — мертвецы,
И греет гнилью холодный склеп,
Ржавчиной пахнут цветы.