Забытая история любви - Кирсли Сюзанна. Страница 51

Она стала ждать, и он наконец сказал:

— Когда я уеду, что ты будешь делать?

— Пойду искать утешения к Рори, — ответила София с деланной беззаботностью.

Грудь Мори заходила ходуном от смеха, но он повернул к ней лицо. Глаза его уже были открыты.

— Я серьезно спрашиваю. Графиня захочет выдать тебя замуж. Ты пойдешь замуж?

— Джон…

— Пойдешь?

Неожиданно оттолкнувшись от него, она села и повернулась к нему спиной, чтобы он не видел ее лица.

— Как ты можешь такое спрашивать?

— Я полагаю, у меня есть на это право. — Голос его был тихим, и это дало Софии надежду, что он, может быть, тоже с сожалением думает о расставании.

Опустив голову, она промолвила:

— Нет. Когда ты уедешь, я не выйду ни за кого другого.

— Почему? — настойчиво произнес он, и София поняла, что он не оставит этот разговор, пока не услышит правдивый ответ.

Она снова зачерпнула пригоршню песка и стала смотреть, как он струйками просачивается сквозь пальцы, не желая удерживаться в ладони.

— Потому что моя сестра взяла с меня слово, что я никому не отдам свою руку без сердца. А оно принадлежит тебе. — Она раскрыла ладонь, выпустив остаток песка, а Мори приподнялся на локте и снова взял ее за руку.

— Я не заслуживаю этого, — сказал он.

— Ты слишком невысокого мнения о себе.

— Нет, милая. Я с собой честен. — Глазами, все еще полными задумчивости, он опять посмотрел на их соединенные руки, а потом одним быстрым движением встал на ноги и помог встать ей. — Пойдем.

Она увидела их тени, растянувшиеся на песке в сторону моря, и поняла, что солнце склонилось к западу еще ниже, к самой линии гор в отдалении. Оно тронуло небо и облака золотом и ударило ей в глаза пучком лучей, когда Мори повернул ее лицом к свету, положил ее руку себе на сгиб локтя и повел по берегу.

Но он пошел не по основной тропинке, которая вела вверх и через вороний лес, а вдоль самой линии воды и дальше на холм, отделявший их от Слэйнса. Оттуда она увидела раскинувшийся в отдалении замок и сады, спускавшиеся к голубятне, бесстрашно примостившейся на самом краю оврага посреди зарослей утесника и травы. Потом тропинка снова пошла под уклон и привела их на дно оврага, где заросли каштана, ясеня и явора поглощали все звуки, кроме их шагов, воркования горлиц да журчания ручья, чьи воды бежали навстречу морю.

Когда подошли к мостику через ручей, Мори безо всякого предупреждения спросил:

— Ты любишь меня?

Она остановилась.

— Джон…

— Это ведь очень простой вопрос, правда? Ты любишь меня?

«Он сошел с ума», — подумала она. Совершенно обезумел, если задает такие вопросы здесь. Но его взгляд лишил ее воли сказать ему об этом.

— Ты же знаешь, что люблю.

— Если твое сердце принадлежит мне, отдай же мне и руку.

Она уставилась на него, полагая, что ослышалась. Наверняка он просто хотел взять ее за руку, а не…

— София… — Осторожным движением он заправил ей выбившуюся прядь волос за ухо, точно хотел получше рассмотреть ее лицо. — Я прошу тебя выйти за меня.

Разумная женщина, как ей было известно, должна сказать ему, что они не могут надеяться пожениться, что графиня и граф не позволят этого, что все это всего лишь прекрасная мечта, не более… Но стоя здесь, перед ним, видя отражение своего лица в серых глазах, взгляд которых был решительно устремлен на нее, она не могла себя заставить думать, что это невозможно. Она проглотила комок, вдруг подступивший к горлу, и ответила без слов, одним кивком.

Ту улыбку, которая озарила его глаза в этот миг, она бы не забыла никогда.

— Тогда идем со мной.

— Что, сейчас? — Этого хватило, чтобы чары развеялись. — О, Джон, ты же знаешь, что мы не сможем… Епископ ни за что не согласится…

— К черту епископа, — спокойно ответил он. — Он не имеет отношения к нашим делам.

— Кто же нас поженит, если не епископ?

— Мой брат Роберт — юрист, он бы сказал тебе, что брак, заключенный по договору, имеет такую же силу, что и брак, заключенный в церкви.

София знала о таких договорах. И даже видела, как это делается, когда была совсем маленькой. Она вспомнила слова матери о том, что таинство брака — единственное, для которого не нужен священник, потому что мужчина и женщина сами приобщаются к Богу и связывают себя узами обещаний. Сейчас на этот древний обычай, появившийся еще в те времена, когда священников было не так много, смотрели с неодобрением, но он все еще был в ходу, особенно в уединенных местах, где мужчине и женщине взяться за руки было проще, чем искать попа.

— София! — Протянув к ней руку, он сказал: — Пойдешь со мной?

— Куда?

— Лучше всего это сделать над водой.

На середине моста он остановился и развернул ее лицом к себе. Позолоченная солнцем вода у них под ногами скользила сквозь тень арки из деревьев и беззаботно струилась в сторону моря.

Они были одни. Он взял ее ладони в свои большие руки.

— Я беру тебя в жены, — произнес он таким тихим голосом, что плеск воды едва не заглушил его. — А теперь говори, что берешь меня в мужья.

— И это все?

— Да.

Она подняла на него глаза.

— Я беру тебя в мужья. — А затем, потому что это звучало как-то незаконченно, она помянула Отца, Сына и Святого Духа.

— А я думал, ты неверующая, — заметил Мори.

— Хуже не будет, если попросить у Него благословения.

— Нет. — Его пальцы крепче сжались на ее руках, как будто он вдруг понял ее страстное желание сохранить, удержать любой ценой этот миг счастья. — Нет, хуже не будет.

София посмотрела на него.

— Теперь мы женаты?

— Да, — ответил он. — Теперь мы муж и жена. — В его словах она услышала и гордость и скрытый вызов. — И ты можешь сказать об этом графине, когда она соберется выдать тебя за кого-то другого. — Его поцелуй, горячий, страстный, закончился слишком быстро. — На этом все. Остальному придется подождать, иначе опоздаем к столу Эрроллов.

«И вот, — подумала София, — это свершилось». Прикосновение рук, слова, произнесенные над водой, поцелуй — и все изменилось. Казалось бы, мелочь, и все же она чувствовала произошедшую в ней перемену настолько отчетливо, что испугалась: а вдруг граф Эрролл или графиня тоже это сразу же заметят и начнут ее расспрашивать?

За ужином Мори и София сели на свои обычные места, друг напротив друга, и вели себя так, словно с утра не произошло ровным счетом ничего примечательного. Правда, София, стараясь не смотреть на него, чтобы не выдать своих чувств, отводила взгляд уж слишком далеко в сторону.

Но единственным человеком, который что-либо заметил, оказалась Кирсти. После ужина она догнала Софию в коридоре.

— Вы что, поссорились?

— Что? — не поняла София.

— Вы с мистером Мори. Вы оба весь ужин молчали, словно воды в рот набрали. Он обидел тебя?

— Что ты, нет, конечно! — воскликнула она. — Ничем он меня не обидел.

Кирсти это не убедило, и она еще пристальнее всмотрелась в зардевшееся лицо Софии.

— Тогда что случилось? И не говори «ничего такого», — предупредила горничная, когда София открыла рот.

Ей отчаянно хотелось рассказать, поделиться с Кирсти счастьем, но страх навредить Мори сковал ее уста. Она изобразила усталую улыбку и пробормотала:

— Просто голова болит, вот и все.

— Оно и неудивительно. Если гулять, как ты, в любую погоду, долго ли простудиться? — пожурила ее Кирсти. — Что бы там ни говорили поэты, умереть из-за мужчины ни капельки не романтично.

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, София вскинула голову и выпалила:

— Откуда ты знаешь про нас с мистером Мори?

— Можешь Рори спасибо сказать. Он всегда все замечает, хоть и не рассказывает ничего ни одной живой душе, кроме меня, да и то очень редко.

Посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что кроме них в коридоре больше никого нет, София спросила:

— И что Рори рассказал тебе?

— Что вы с мистером Мори сегодня вечером были на мосту над речкой и о чем-то серьезном разговаривали, взявшись за руки. Потому я и решила, что вы поссорились, ведь за столом ты не… — Она вдруг замолчала и вытаращила глаза, как будто ей пришла в голову какая-то неожиданная мысль.