Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович. Страница 40

Ромасюсик наскреб немного наглости и пугливо вякнул, что российским мраком управляет Прасковья. Арей не спорил.

– А, ну да, конечно! Вечно я забываю! Привет ей от меня!.. Если, конечно, у тебя будет возможность что-либо передать! – добавил он, и тотчас камень, упавший с души Ромасюсика, вновь на нее взгромоздился.

Арей перестал ухмыляться, и лицо его стало резиновым. На лбу залегла глубокая, с могильной прозеленью, складка. Резко, как шрам, обозначился рот. Ромасюсик ощутил, что культурная часть их встречи завершилась и начинается бескультурная.

– А теперь оставим в стороне то, что я знаю, и поговорим о самом интересном в процессе познания: о том, чего я не знаю, – негромко сказал мечник, кивком показывая Ромасюсику, что при Варваре не стоит отвечать громко. – Первое: где сейчас светлые? Второе: не оставила ли Прасковья надежды получить «законсервированные» силы Мефа и как она собирается это сделать, пока ей мешает Дафна? Третье: какие планы у Пуфса?

Ромасюсик заерзал и вновь сделал попытку вывалиться на проезжую часть.

– Я жду, – повторил Арей еще тише.

Ромасюсик захотел солгать, что ничего об этом не знает, но случайно заглянул в холодные глаза Арея и стал самой правдивой шоколадкой на свете. Он поспешно затарахтел, что светлых видели на вокзале. Он думает, что они отправились в поход, о возможности которого Пуфс говорил Нате, Чимоданову и Мошкину. Последнее Ромасюсик добавил как козырную деталь.

Арей нахмурился. Для него это стало личной обидой.

– А эти-то что забыли в резиденции?

– Да вот! – сказала живая шоколадка, нагнетая тайну. – И Мамзелькина при этом, между прочим, присутствовала!

Ромасюсик сделал головкой пакостное движение и даже подмигнул Арею, считая, что поразил его своей новостью. Однако если мечник и был удивлен, внешне это не отразилось.

– Перестань подмигивать, или Аида и здесь окажется. По срочному вызову! – спокойно предупредил Арей. – Она всегда появляется между замахом меча и мгновением, как он касается чьей-то шеи. Сколько раз я пытался ее опередить, но так и не опередил. Надо признать, старушка – или, точнее, ее коса – шустрее меня… Дальше! Вопросов было три!

Огорченный Ромасюсик пролепетал, что о планах Пуфса ему ничего не известно. Пуфс-то и с Прашечкой не особо разговаривает, а его, Ромасюсика, вообще не отличает от мебели. Тут язык шоколадного героя стало покалывать желанием рассказать Арею о грязном полотенце, которое Пуфс вытянул из переклинившей Прасковьи и которое заползло в нее обратно, но он вспомнил злое личико Зигги, и желание болтать исчезло. Ромасюсик ощутил себя жирненьким кроликом, который, нанюхавшись подозрительных цветочков, сдуру возомнил себя хищником и попытался влезть между львом и крокодилом. При этом львом был Арей, а крокодилом – Зигги.

– Теперь про силы Мефа! Как Прасковья собирается получить их? – напомнил Арей.

– У него же их светлые забрали! Говорят, Буслаев забыл, с какой стороны меч держат! Разносит чебуреки в забегаловке. Я его сам теперь зубочисткой заколю! – сказал Ромасюсик, в сознании которого правда переплелась с ложью так причудливо, что не было никакой возможности их распутать.

Арей посмотрел на Ромасюсика с интересом.

– Про меч – правда. Он многое забыл. Хотя если надо – тело вспомнит. Ну а что касается обещания заколоть Мефа зубочисткой – я принял его к сведению. Я устрою тебе такую возможность. Мефу я дам любой двуручник по его выбору. Тебе – любую зубочистку из любого ресторанного заведения города Москвы. Завтра с утра тебя устроит? – спросил он.

Ромасюсик в тысячный раз пожалел, что не родился немым.

– Не надо! Я пошутил! – отказался он поспешно.

– А я – нет! – заверил его Арей. – Какое бредовое яичко ты еще снес, цыпленок ты мой? Что свет забрал силы, унаследованные от Кводнона? Это чушь! Светлые к ним не прикоснулись бы. Для света взять силы мрака – хуже, чем притащить в дом разложившуюся крысу.

Шоколадный юноша уставился на Арея с испугом. Ничего себе сравнение! Неудивительно, что Лигул не переносит этого бунтаря.

– Исключено! – продолжал мечник, рассуждая сам с собой. – Силы все еще у Мефа, за исключением той части, которая досталась Нате, Чимоданову и Мошкину. Он хозяин сил. Только он один может или подавить их совершенно, или передать кому-либо. Свет, понятное дело, хочет, чтобы подавил. Мрак – чтобы передал.

– Но он ничего не помнит! Для него мрак теперь – это когда в сарае выключили свет! – заявил Ромасюсик, незаметно для себя озвучивая одну из главных истин мироздания.

Арей страдальчески надул щеки. Трепотня с болтливой кучей шоколада не входила в его планы.

– И что из того? Память и обладание – разные вещи. Возможно, где-то у тебя в доме валяется вещь, о которой ты давно забыл, что она у тебя есть. Но она-то от этого не исчезла!.. Нет, дружок! Так дело не пойдет! Я вижу, что разговор у нас с тобой получается в одни ворота. А теперь, если хочешь все-таки остаться в живых, скажи мне хоть что-нибудь, чего я не знаю!

Ромасюсик посерел.

– Хорошо. Я тебе помогу. Существует некая дата. Какое-то число, когда мрак надеется разом избавиться от Мошкина, Наты, Чимоданова и получить их силы для Прасковьи, а на деле, конечно, для себя. И это будет первым шагом к силам Мефа. Короче: число! Говори его и проваливай!

– В л-л-л… – затрясся Ромасюсик.

– Что за «л-л-л…»?

– В ластовый день джулая.

– Тридцатого, что ли? Что за птичий язык! Так тридцатого?

– Да.

Арей поймал Ромасюсика за щеки, притянул к себе и быстро, но пристально заглянул ему в глаза. Ромасюсик почувствовал, что сознание его опустело. Он помнил, как вышел из резиденции, как дошел до Тверской и… А вот что же было дальше? Тут словно стена стояла.

– Аудиенция окончена! Признателен, что ты уделил мне немного личного времени! – сказал Арей. – Варвара, ты не могла бы ехать быстрее? Не хочу, чтобы задние колеса забрызгало шоколадом!.. Мухи налетят!

Прежде чем Ромасюсик сообразил, что он собирается делать, в салон ворвался ветер и шоколадный юноша ощутил, что куда-то летит.

Варвара в ужасе нажала на тормоз.

– Что вы наделали? Я думала, это прикол такой! Вы его убили! – крикнула она.

– Кого? – ворчливо удивился Арей. – Посмотри в зеркальце и поезжай дальше! Хотя бы день еще проживи без аварии! Вечно меня тянет на водителей-неумех! Взять хотя бы того же Мамая!

Варвара в ужасе скосила на зеркальце глаза, ожидая узреть на шоссе неподвижное тело. Но увидела лишь дорожную разметку. И никаких Ромасюсиков – ни мертвых, ни живых.

С любовью связана одна величайшая тайна. Тебе кажется, что любить обязаны тебя, а на самом деле любить обязан ты. Причем не только единственного определенного тебе человека, но и весь мир. Лишь в этом случае механизм любви запускается и начинает работать. В противном случае, можно часами стоять у незаведенного автомобиля, колотя его ключами по лобовому стеклу и удивляясь, почему он не желает ехать. Да просто потому, что ключ не там, где нужно. И ты делаешь не то, что нужно.

Багров же этого пока не осознавал. Ощущал себя обделенным и обкраденным. Злился на свет, который связал Ирку идиотскими ограничениями. Злился на валькирий, невесть зачем заславших его в лес. Даже на Ирку злился. Ему досадно было, что она бежит впереди счастливая, нюхает землю, тревожится ветром и пытается схватить зубами низко пролетевшую сороку. В Матвее не нуждается. Скорее, тяготится поводком. Без него она могла бы нестись втрое быстрее. На себя же Багров злился так, что перед глазами темные пятна прыгали.

Он не понимал, что душа просыпается не сразу. Болезненно, муторно. Точно сонный и грязный пьяный, заснувший в луже, прежде ворочается, отмахивается и ругается, когда сердобольный прохожий тянет его за рукав. Так и землю, прежде чем она даст всходы, сначала надо ранить плугом.

Но это все теория – Багров же существовал в мире практики. Вследствие всех этих причин, по муромскому лесу он странствовал во внутреннем остервенении и сердечном остекленении. Загонял себя и выматывал, желая изнеможением тела заглушить тоску духа.