Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич. Страница 13
– Нет.
– Кому-нибудь его надолго давала?
– Нет!
– Может быть, теряла или давала, но позабыла?
– Лена, ну я не совсем дурочка… Иногда, конечно, я бываю беспечной, но в общем и целом… – Натка обиженно надулась и, заедая стресс, откусила большую часть от куска торта.
– Тогда начнем сначала, – сказала я тоном, которым веду заседания. – Где твой паспорт?
– В сумке! – Натка поперхнулась от возмущения и закашлялась. – Мой паспорт всегда лежит у меня в сумке. Всегда! Потому что без него сейчас – никуда. Любой полицейский на улице документы попросить может. Если паспорта нет, прямая дорога в кутузку.
– Правильно мыслишь, – похвалила я. – Неси сумку.
Натка секунду смотрела на меня потрясенно, с перемазанным кремом ртом, потом вытерла губы салфеткой, сходила в коридор и принесла объемную сумку-баул из блестящей кожи.
Я забрала у нее баул, бесцеремонно порылась в нем и почти сразу наткнулась на документ, запакованный в аккуратную кожаную обложку с выдавленным названием «Паспорт».
Вот уж не ожидала от Натки такого бережного отношения к документу…
На всякий случай я открыла его, чтобы удостовериться, что это ее паспорт, а не прихваченный по ошибке у какого-нибудь сослуживца.
– Ну? – укоризненно спросила сестрица, глядя, как я придирчиво рассматриваю ее фотографию. – Похожа? – Она повертелась вправо-влево, демонстрируя точеный профиль.
– Копия, – буркнула я. – Сумку на работе где бросаешь?
– Ни-где! – торжественно провозгласила сестра. – Она всегда при мне. Я даже в туалет с ней хожу.
Такую предусмотрительность тоже трудно предположить в Натке, но пришлось верить ей на слово.
– Тогда тащи бумагу и карандаш.
– Зачем?
– Будем поименно выписывать твоих коллег.
– Да чего их выписывать-то? Со мной в комнате только Иришка сидит, ей неделя до декрета осталась, и Марь Ивановна. Она бы давно на пенсию вышла, только замену ей уже лет пять найти не могут…
– Они могли твой паспорт потихоньку вытащить и кредит по нему взять?
– У Иришки муж богатый, ей кредиты на фиг не нужны, а Мария Ивановна – божий одуванчик, она честная до посинения…
Я не знаю, что такое честная «до посинения», но определение «божий одуванчик» меня убедило. Представить себе милую старушку с обаятельным именем Мария Ивановна роющейся в Наткиной сумке, а потом резво несущейся брать кредит было трудно.
– Ладно, тогда идем дальше. Где ты бывала в последнее время? С какими подругами встречалась?
– Какие подруги, Лен! У меня времени нет.
– Почему нет? – насторожилась я. Натка не страдала дефицитом свободного времени, работала с десяти до шести и могла посвящать себе утро и вечер.
– Ну, Лен…
По тому, как она замялась и отвела глаза, я поняла, что напала на верный след.
– Это очень и очень личное…
– Ты дома ночуешь? – жестко спросила я.
– А где? – взвилась сестрица, но тут же стушевалась и опять отвела глаза. – Ну, разве что когда Сенька у тебя был…
Судя по тому, что Сенька в последний месяц ночевал у меня почти через день, Натка ни в чем себе не отказывала.
– У тебя роман? – усмехнулась я.
– Я полюбила, – трагически вздохнула она. – По-настоящему.
Вот как. Значит, раньше она любила не всерьез, и все ее страсти яйца выеденного не стоили…
– Кто он?
Наверное, я слишком жестко это спросила, потому что Натка, сложив на груди руки, сказала, будто оправдываясь:
– Очень приличный человек, очень! Близкий друг нашего шефа.
– Как зовут приличного человека?
– Владислав Викторович. Владик…
– Владик. Отлично! Очередной хмырь, который ездит тебе по мозгам…
– Он не хмырь! Я же говорю, Владик друг моего шефа! Очень солидный, умный мужчина – просто верх порядочности и серьезности!
– Такой же, как твой Лешик?
– Сравнила божий дар с яичницей! Лешик – подлец, и я сразу об этом знала!
– Знала и так долго нервы себе мотала?
– Дура была. Думала, он образумится.
– В смысле разведется…
– И это тоже. Только даже если б и развелся, ничего бы у нас не получилось.
– Это еще почему? – удивилась я, помня бурный роман Натки с пузатым Лешиком.
– Потому что он импотентом стал! Вдруг – бац! – и как отрезало… Никакой личной жизни. Но я бы даже и это пережила, так ведь он ревновать меня начал! К каждому столбу!
Я рассмеялась, представив, как плешивый пузатый Лешик мечет громы и молнии, глядя на Натку, которая во всей своей красе проходит по улице, ловя восхищенные взгляды тридцатилетних накачанных «столбов».
– Значит, Владик не такой… Он не женат, не ревнив, в хорошей физической форме, да еще и богат?
– Да, – скромно потупилась сестрица. – Я в паспорт его тайком заглянула – печать о разводе стоит. У него пентхаус на Ленинском, евроремонт, дорогущие часы, ботинки из кожи питона, дизайнерский костюм и три машины – «Лексус», «БМВ» и «Мерседес»! А еще он с шефом нашим дела какие-то крутит!
– Аргумент, – усмехнулась я.
– У нас не отношения – а сказка!
– Вернемся к нашим баранам. Получается, что ни Владик с тремя машинами, ни сослуживцы украсть на время твой паспорт не могли.
– Лена! – Натка вытаращила глаза. – Владика только не впутывай…
– Я и не впутываю. Но предупреждаю, коллекторы – ребята конкретные. Случается, что разговаривают с помощью кулаков.
– Ой!
– Вот тебе и «ой». Придется мне оперов подключать, чтобы внешность твою не подпортили…
– Мамочки…
– Да, опять использование служебного положения, но делать нечего. Ты хоть скажи, сколько денег с тебя требуют, чтобы мне знать, за что страдать.
Натка посмотрела на Австралию, обляпанную со всех сторон кетчупом, и зажмурилась.
– Сколько? – повторила я свой вопрос.
– Лен…
– Сколько?!
– Два.
– Чего?
– Миллиона…
Я схватилась за сердце, ощутив, что оно ухнуло куда-то в желудок.
– Рублей, Лен!
– Рублей, – прошептала я. – Всего лишь рублей…
Я вдруг начала икать – безудержно – и все не могла никак остановиться. Натка налила в стакан воды и, заботливо придерживая его, дала мне напиться.
Икота отступила, перестав сотрясать мое тело. И сердце вроде вернулось на место.
– А еще, Лен… – пробормотала Ната, – Сенька в ванне кораблики пускал и… соседку снизу залил. У нее обои отслоились и ламинат вздыбился. Ты ей теперь пять тысяч должна.
Ламинат вздыбился… У меня появилось ощущение, что Натка добивает меня лежачую.
– Я отдам, Лен, – прошептала сестра. – Постепенно…
В полночь, когда я, напившись валерьянки, пыталась заснуть, ко мне подошла Натка в короткой полупрозрачной ночнушке, села на край кровати и спросила:
– Лен, ты Таганцева будешь просить о помощи?
– Угу, – буркнула я в подушку, потому что сил на разговоры у меня больше не было.
– Ну, тогда я спокойна. – Натка улыбнулась в темноте, я это почувствовала по ее голосу. – Лейтенант Таганцев, он такой… такой… Настоящий гардемарин! За честь женщины жизнь отдаст.
– Слушай, отчего это Константин Сергеевич должен за тебя жизнь отдавать? – От возмущения я даже села в кровати.
Наткино лицо светлело в темноте, и, ей-богу, его озаряла мечтательность. О лейтенанте Таганцеве грезила моя сестра в данный момент, так я понимаю…
– Я же образно выразилась! – поспешно поправилась Натка. – Я в том смысле, что если он возьмется за дело, то мне опасаться нечего, он до правды докопается. Лен, скажи, Константин за тобой ухаживает?
– Он за всеми ухаживает, – ответила я, но потом подумала, что незаслуженно записываю Таганцева в Казановы. Он мужик свободный и многое может себе позволить.
– Это потому, что ему женщина настоящая еще не попалась, – вздохнула Натка.
– Как ты? – усмехнулась я.
– А что? Я, может, глупости иногда и делаю, но только по доброте душевной. Если б Таганцев поближе узнал меня…
– Подожди, а как же твой суперположительный Владик? – опять возмутилась я. – У вас же отношения – сказка.