Виварий - Чилая Сергей. Страница 25

То утро не сулило неприятностей: о ночной драке со стаей, настырно винившей его в манкировании мужскими обязанностями и долгом предводителя при набегах, он успел почти забыть, если бы не оторванный кусок уха, тревожно напоминавший о себе, а заплаканному лицу Деббу и наливающемуся густым фиолетовым синяку под глазом не придавал большого значения. Он сидел на задних лапах подле стойки, позволяя маленькому бритту скакать на хвосте, словно на пони, и влюбленно смотрел и слушал перформанс Дебби перед завсегдятаями, никогда не повторяющийся, опасный, удивительно захватывающий и интересный непредсказуемостью и потрясающим умением командовать парадами кабацкой голытьбы, и отгребать назад в случае опасности или нужды.

Боли не было. Он просто услышал и почувствовал телом мощный удар за спиной… Очень короткий, потому что предмет, которым нанесли удар, глубоко погрузился в деревянный пол и завибрировал… Он хотел выдержать паузу, но вспомнив, что с его хвостом только что возился сын Дебби, резко оглянулся: сразу за спиной беззвучно раскачивался меч, прочно утонув верхушкой в широкой доске…, а из короткого обрубка хвоста тонкой пульсирующей струей брызгала ярко-красная кровь и, дымясь в холодном воздухе трактира, застывала густой, заметно приподнятой над полом темной лужей, тускло поблескивающей странным свинцовым цветом…, а дальше, за обрубком, за широким лезвием меча, где-то сбоку виднелся хвост, длинный, толстый и красивый, как дорогой галстук.

Маленький Майкл в ужасе глядел из-под стола, раззинув рот в беззвучном крике. До Фрэта не сразу дошло, что хвост его…, а когда понял, то почувствовал жгучий стыд, будто прилюдно спустили шкуру. Он не стал вскакивать, лаять басом и суетиться, лишь держал паузу, медленно наливаясь тяжелой яростью и втягивая запахи в ноздри, и безошибочно определил, что меч принадлежит Берту, демонстрирующему неподалеку непричастность спиной…

Чтоб не нападать сзади, Фрэт обошел обидчика и уселся перед ним, и заглянул в уцелевший глаз, очень синий, может из-за того, что был один, и приготовился вцепиться в горло без предварительных угроз, накапливая энергию в теле для броска, как накапливает ее каратист-профессионал…

— Ты не должен выступать прокурором,Фрэт! — донесся до него вдруг обиженный голос Елены Лопухиной, и время стало размывать формы и цвета успевшего стать привычным средневековья… Потом исчезли запахи… Он встал, отряхнулся, будто только вылез из Темзы, посмотрел на нее, поражаясь сходству с Дебби, простолюдинкой лондонского предместья, и услышал продолжение:

— Мне и так достается больше всех… и сильнее, и если то, что я сделала — открытие, а это открытие, знаю почти точно, как и ты, то оно и есть наша… моя индульгенция, мой крестный ход, который прошла в оба конца…, что не только спасет…, но возвысит. Мы, ведь, вместе Фрэт?

— В каком? — не удержался он, чувствуя, как медленно покидает его средневековье…

— Мы, пожалуй, сможем теперь проводить гемодиализ твоему претеже только раз в неделю, — сказала уверенно Лопухина, привычно расхаживая перед Вавилой и давая ему возможность насладиться бедрами, выбирающимися из-под халата при каждом шаге.

— Что мы сделали с вами писателю Рывкину, Ленсанна? — Притихший Вавила не смотрел на прелести заведующей, сильно стресанутый эффектом имплантированной плаценты с зародышем.

— Он актер, — улыбнулась Лопухина.

— Этого не может быть, потому что не может быть, — привычно цитировал он кого-то. — Чтоб такой эффект… Похоже, мы сделали открытие… Только не вымарывайте из списка на премию…

— А что ты делал в этом открытии? Ассистировал и обещал держать язык за зубами…?

— Не так мало, Ленсанна… I screw around…

— Что это значит? — удивилась она.

— Ваш Фрэт научил: «Готов положить на всех…».

— Подержим Рывкина в Отделении еще пару недель…, — сказала Лопухина и села в низкое кресло.

— А потом?

— You will screw around…. — Она улыбнулась. — Выпишешь… Не думаю, что будет нужда в пересадке почки. Его собственные с каждым днем работают все лучше… Пусть опять идет служить в театр… или пишет романы. Станем наблюдать амбулаторно. Сечешь?

— Похоже, мы открываем новую страницу в трансплантологии, — неуверенно сказал Вавила, тупо разглядывая приоткрывшиеся трусики Лопухиной и не замечая этого… — Вы-то сами понимаете?

— Да… Мы сможем сделать счастливым достаточно большой контингент отечественных больных…, — ответила Елена и, подумав, добавила: — и даже иностранных…

— Предпочитаю задумываться над собственным счастьем, которое теперь так близко…

— Ты жалкий эгоист, Вавила, который никогда не испытывал чувства долга перед обществом…, отечеством…

— А оно, отечество поганое, испытывало…? А к вашим предкам? — стал задираться Вавила.

— Возьми себя в руки! — Строго сказала Лопухина. — Если хочешь остаться в колоде, не мешай… и не лезь с дурацкими вопросами, и заявлениями. Умение держать язык за зубами много стоит, сам говорил… Чтоб не выкинули из этого странного успеха, я должна выстроить стратегию, переговоры и список участников, гарантирующих не только наше присутствие в…, — она помялась, — открытии, но и безопасность…, а иначе все отберут и затопчут, как обычно…

Елена помолчала, поглядело на голое загорелое бедро, над которым без устали трудились поколения Лопухиных, на взволнованное лицо Вавилы с отсутствующими глазами и закончила назидательно:

— Можешь представить, Вавила, страну, что испытывает чувство благодарности и долга перед согражданами и счастлива этим?

— Знаю, наша томится этим сильно, — сказал Вавила и неуверенно добавил: — Может, Ватикан?

— Теща-целка! — улыбнулась Лопухина и встала с низкого дивана без помощи рук, так легко и изящно, будто выросла вдруг…

— Я придурок! — согласился Вавила.

— Знаю… Ты не одинок…

Актер-писатель Марк Рывкин выздоравливал, сильно хорошея не только лицом, почти молодецким теперь, но более патофизиологией своей, уверенно трансформирующейся в нормальную физиологию, чем повергал в изумление персонал биохимических лабораторий Цеха.

— Наш писатель уже две недели без гемодиализа, Ленсанна! — победным шепотом сообщил Вавила, уверенно садясь в кресло и вытягивая босые ноги в сандалиях.

— Надеюсь, ты, по-прежнему, регулярно регистрируешь в журнале подключения Рывкина к искусственной почке…?

— Держите пассивным некрофилом? — спросил Вавила, блаженно улыбаясь. — Делаю все, что следует и даже больше… Однако скоро скрывать достигнутый эффект станет невозможно… К тому же этот сукин сын, следователь, которому вы стали улыбаться с недавних пор, копает все глубже, действуя персоналу на нервы, и понять не могу, то ли он денежку просит большую, то ли, наоборот, закопать нас совсем хочет… или, как всегда: и рыбку съесть и на …? Поговорите с ним впрямую… Наш грех перед законом хилый настолько, что серьезно обсуждать его со следователями-важняками смешно… Пущай преступников ловит. Он знает каких…

— Странный слух по Цеху бродит, детка, — сказал Ковбой-Трофим, глядя, как грациозно усаживается Лопухина на низкий диван, почти касаясь подбородка острыми коленями длинных ног. — Говорят, ты научилась лечить гемодиализом хроническую почечную недостаточность, однако скрываешь? — Он посмотрел на календарь, бросил острый взгляд на промежуток между бедер молодой женщины и подошел ближе, чтоб привычно сунуть руку туда, а потом переместить выше, где в тесном замкнутом пространстве горячечно пульсирует мощный обжигающий кровоток и передумал, вспомнив, что в кабинете посторонний, и повернувшись к окну, и, глядя на свой цветок-задохлик на подоконнике, сказал сухо:

— Не всегда даже блестящий результат является следствием чьих-то целенаправленных действий… Иногда это просто артефакт или чья-то халатность… На пятничной институтской конференции доложите историю болезни Рывкина и прокомментируйте динамику его анализов. Пожалуйста…