Таня Гроттер и магический контрабас - Емец Дмитрий Александрович. Страница 9

Оказавшись в школе, Таня вскоре поняла, что Пипа совершенно напрасно прогуляла контрольную. Напрасно потому, что контрольную отменили, а вместо нее устроили экскурсию в Оружейную палату, которая должна была быть в следующий четверг.

После первого урока поднялась жуткая суета. На школьный двор въехал красный автобус с табличкой «ЭКСКУРСИОННЫЙ» и стал сигналить. Классная руководительница Ирина Владимировна суетливо размахивала руками – если бы это были не руки, а крылья, она непременно бы взлетела – и кричала:

– Дети, вы слышите меня? Контрольная отменяется! Все, кто сдавал деньги, садятся в автобус! Остальные идут помогать уборщице мыть лестницу с первого этажа по пятый!

Таня вздохнула, предчувствуя, что это относится к ней. Дурневы оплатили только экскурсию Пипы. Тане они никогда ничего не оплачивали – ни подарки на Новый год, ни театры, ничего. Даже за школьные завтраки или проездные билеты дядя Герман всегда сдавал деньги с величайшей неохотой, и то лишь потому, что, откажись он их сдавать, это сразу бросилось бы в глаза. Что касается карманных средств, то о них можно было и не заикаться. Единственными деньгами, которые Таня держала в руках за всю свою жизнь, была монетка в пять рублей, которую она нашла как-то зимой, вмерзшей в лужу. Она так растерялась, что не знала, как ее потратить. Монетка долго лежала у нее в кармане, а потом тетя Нинель нашла ее и заявила, что Таня украла ее у Пипы. Кстати, Пипе за каждую пятерку платили по пятьдесят рублей, а за четверку по сорок. Впрочем, чаще Пипа перебивалась тридцатниками.

Пока ее одноклассники забирались в автобус, Таня продолжала растерянно стоять рядом, прикидывая, заставят ли ее возить по ступенькам тряпкой или можно будет хотя бы попроситься носить воду. Она уже повернулась, чтобы уйти, но Ирина Владимировна догнала ее и, озабоченно подпрыгивая на месте – она вообще вела себя точь-в-точь как курица, – закудахтала:

– Гроттер! Татьяна! Почему ты не в автобусе? Тебе особое приглашение надо?

– Мне не особенно хочется... Терпеть не могу эти музеи, – стараясь не смотреть на нее, сказала Таня.

Ирина Владимировна еще раз подпрыгнула.

– Не правда, Гроттер! Ты просто знаешь, что за тебя не платили! Но платили за Пенелопу. Все равно деньги пропадут. Марш в автобус и не заставляй меня нервничать!..

Не веря в такую удачу, Таня поскорее забралась в автобус. Разумеется, Дурневы три года потом будут ее попрекать, что обваренная кипятком несчастненькая Пипа валялась чуть ли не в коме и не сходила по ее вине в Оружейную палату, ну да они и так бы отыскали, чем ее кольнуть. А пока можно сидеть в автобусе, смотреть в окно на проплывающие мимо дома и радоваться. А потом еще будет экскурсия и такая же долгая дорога назад в школу. Целых полдня счастья! А все, что будет потом, можно просто-напросто выбросить из головы, и все дела.

Таня нашла себе неплохое местечко у окна, где рядом с ней сидел угрюмый молчун Генка Бульонов, от которого не стоило ждать никаких гадостей, и приникла лбом к стеклу. Тяжело покачнувшись, автобус выехал из школьного двора.

Замелькали серые влажные дома. Заискрились вывески магазинов. Пестрой карточной колодой рассыпались слепящие яркостью деревья. Светофоры подмигивали. Грязные лужицы разлетались веселыми брызгами. Прохожие оглядывались на автобус, и Тане казалось, что каждый смотрит именно на нее и думает: «Везет же ей, вот она едет в Оружейную палату, а у меня всякие скучные дела!»

Когда они проезжали по их району, пару раз мелькнули большие рекламные щиты. С плакатов смотрел розовый и веселый дядя Герман. «Самый добрый депутат – ваш депутат!» – гласила надпись под его фотографией.

На плакате дядя Герман и вправду выглядел неплохо.

Только одна Таня да еще, пожалуй, Пипа с тетей Нинелью знали, сколько часов провозился с дядей Германом фотограф и сколько ваты он велел ему подложить за щеки, чтобы дядя Герман чуть меньше был похож на вурдалака.

Но теперь даже торчавшая повсюду физиономия «самого доброго депутата» не могла отравить Тане радость. Она ехала в музей! Впервые в жизни ей перепало что-то приятное! Вот уж точно на небе что-то перепутали, и рог изобилия, проливавшийся всегда на Пипу, пролился по ошибке на нее.

– Ты... это... – раздался рядом чей-то хриплый голос. Таня удивленно повернулась. Похоже, это произнес Бульонов, а она совсем забыла о его существовании. Равно как и о том, что он вообще умеет разговаривать.

– Чего тебе, Бульон?

– Ничего... – буркнул Бульонов и вновь погрузился в молчание. Вид у него был такой довольный, будто он уже наобщался на десять дней вперед.

– Ну а ничего, так и помалкивай! Разболтался тут! – фыркнула Таня и, мгновенно забыв о своем соседе, вновь занялась происходящим за окном.

А там действительно творилось нечто интересное. За автобусом вдруг увязалась большая русская борзая и долго бежала рядом с ним. Девочку еще поразило, почему такая дорогая собака гуляет без хозяина. Странным было и то, что эта борзая мчалась не так, как обычные псы, которые с бестолковым лаем пытаются вцепиться зубами в колесо. Она мчалась осмысленно, все это время не отрывая от Тани настороженных глаз. Можно было даже подумать, что борзая чем-то обеспокоена и что-то пытается сообщить ей.

Внезапно Генка Бульонов зевнул с таким кошмарным щелчком челюстей, что к ним обернулось пол-автобуса. Таня тоже на мгновение отвлеклась, а когда вновь взглянула в окно, то русская борзая уже исчезла. Там же, где автобус только что встал на светофоре, стояла худая рыжеволосая женщина с растрепанными рыжими волосами, шевелившимися так грозно, будто... нет, конечно же, это были не змеи. Худая женщина, казалось, без особого интереса покосилась на автобус и, повернувшись, ушла. Ее странный длинный плащ был забрызган грязью в тех же местах, что и шерсть мчавшейся по лужам борзой. Таня даже вскочила, но автобус уже проехал. Мгновенье – и в стекле снова мелькали лишь серые дома, телефонные будки и прозрачные павильоны автобусных остановок.

Прошло несколько минут, прежде чем Таня окончательно выбросила эту историю из головы.

Нет, определенно сегодня был особенный день, очень мало похожий на предыдущие три тысячи двести восемьдесят пять дней, минувшие с того вечера, когда на площадке многоэтажного дома по Рублевскому шоссе появился истертый футляр от контрабаса...

Перед входом в Оружейную палату ребят построили парами. Пересчитывая всех, Ирина Владимировна едва не упала в обморок от ответственности. Толстопузый физрук Приходькин, отправленный вместе с экскурсией в качестве второго сопровождающего, вел себя куда как уравновешеннее: никого не считал и только уныло хлопал глазами. Похоже было, с большим удовольствием он подремал бы в автобусе.

– Заходим в музей парами! Все экспонаты трогаем только глазами! Глазами, я сказала! Учтите, все находится под сигнализацией! Только попробуйте разбить витрину или прилепить жвачку к царскому трону! – грозно пискнула Ирина Владимировна.

Генка Бульонов сразу оживился. Видно было, что идея, как использовать жвачку, привлекла его своей новизной.

Когда пришла ее очередь сдавать куртку в гардероб, Таня, как всегда, ощутила неловкость. Под курткой у нее была кошмарная джинсовая рубашка с обтрепанным воротником, годившаяся разве что на то, чтобы в три часа ночи воровато вышвырнуть ее в мусорный бак. Хотя Дурневы были богатыми, они всегда одевали девочку очень плохо – в самое изношенное и грязное старье, которым торговала фирма дяди Германа. Обувь же тетя Нинель подбирала всегда такую, которая была Тане либо мала, либо велика до такой степени, что ей приходилось шаркать подошвами по полу, чтобы ступня не выскользнула.

Неудивительно, что, видя потом Таню в этом тряпье, даже тетя Нинель, черствая и бестактная, как африканский носорог, порой испытывала нечто вроде угрызений совести и начинала говорить всем учителям подряд: «Да, согласна, мы одеваем ее неважно. Но она все равно все порвет! А что вы хотите от дочери вора и алкоголички? Мы с мужем совершили непростительную глупость, взяв ее, и несем теперь свой крест».