Дорога в один конец - Конторович Александр Сергеевич. Страница 60
– Глупый, да? У тебя, хлопче, есть один выход. Подсказать?
Охримчук молчит.
– Так вот! Хочешь жить – докажи, что ты истинный патриот!
– Как доказать?
– Мы тоби веревку дадим. Ну и поможем, само собой. Подвесишь на воротах этих двоих – оставим жизнь. И к себе возьмем. Не сразу, понятно, да и оружия пока не дадим. Но жить будешь. Ну?!
Парень мотает головой:
– Ни! Не можно это – то мои браты!
– Москаль да чечен – давно тоби братьями стали? Они браты – а мы тогда хто?
– Фашисты вы… – глухо отвечает Охримчук.
И только сейчас я замечаю на рукавах всех вооруженных повязки со странным изображением. На черно-красном фоне стилизованная свастика. Ну, не совсем свастика, но очень уж похоже… Такие татуировки были на воевавших в Чечне наемниках. Против нас воевавших, само собой разумеется. Только накалывали их на коже, и красно-черного фона там не имелось.
– От так? – неожиданно спокойно произносит главарь. – Добре… Гнат!
– Тут я, пан сотник!
Сотник? Где это в армии такие звания есть? Или тут тоже сплошь реконструкторы подобрались? Ну, тогда они изображают что-то совсем непотребное…
– Пошукай в дому, – кивает в мою сторону бритоголовый. – Там я малость гвоздей бачив, сотку. Вот сюда их и тащи. Да молоток не забудь! Мы сейчас тут барельеф делать станем – аккурат на том заборчике! Развесим цих гавриков так, чтобы они друг другу в гляделки пялились – нехай так-то и висят, пока не сдохнут! Олекса!
– Тут я, пан сотник!
– Дуй к Семену! У него камера хорошая есть, я вчерась бачив. Нехай он сюда ее тащит – снимем ролик!
Со щелчком встает на место последний пазл. Свастики, распятие, слова Охримчука – это нацисты!
Да, я понимаю все, что они говорят. И? Немцев я тоже понимал, очень, кстати, неплохо. Даже разговаривал. А теперь, стало быть, фашисты говорят по-украински? Ну и что с того? Они стали белыми и пушистыми?
Не заметно.
Распять раненого?
Перед глазами встают распятый на кресте солдат в Чечне, распятый пленный на кресте на Волховском фронте. В одном месте это сделали боевики, в другом – немцы. И что – между этими случаями есть какая-то разница?
Нет.
И те фашисты – и другие.
И эти.
Все. Вопросов больше нет.
Отступаю в сторону, прячась в стенной нише, за печью. Если Гнат пойдет прямо, он будет ко мне левым боком. Свернет – спиной.
Кинжал сам собой прыгает в руку.
Топот ног, злодей направо свернул. Отчего злодей? А кем его еще называть прикажете? Помогаешь негодяю творить зло – сам такой.
Пара шагов, и моя рука ложится на рот Гната, лишая того возможности заорать. А кинжал мягко входит ему в печень – этот удар у меня хорошо поставлен.
Дрыгнулся мужик, изогнулся… но поздно…
Один готов.
Делаю несколько шагов в комнату с оружием. Минутка-другая у меня еще есть.
Пистолет – на место, патрон дослать, кобуру расстегнуть.
Проверяю пулемет – вроде бы все в порядке. Не самый, конечно, айс стрелять из него сейчас, мало ли сколько народу вокруг шастает? И что это за народ… тоже неизвестно.
Снова к выходу – опять осторожно выглядываем во двор. А там уже кипит «работа». К рукам двоих ребят – Охримчука и Филенко – уже привязали длинные доски. Это чтобы они руки в стороны расставленными держали и не особо мешались при распятии. Сейчас большая часть гопы навалилась на чечена, оказавшегося неслабым таким бойцом – отмахивался он отчаянно и парочке человек подвесить успел основательно.
Сотник развалился на табуретке и, опершись спиной на стену, ухмыляясь, наблюдал разворачивающееся перед ним зрелище, отпуская ехидные комментарии.
С тебя и начнем…
Прыжок, взмах приклада – получи!
Съехал бедолага на землю, даже и не пукнул лишний раз.
– Смирно!
И ухожу прыжком налево.
Старшинский рык – это, знаете ли…
Инстинктивно в струнку вытягиваешься, по себе помню.
Обалдевшие мерзюки отпускают Гарипова – тот мешком падает на землю.
И оборачиваются на окрик.
А там никого нет. Только кулем валяется у стены «пан сотник».
Все пленные у вас, ребятки, за спиною, то есть по отношению ко мне слева, и под выстрелы не попадают. Чечен так и вовсе на земле лежит.
Ду-ду-ду-ду-дах!
Еще гуляет по двору эхо от выстрелов, а мордовороты уже оседают на землю. Почти на одной линии стояли, пули навылет шли, оттого и стрелял я немного.
МГ-34 машина жуткая и сама по себе, а уж в подобном случае…
Пленники удивленно лупают глазами, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Потом, все потом!
Кидаю чечену кинжал:
– Давай в темпе веревки режь! Вооружайтесь, мать вашу!
– Ты кто? – удивленно спрашивает он. А кинжал еще в воздухе поймал. И сразу за рукоятку – молоток!
– Старшина Красовский! Еще глупые вопросы есть? Нет? Выполнять!!!
А сам присаживаюсь на корточки у сотника. Пистолетным стволом разжимаю ему зубы. Немилосердно бью его по щекам – очнись!
– Га?
А еще разок?
– Эй! – Не очень-то у него это получается – с пистолетным-то стволом во рту…
И еще раз…
– Ты кто?
– Старшина Красовский, двести восемьдесят шестая стрелковая дивизия, отдельная разведрота.
– Э-э-э… не знаю такой.
– Ну и что? А ты что за фрукт?
– Не знаешь? – В его глазах явственно видно удивление.
Бац!
– Ой! Гнатюк я! Сотник Гнатюк!
– Та еще собака, – опираясь на палку, подходит сзади Филенко. – Людей живьем сжигал… личность известная. Тут вся его сотня, вчера только появились.
– Сколько их?
– Человек шестьдесят… Впрочем, – он смотрит на лежащих во дворе головорезов, – уже меньше.
– Добавить что-нибудь хочешь? – обращаюсь я к бритоголовому.
– А… а что? Вин сказал все…
– То есть как «язык» ты интереса не представляешь…
Кровью из разнесенного затылка забрызгало изрядный кусок стены – «парабеллум» не подвел.
Встаю и, обтерев ствол, убираю пистолет в кобуру.
– Вооружились?
– Так точно! – в один голос отвечают парни.
– Вопросы есть?
– Старшина… – Это Руслан.
– ??! – На моем лице написано удивление.
– Товарищ старшина!
– Другое дело! Что за вопрос?
– Вот… – Он протягивает мне кинжал. Как и положено – рукояткой ко мне. – Откуда он у вас?!
– Товарищ подарил. Между прочим, тоже Гарипов! И тоже – Руслан!
– А-а-а… как давно?
– Да… – чешу я в затылке. – Не так чтобы и очень… хотя это как посмотреть…
Ну да. Парни все восьмидесятых годов рождения, на вид им лет под тридцать. Это ж какой нынче год будет? А по сравнению с сорок третьим… изрядный срок получается.
– Это прапрадеда Махмуда кинжал, там наш родовой знак есть!
– Ну и хорошо! Тот Руслан, между прочим, знатный боец был!
– Так он и сейчас еще крепок.
Оф-ф-фигеть – не встать! Так это внук Гарипова? То-то я и смотрю – похож! Однако…
– Охримчук! У тебя дед воевал?
– Под Питером, до сорок четвертого. Потом комиссовали его по ранению. Семь лет как по– мер уже.
Так.
Что спрашивать у Филенко – не знаю. Да и опасаюсь, откровенно говоря. И так уже какая-то мистика происходит.
– Слушай мою команду!
Ребята подтягиваются.
– Охримчук – на тебе раненый! Тащишь, пока можешь, потом сменим. Гарипов – на тебе тыл…
– С тобой пойду, командир!
А ведь и пойдет. По всему видать, толк из парня будет.
– Ладно, берешь левый фланг. Дорогу знаешь?
– Знаю!
– Уходите… – подает голос Филенко. – Я иду медленно, обузой стану для всех. Автомат есть, гранат наберу… Задержу их тут всех.
Вот же ж мать твою! Сызнова история повторяется? Тот Филенко остался, уж и не знаю, кто он этому – родня или однофамилец, теперь и этот туда же? И опять оглядываться назад, считая выстрелы? А вот фиг! С нами пойдет – и баста!
Топот ног, хриплые выкрики – на выстрелы бегут сослуживцы (подельники?) «сотника». Камеру, поди, несут? Сейчас мы вам тут устроим съемки!