Время колесниц - Чистов Дмитрий. Страница 52

Юный бог улёгся на набитый тростником тюфяк и, окинув взглядом тонкие стены их «темницы», заметил:

— А этот Руг не так прост, как кажется. Он наверняка понимает, что воины снаружи выставлены не для нас, а для спокойствия среди жителей свайного посёлка. Сбежать из нашего сарайчика легче лёгкого, только вот куда денешься с рукотворного острова? Кстати, Руг, несомненно, жрец Вана Пращника. Не удивлюсь, если он его родственник: на полубога наш новый знакомый не тянет, значит — внук или правнук.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, это же очевидно. Жрец всегда отличается от простого человека или, скажем, мага.

— А чем? — заинтересовался Эдан.

— Не знаю. Отличается, и всё! Когда ты принёс мне клятву, ты тоже перестал быть тем, кем был прежде. Клятва, дорогой мой, не бывает просто так. Любое слово имеет силу — проклятые сгоряча твоим дружком Фехтне воины смогут подтвердить этот прискорбный факт. Таким образом устроен мир; о деталях можешь спросить у моего отца... впрочем, даже если когда-нибудь представится такая возможность, он вряд ли что-либо тебе ответит.

— Правду ли говорят, что отец твой Огам придумал письменность?

— Наверное... Он многое изобрёл. Думаю, проклятые значки — самая бесполезная из всех его задумок: они годятся только для дряхлых, ослабевших памятью сказителей. А кому нужен забывчивый сказитель? Насколько мне известно, сам Огам ими никогда не пользовался и пользоваться не собирается.

Они просидели взаперти до вечера. В час когда закатное солнце просвечивало сквозь плетение стен там, где обвалилась глиняная обмазка, а над ухом у Эдана зазвенели первые вышедшие на охоту комары, дверь отворилась и пленникам внесли неожиданно обильный ужин. За время заточения Эдан изрядно проголодался, поэтому с жадностью накинулся на чудесное жаркое из дичи с водяными орешками. Запивая его местной слабенькой брагой, он похрустывал маринованными побегами какого-то растения. Бринн, разумеется, не чувствовал голода и, отпробовав всего по кусочку, перевёл взгляд на вошедших гостей. Одним из них был уже знакомый Руг, вежливо дожидавшийся окончания трапезы. Вторым пришёл невысокий горбун, всё тело которого было странным образом перекручено набок; вдобавок ко всему посетитель сильно косил на оба глаза. Одевался этот странный абориген в какое-то полусгнившее домотканое рваньё, поддерживаемое поясом тончайшей выделки. На поясе висели потёртая праща с мешочком камней и маленький бубен.

Эдан прожевал последний кусок, вытер жирные руки о предложенное вышитое полотенце и в свою очередь уставился на посетителей. Внимательно изучив горбуна с пращой, он вполголоса спросил у своего патрона:

— Это, часом, не сам Ван к нам пожаловал? Бринн покачал головой:

— Нет. Думаю, он его родной сын.

— Похоже, Вану не повезло с детьми, — ехидно заметил молодой жрец.

Озёрные жители не поняли (или притворились, что не поняли) ни слова из их разговора. Молчание прервал Руг, который обратился напрямую к Бринну:

— Господин желал встречи с Ваном?

Юный бог просто кивнул.

— Господин получит встречу с Ваном, если проследует с нами.

Эдан приподнялся было со своего места, но Бринн остановил его жестом:

— Ты останешься здесь.

Недовольный жреп пожал плечами: спорить в столь странной обстановке — дело бесполезное. Бог и два его провожатых встали и скрылись за дверью, которую стражники тотчас же затворили за ними.

ГЛАВА II

Длинный моноксил бесшумно скользил по ночному озеру. Полная луна отражалась на поверхности воды, серебрила верхушки сосен прибрежного леса. Тоскливо выли волки где-то вдали на торфяных болотах; меж древесных стволов и в глубине озера перемигивались загадочные огоньки. Воистину, то была странная ночь в странных краях, и Бринн надеялся вскоре повстречать хозяина этих мест.

Двое гребцов привычно орудовали вёслами, направляя лодку в только им одним известном направлении. Довольно долго они лавировали меж маленьких заболоченных островков, пока наконец долблёнка не оказалась в обширной бухте, отделе иной от озера широкой песчаной косой. Посреди неё росли несколько огромных кувшинок, подобных тем, что уже видели юный бог и его жрец.

Лодка причалила к самому большому листу, на котором можно было бы смело выстроить пару хижин; над ним возвышался закрытый бутон диковинного цветка.

— Вылезай! — прошептал горбун, и Бринн, подчинившись приказу, ступил на чуть колышущийся и пружинящий под ногами лист. Как только он покинул лодку, моноксил, в два гребка отчалив от кувшинки, начал быстро удаляться. Скоро он и вовсе исчез во мраке сентябрьской ночи.

Бог сделал пару шагов по направлению к цветку, огляделся вокруг и уселся на пятки, приготовившись к долгому ожиданию. Что-то непременно должно было произойти, и, конечно же, произошло.

Не успела красная полная луна достигнуть зенита, как бутон начал раскрываться. Казалось, что цветок сиял неярким внутренним светом, окрашивавшим всё вокруг в тёплые желтоватые тона.

Бутон распустился; внутри, в чашечке цветка, сидели взявшись за руки двое, две недвижимые фигуры — мужская и женская.

Мужчина в простой неподпоясанной хламиде сидел скрестив ноги; веки его были сомкнуты — он, казалось, дремал. Обнажённая женщина бодрствовала; она, несомненно, заметила сидящего неподалёку чужака.

— Я приветствую тебя, Ван Пращник. Здравствуй и ты, Хозяйка.

Та склонила голову и чуть улыбнулась в ответ на приветствие. Ван даже не открыл глаз.

— Зачем ты пришёл сюда, сын мудрого Огама, даровавшего людям искусство увековечения слов? Что ищешь в забытом прочими богами краю? — Голос казался разлитым в окружающем пространстве; с Брин-ном говорило не неподвижное существо в распустившемся бутоне, то был плеск озёрной воды, которую всколыхнул плавник поднявшейся из глубин рыбы, шуршащий хор тростниковых зарослей на ветру, хруст веток под мягкими лапами неведомого зверя.

— Я искал тебя, Соплеменник Ван.

— Ты нашёл его. Что тебе нужно от Вана?

— Мы нуждаемся в твоей помощи. Владетели города Кера желают силой подчинить себе всё Пятиградье.

— Неудивительно. Рано или поздно должно было случиться что-то подобное. Воинам при оружии вообще свойственно убивать друг друга. При чем же здесь Ван?

— Но твои сыновья...

— Я любил моих сыновей. Но. даже пробив головы всех ургитов камнями из моей пращи, я не вернул бы их себе. Месть моя оказалась бесполезной, и я ушёл из Кера.

— Как твоя честь позволила тебе оставить кровную месть?

— Честь? — Тростник рассмеялся, и плеснула хвостом рыба в затоне. — Малыш Бринн слишком много общается с людьми. Постепенно ты сам начал мыслить подобно смертному племени. Что люди обозначают этим словом? Честь — суть осознание человеком своей ответственности перед другими людьми. В ней они без особого успеха извечно ищут смысл своего существования. Маленький человечишко осознаёт свою ответственность только лишь перед самим собой; большой человек — перед семьёй, великий — перед своим родом. Величайший из живущих осознаёт личную ответственность перед всеми людьми вместе, сколько их ни есть на земле, и перед каждым из них в отдельности; это он также называет честью. Те, кого люди величают Младшими Богами, подобны им во многом, но есть и отличия: мы не подвержены страстям и безумным желаниям. Раз страсти не подчиняют нас, нет и чувства долга, возникающего на болезненном надломе души. Для людей каждый из пас является воплощением какой-то одной из сторон бытия. раздирающих их самих на части: воинской доблести, звериной жестокости, благородства, хитрости, беспристрастности, честности, справедливости, любви или ненависти.

— Зачем же ты укрылся в этом отдалённом краю, если не для подготовки достойного отмщения? Или, быть может, ты спрятался на болотах, чтобы не достигали ушей поношения убийц твоих детей, почувствовавших свою безнаказанность?

— Не пытайся расшевелить меня оскорблениями, юный бог Бринн из племени Ллеу. Подобный способ заполучить содействие того, кто тебе нужен, стал хорошо известен задолго до твоего рождения. Что же касается металлов, то я лишь пытаюсь загладить вину Младших Богов перед своими племенами, как и перед всем человеческим родом.