Пробуждение души - Дойл Аманда. Страница 20

Не дождавшись ответа, он передвинул рукоятку передач, вывернул машину обратно на дорогу и, взяв первый поворот налево, поехал по улице к своему дому. Ей нравился его дом: нравилось, как он гармонировал с местом, где поставлен, нравилось, что бревна, из которых он был сложен, потемнели от непогоды, нравилось чувствовать себя там уютно, чувствовать, что тебя там любят и заботятся о тебе.

— Давно вы живете здесь? — спросила Карли, когда они поднимались по ступеням.

Бак взглянул на нее, разыскивая ключ от двери в связке:

— С тех пор, как мама продала ранчо. Около десяти лет.

Он говорил ей это вчера вечером.

— Сколько вам было лет?

— Двадцать шесть.

— Работа в полиции и страстное желание иметь свой собственный дом.

— Работа в полиции и бабушка, которая не могла больше жить одна, но еще не хотела переезжать в дом престарелых. — Бак открыл дверь, потом отступил назад, пропуская ее вперед.

Итак, бывший спортсмен, футбольная звезда, бравый полицейский переехал сюда, чтобы заботиться о своей бабушке. В этом было что-то неправдоподобно трогательное.

— Вы не хотели оставлять семейное ранчо?

— Я не мог там работать, — Бак проследовал за ней в гостиную, бросил ключи на кофейный столик и сел в кресло. — Эта работа не требует физических усилий: случайная погоня или драка — это нечто из ряда вон выходящее. Работа на ранчо — физическая, трудная. Обычно я забывал про свое колено, но иногда приходилось беречь его. Я не мог работать на ранчо так, как мой отец.

Бак замолчал, его взгляд остановился на стоящей на полке фотографии старой леди.

— Моя бабушка. Я был ближе к ней, чем к своим родителям. Через два года после того, как мы переехали сюда, она упала, сломала бедро и… — Чувствуя себя неловко, Бак пожал плечами. — Я не мог уже ухаживать за ней. Я уже стал шерифом, но не мог найти никого, кто бы оставался с ней целый день. Но это был ее выбор. Я не принуждал ее. Она сама решила, что пора.

— Бабушка и дедушка — это то, о чем я тоскую больше всего. Я знаю, что они должны быть у меня, но… — Карли увидела, как Бак посмотрел на нее, и не закончила. Она хотела все вновь объяснить ему, хотела достать семейную фотографию из своего бумажника и снова показать ему, заставить его поверить, что ребенок на фото — это она сама, и что люди, держащие ребенка, — это ее родители. Но ей никогда не убедить его. А в последние несколько дней она не была уверена, что сможет убедить хотя бы себя.

— Не возражаешь против сандвичей на ланч? — спросил Бак, поднимаясь с кресла.

Карли неохотно последовала за ним на кухню.

— Это здорово. — Она оперлась локтем на стойку и наблюдала, как Бак вынимает продукты из холодильника. Ей нравилось наблюдать за ним, особенно когда он был в этих плотных джинсах и футболке с эмблемой университета в штате Небраска, которая сидела на нем так же хорошо, как джинсы. Сейчас он не выглядел офицером, блюстителем закона. Нет, он воспринимался просто как привлекательный мужчина. Очень привлекательный мужчина. Он был в связи с Лорой, которой могла быть и она; он ненавидел, беспощадно ненавидел, как она поняла за несколько мгновений вчера, женщину, которой Карли не хотела быть.

Отвернувшись от него, Карли увидела автоответчик на столике рядом с телефоном.

— Тут сообщение, — заметила она, увидев красную лампочку мигающей.

— Ты не нажмешь кнопку?

Карли нажала, и приятный, материнский голос Морин Фелпс наполнил комнату:

«Бак, это Морин. Хэзел сказала мне, что Лора… — Пауза. — Я имею в виду Карли. Я еще не могу привыкнуть называть ее так. Во всяком случае, Хэзел сказала, что она уехала утром из гостиницы с тобой. Я надеюсь, что смогу увидеть вас обоих сегодня у себя к обеду. Позвони мне, дорогой, ладно?»

Автоответчик дал сигнал отбоя. Не поднимая глаз, Карли знала, что Бак смотрит на нее. Он предоставил решение ей. Если она хочет пойти, он пойдет с ней. Если она не хочет, он не будет заставлять ее.

Карли не возражала бы побывать вновь в этом чудовищно безобразном доме. Она не возражала бы разделить трапезу с теткой Лоры. Она бы не испугалась, если бы Морин обняла ее. Она боялась Трины.

Подняв глаза, Карли встретила взгляд Бака. На его смуглом усталом лице она не увидела подсказки, намека на то, какого решения он от нее ожидал.

— Она пугает меня, — сказала Карли тихо.

Бак тотчас понял, кого Карли имела в виду.

— Трина безвредна.

— Тебе легко говорить. Она тает перед тобой, но ненавидит меня. Что я… — Карли спохватилась, но Бак успел обратить внимание на ее оговорку. — Что же Лора сделала, чтобы возбудить в Трине такое чувство?

— Она была красива. Остроумна. Более популярна среди парней. — Бак поставил две тарелки на маленький круглый стол около окна, потом вернулся к холодильнику за льдом и содовой водой. — Лора была более… живой. Когда она была рядом, ты ощущал ее, она привлекала внимание. Трина… у нее всегда было стремление уйти в тень. Полжизни с Лорой сломили ее.

Бак был уже на середине комнаты, когда внезапно остановился и посмотрел на банки консервов у себя в руках.

— У меня нет никакой диеты.

— Вот и хорошо. У меня тоже. — Карли сбросила туфли и села, вытянув ноги, потом, поколебавшись, сказала:

— Я знаю, ты уверен, что я — это Лора…

Бак долго не отвечал, так долго, что Карли успела съесть свой сандвич и опорожнить наполовину стакан с соком. Когда он наконец ответил, то слова его были взвешенными и выстраданными.

— Лора никогда не увлекалась внезапными вопросами. Она никогда не съела бы кусок вишневого пирога или сандвич с майонезом.

Карли посмотрела на свой сандвич и на толстый слой майонеза на нем.

— Ее бы никто не увидел, пока она полностью не спрятала бы шрам под гримом. Она никогда не позволила бы Трине собой командовать. Она никогда бы не задала все те вопросы обо мне или о ком-нибудь еще, которые задала мне ты, во всяком случае, не слушала бы ответов. — Бак остановился и посмотрел в окно, наблюдая, как ветер шевелит ветви деревьев, потом смущенно взглянул на нее. — Лора не ждала меня одетой, и она никогда не оттолкнула бы меня.

Забыв о еде, Карли смотрела на Бака. Больше ей не следует задавать вопросы этому мужчине. Слишком часто его ответы были такими, какие бы ей не хотелось слышать.

— Теперь я спокойно думаю о вас, как о двух разных людях. Чем больше времени я провожу с тобой и лучше узнаю тебя, тем лучше я понимаю, что ты и Лора — разные люди, своего рода человек до и после. Плохой и хороший. Темный и светлый. Черное и белое.

Если Карли — это «после», она также была «хорошей и светлой»? Она надеялась, что да. Она не хотела быть плохой. Она не хотела приносить печаль людям вокруг нее. Она не хотела быть Лорой. Но если она была ею, то не хотела быть той Лорой, которую Бак ненавидел.

Боже, помоги ей, она действительно не хотела этого.

— Ты думаешь, что любого оставишь в дураках, да?

Голос Трины, ледяной и низкий, раздался прямо позади Карли, и у нее мурашки поползли по коже. Женщина напугала ее, входя в комнату и направляясь к окну, где стояла Карли. Нет, дрожь, которая ее охватила, была вызвана чем-то более острым, более коварным, более угрожающим, чем простое удивление.

Трина безвредна. Так считал Бак, и на первый взгляд она казалась такой. Она была высокой, с каштановыми прямо расчесанными волосами до плеч, а ее глаза были карими, невыразительными и мутноватыми. Ее внешность была заурядна, без изюминки. Безвредна. Взглянув в эти глаза, Карли поняла, что Бак не прав. Она видела злобу, слышала ненависть в голосе Трины, чувствовала зло, обволакивающее ее.

Повернувшись лицом к Трине, Карли, силясь улыбнуться и сдерживая тревогу, ответила:

— Я никого не пытаюсь оставить в дураках, Трина.

— Мать, Бак, все в городе — все они верят твоей лжи. Но не я. Я знаю тебя. Я знаю, на что ты способна.

Все еще улыбаясь, Карли сильнее сжала стакан, который держала обеими руками, страстно желая, чтобы Бак и Морин вернулись из кухни. Почему старая женщина упомянула поломанный мусорный ящик сразу же, как только они закончили обедать? И почему Бак вызвался взглянуть на него? Почему они оставили ее одну так надолго с Триной?