Мир вечного ливня - Янковский Дмитрий Валентинович. Страница 35

Только на студии не было ни рева, ни взрывов – крик раздался почти в полной тишине.

Первый рывок в ту сторону – рефлекторный. Эта привычка вырабатывается быстро – бежать на крик, потому что сегодня ты кого-то спасешь, а завтра тебе помогут, если подойдет очередь получить в организм ощеренную остриями железку. Потом уже мысли, а сначала бежать, и кубарем по лестнице, не обращая внимания на ободранные ладони, через перила, в полутьму цокольного этажа, где я был с Катей, а потом еще ниже – там, кажется, находился служебный ход.

Раненого я увидел сразу – в первый миг мне показалось, что он гвоздем прибит к косяку распахнутой настежь двери, но чуть позже стало ясно, что не гвоздь это, а шарнирный рычаг, какими подпружинивают двери, чтобы сами закрывались. Пострадавший был в черной форме охранника и уже не кричал – потерял сознание. Да и немудрено при такой травме… Толстый стальной штырь соскочил с пружины и пробил парню руку чуть выше запястья. За каким чертом охранник полез в механизм? Но это были вопросы не для этой минуты. А сейчас важно было снять раненого с окровавленного штыря, на котором он повис, как пробитая бабочка на булавке. С этим пришлось повозиться, поскольку лучевая кость охранника оказалась перебита, и снимать его надо было аккуратно, чтобы не нанести еще большую травму. Кряхтя и потея, я все же справился с этой задачей и уложил пострадавшего на бетонный пол у двери. Кровь у него из руки вытекала толчками, заливая мне одежду – темная венозная кровь.

Совершенно забыв, где я нахожусь, что это студия, а не поле битвы, я хлопнул себя по карману, в котором обычно находился медпакет с обезболивающим и бинтами. Но никакого пакета, конечно, не оказалось. Пришлось делать жгут из пояса от плаща, а потом отрывать рукав от формы охранника и накладывать первичную повязку. На лестнице раздался топот нескольких ног, женский визг, потом снова топот, но я не обращал на это внимания – был занят. А когда освободился, мне и вовсе стало не до всех, потому что я узнал охранника.

Это был Михаил из сна. Мой салага, пострадавший в бою корректировщик.

Когда Михаила увозила «Скорая», я выяснил у водителя, в какой больнице искать раненого, и немедля поймал такси. Уже в машине вспомнил, что так и не пересчитал деньги в конверте, но теперь во мне окрепла уверенность, что там лежит ровно три тысячи шестьсот долларов. И хотя эта уверенность была на редкость бредовой, но что-то уж очень много произошло совпадений, доказывающих, что мои военные сны не являются обычными снами. Попавший за шиворот бычок, потом ободранные ладони, а теперь раненный наяву корректировщик. Раненный точно в то место, куда вонзилась ветка во сне. Вот и думай после этого, вот и верь после этого в материализм.

«Сука все-таки этот Кирилл, – думал я, прислонившись лбом к боковому стеклу. – Денег, говорит, не получишь. Не стреляй, говорит, себе в голову, а то игра закончится и мы с тобой, дорогой, прекратим всяческие отношения. Конечно, прекратим! А я, дурак, чуть с дерева сам не прыгнул! Ну и дела…»

Воображение живо нарисовало картинку, где я лежал на асфальте в луже крови, грохнувшись по пьяному делу с моста. А ведь это запросто могло воплотиться в реальность. При таких раскладах – проще простого. Кто же он, этот Кирилл? Человек? Адова тварь или плод моего сумасшествия? Может, я уже в психушке сижу, колочусь лбом о мягкую стену, а весь этот цирк со снами и сценариями – горячечный бред? Этот вариант еще не самый худший, там хоть голову о стену не разобьешь. А если не в психушке? Если все на самом деле так?

Холодные пальцы страха ухватили меня за загривок.

«А чего бояться-то? – попробовал я от него отбиться. – Я что, жизнью не рисковал?»

Но это было пустое. Это вечный парадокс – на пулеметы легко, а к зубному идешь, и коленки дрожат. Ничего невозможно поделать. Потому что наяву смерть от пули проста и понятна, а вот гибель в приснившемся бою – явный перебор и извращение. Нет, ну действительно, чересчур. Как в дурном фильме ужасов. Фредди Крюгер энд бразерз. Мистика какая-то, чтоб ее.

Я вспомнил, как мы с Андреем сидели ночью в засаде на прифронтовом кладбище, а вокруг нехорошо светились фосфоресцирующие облака над могилами. Нам бы обстрела бояться, но куда там! Волосы на голове шевелились совсем от других мыслей – о мертвецах, упырях и вампирах. Я тогда, помнится, так перепотел холодным потом, что форму можно было отжимать. И сейчас было очень похоже. Меня аж затошнило, так сжались кишки от страха.

Дойдя до крайнего нервного напряжения, я решил наплевать на присутствие водителя, достал конверт и в открытую пересчитал деньги. Получившаяся сумма окончательно меня добила – ровно три тысячи долларов. Без шестисот.

«А ведь все честно, – подумал я. – Как сценаристу Кирилл мне обещал заплатить через месяц работы, а он еще не прошел, этот месяц. Снайперские же были обещаны в любом случае. Вот я их и получил».

Во втором конверте оказалось две тысячи триста долларов. Теперь у меня не было ни малейших сомнений в том, кому эти деньги предназначались и почему они отданы были именно мне. Получалось, что здешний, настоящий Кирилл знал, что так все получится. А значит, это был тот же человек, который нанял меня во сне. Но почему же он наяву ни разу ни словом не обмолвился о том, что происходило между нами по другую сторону реальности? Я-то уже всерьез разделил начальника надвое – на того, кто во сне, и того, кто здесь. Думал, что это мое воображение так интерпретировало образы. Но вот ведь как получилось… Можно ли сказать «неожиданно»? Нет, нельзя. С самого начала я подозревал, что все так и будет. Ну, не в точности, это понятно, но по мере знакомства с Кириллом он казался мне все более и более странным, я мало его понимал, хотя общения наяву было достаточно. В общем, несмотря на необычность происшедшего, я не был ошарашен, хотя, учитывая ситуацию, отсутствие удивления кому угодно могло показаться патологией. Да оно так и было. Уж чью-чью, а мою психику точно нельзя назвать здоровой и уравновешенной. Но в данном случае можно этому радоваться, поскольку вместо того, чтобы кататься по полу в истерике, я ехал в больницу к Михаилу. Хотелось узнать, что знает он о подробностях происходящего с нами.

Если честно, я любил госпитали. Набегаешься, напрыгаешься, насидишься в засадах, получишь, наконец, по голове отлетевшим при взрыве булыжником и лежишь себе с очередным сотрясением мозга. Тихо, спокойно, в шесть утра не вскакивать, не лезть под дождь, в болото, в снег, по горам не ползать. Медсестры ходят. Строгие. По их поводу можно фантазировать вволю, что бы могло выйти да как, если бы не лежал на постельном режиме. Еда диетическая. Байки, которых вволю наслушаешься от соседей по койкам. В общем, все два часа, которые я прождал того момента, когда меня пустят к Михаилу, прошли в приятных воспоминаниях. Наконец в вестибюль травматологии, где то и дело проходили больные на костылях и родственники с пакетами передач, спустилась медсестра.

– Вы к больному, которого привезли с киностудии?

– Да, – я приподнялся со скрипучего деревянного кресла.

– Пойдемте, к нему уже можно.

Она провела меня по лестнице на второй этаж. Высокие потолки, ровно окрашенные стены, одинаковые двери палат. Пожилая ворчливая санитарка забрала у меня плащ и велела надеть белый халат. Конверты с деньгами пришлось рассовать по карманам брюк.

– Вам сюда. – Медсестра открыла передо мной дверь под номером девять, но сама заходить не стала.

А я переступил порог четырехместной палаты, в которой кроме Михаила находился еще один мужчина, чуть постарше меня. Мой корректировщик хмуро глядел в потолок.

– Привет, – поздоровался я.

Немая сцена. Надо было видеть Михаила, когда он разглядел, кто перед ним стоит. Но какой еще реакции можно было ждать от человека, перед которым в реальности возник персонаж его сна? Это у меня не было ни времени, ни сил на удивление, когда я стягивал его со штыря, а у Михаила время было. В общем, он секунд пятнадцать приходил в себя, потом еще столько же тупо на меня пялился.