По следам Добрыни - Членов Анатолий Маркович. Страница 4

И дело не просто в том, что в былине сохранились для науки кое-какие дополнительные сведения о людях и событиях, отсутствующие случайно в летописи. Тот же Рыбаков резко подчеркивает классовую природу былин:

«Былины – это как бы устный учебник родной истории, сложенный самим народом; он может сходиться с официальным изложением истории, но может и резко расходиться с придворными летописцами. Для нас очень важны народные оценки тех или иных явлений и событий, которые мы находим в былинной эпической поэзии, так как это единственный способ услышать голос народа о том, что происходило тысячу лет назад» [6].

Действительно, сведения устного учебника родной истории, сложенного самим народом, могут не совпадать со сведениями письменного, т. е. летописи. И так как летопись по классовой природе есть учебник феодальный, то в ее данные, по мнению Рыбакова, надо вносить коррективы по былине.

Устное существование былины дало ей возможность избегнуть княжеской и церковной цензур. Правда, еще бытует представление, будто летопись и есть народный учебник родной истории, не зависимый от князей. Летописи писались будто бы в тиши монашеской кельи, беспристрастными отшельниками или некими мудрыми старцами, носителями народного духа и хранителями истины. К сожалению, взгляд этот неверен. Еще крупнейший дореволюционный знаток русского летописания академик А. А. Шахматов писал: «Рукой летописца управлял в большинстве случаев не высокий идеал далекого от жизни и мирской суеты благочестивого отшельника… рукой летописца управляли страсти и мирские интересы» [7]. К тому же наука установила, что летописцами этими на Руси X – XII веков были преимущественно князья, бояре, епископы, игумены, словом, высшая знать.

Взгляд на летопись как на народный учебник истории порожден просто незнанием того, что сделано наукой. На самом же деле зеркалом народной оценки событий и исторических деятелей была вовсе не летопись, а как раз былина.

Владимиров цикл былин имеет поэтому чрезвычайную важность – он первый развернутый памятник проявления русского национального самосознания. И одновременно первый развернутый памятник русской литературы. Он сложен еще в X веке, на целое столетие старше летописи (дошедшей до нас в версии XI и в редакциях начала XII века). Естественно, его информацией о Добрыне пренебречь нельзя.

Сын Малко Любечанина. Итак, я еду в x век. Таков мой хронологический адрес. Наш герой – реальный человек, живший в X веке и зафиксированный как в русских летописях (добавлю, киевских и новгородских), так и в былинах. Как уже было сказано, он сын некоего Малко Любечанина, человека, судя по летописи, ничем не примечательного: кроме имени, о нем в летописи не говорится ровно ничего. Зато в ней кое-что говорится о сестре Добрыни. Ее звали Малуша. Она была одно время княжеской ключницей. И потом стала матерью князя Владимира.

Малко Любечанин… А что это, собственно, значит – Любечанин? В живом разговорном русском языке такого слова сегодня нет. А между тем оно дает и географический адрес поездки на родину Добрыни. В летописные времена слово «любечанин» было на Руси общеизвестным и значило – житель русского города Любеча.

Сейчас города Любеча нет. А на географической карте вы найдете одноименный поселок городского типа. Стоит он на восточном берегу Днепра, в Черниговской области УССР. Но тысячу лет назад Любеч был городом. Он часто упоминается в летописях. Впервые – еще в IX веке, в статье 882 года. А так как под этим годом говорится о взятии Любеча, он, несомненно, существовал еще раньше. В ту седую старину Любеч знали на Руси, ибо он был важной стратегической крепостью на Днепре, ключом к Киеву с севера.

Итак, ехать на родину Добрыни – значит прежде всего ехать в Любеч.

Глава 2. Любеч

Любечский замок. Сегодняшний Любеч не город и даже не районный центр, а всего лишь поселок Репкинского района на Черниговщине. Что поделаешь, тысячу лет жизнь шла своим чередом, вырастали новые города, а иные древние теряли значение. Так безвестные Репки переросли двенадцативековой Любеч…

Но Любеч знаменит не только древностью своего упоминания, но и своим замком. И главная достопримечательность Любеча сегодня – Замковая гора. На ней четыре сезона вела раскопки большая археологическая экспедиция академика Рыбакова. По раскопкам удалось установить, как выглядел Любечский замок в XI-XII веках, сделать его реконструкцию.

Теперь изображение Любечского замка – дивного деревянного строения с полутора десятками башен, с внутренними дворами, с четырехъярусным донжоном, главной башней, и трехъярусным княжеским дворцом, с подъемным мостом – украшает суперобложку первого тома академической «Истории СССР». А самому замку посвящена в этом томе специальная главка (единственное здание, удостоившееся подобной чести).

Все, кто приезжает в Любеч, просят провести их на Замковую гору. Раскопанная экспедицией Рыбакова, она была снова засыпана и теперь поросла травой. С ее плоской вершины открывается чудесный вид на Днепр и Заднепровье. Как на ладони видны и Любечские озера. На них в начале XI века произошло «Ледовое побоище».

Вершина Замковой горы пуста. Превратности веков сделали свое: в княжеских усобицах, в иноземных нашествиях замок был стерт с лица земли. Но какой твердыней он был, видишь и снизу, когда подходишь к Замковой горе, и сверху. Со всех сторон склоны уходят вниз на 60-70 градусов. Откосы умело эскарпированы (стесаны). Киевская Русь великолепно владела искусством фортификации. Любечский замок был почти неприступным.

Меряю площадку Замковой горы. 60 шагов на 160. Это вся площадка (такой она была и в XII веке), а внутренние дворы – и того меньше. Узнику, попавшему в княжеский замок, простора для прогулок было бы мало.

Но когда же были стесаны склоны Замковой горы? Ведь история Любечского замка начинается задолго до XII века. Пусть он был менее внушителен, но стоял здесь и столетиями раньше, ведь его приходилось брать с боя еще в IX веке. А склоны стесывали, чего доброго, и еще раньше: неприступным старались, наверное, сделать тут самый первый замок, выстроенный в бог весть какой глубине веков. Командная высота, ключевая крепость…

Ключ к Киеву. Так вот какой он, Любеч, навеки связанный с именем Добрыни! Я гляжу с Замковой горы вниз и думаю о том, что происходило здесь в X веке.

Арена событий, описываемых в книге первой (на современной карте)

Узник Любеча. Однажды к Любечской пристани причалила ладья: она привезла в замок узника. Это было в 946 году. Его велено было бдительно стеречь – узник был опасный.

Строжайшее заключение. 60 шагов на 160. Нет, это было уже в XII веке. И не во внутреннем дворе. А сколько же шагов для узника было в X веке? 20 на 60? Или еще меньше? Кто знает… И так долгих десять лет.

Что же сделал узник Любеча, если ему (и даже его детям) пришлось испытать столь долгое рабство? О, узник был действительно опасен: он поднял восстание против власти варяжских узурпаторов, завладевших киевским престолом, уложил на поле боя грозную варяжскую гвардию государя и взял его самого в плен. Он предал этого князя-волка (как именует его летопись, даже не пытаясь выгородить) позорной казни. Притом казнен князь-волк был по приговору земельной думы как губитель и притеснитель народа. Государь, казненный подобным образом, был не кто иной, как сын самого Рюрика – основателя Варяжской династии!

Потом победитель потребовал корону державы. Дума его земли (ее звали Древлянской) выдвинула серьезнейшую политическую и конституционную теорию: князья-варяги вели себя как хищные волки, а истинный княжеский долг в том, чтобы быть князем-пастухом, править на благо народа. А его послы гордо говорили в Киеве о преступной политике казненного угнетателя и всего Варяжского дома и о том, что в их, Древлянской, земле царит образцовый порядок, ибо ее князья «распасли» свою землю.