Вернувшийся к рассвету - Ясный Дмитрий. Страница 5

Ну, вспоминай же, вспоминай!

Бетамепродин — опиат, болеутоляющий, аналог петдина. Опиат, пусть и простенький, но сойдёт, да и карфентаил ещё не синтезировали, по-моему. Хм, вспомнил, не подвела память. Где, в каком чулане, я хранил все эти зубодробительные названия лекарственных препаратов уж и не знаю, но вот выскочили, когда стало нужно и попали точно в цель. Пробурчал довольно «бинго!», отодвинул пять упаковок в сторону, сунул руку в сейф, достал ещё две такие же. Доктор слабо шевельнулся. Время. Сдёрнуть с пепельницы куртку, найти газету. Завернуть в бумажный лист с чёрными жуками-буковками упаковки с ампулами. Всё, готово, можно уходить.

Когда я выходил из кабинета Юрий Геннадьевич еле слышно застонал, что-то невнятно произнёс и дёрнул рукой. Поздно, доктор, можете уже не пить «Боржоми». Не поможет. Я уже спускаюсь на первый этаж в туалет, где мною заранее расшевелен шпингалет на уличном окне, а этот звякающий и шуршащий свёрток ждёт укромный тайник возле котельной. Проигравший может начинать плакать.

Потом было всё просто. Когда я вернулся в больницу, то просто позволил схватить себя санитару за ухо и молча, не сопротивляясь, поволокся вслед за ним к доктору в кабинет. Сейф я оставил открытым и поэтому предполагал, что Юрий Геннадьевич сообразит, что орать о пропаже препаратов на всё отделение ему совершенно не выгодно и у нас состоится нужный мне конструктивный диалог. Поэтому я просто переждал изошедший от Юрия Геннадьевича шквал яростных криков, угроз, пару затрещин от санитара, океан разнообразных обещаний вперемешку с увещеваниями и давлением «на совесть», а потом просто предложил ему спокойно поговорить, наедине, о его дальнейшее судьбе и карьере.

Картина наблюдалась комичная — я даже, не сдержавшись, открыто улыбнулся. Во все свои девятнадцать зубов. Санитара в расчёт не берём — туповат оказался разумом и просто не заметил смену ролей, а вот Юрий Геннадьевич, оказался наоборот, вовсе не глуп и пару раз изумлённо открыв и закрыв рот, задавленно хрюкнул и, сломав карандаш, тут же выставил за дверь медбрата. Водрузив на угреватый нос очки, онсложил руки перед собой, весь подобрался и сухо произнёс:

— Слушаю тебя, Дима, внимательно.

Я потёр горевшее ухо и, устроившись на клеёнчатой кушетке поудобней, неторопливо заговорил:

— Суть моего предложения, уважаемый Юрий Геннадьевич, очень проста — вы пишите заключение о моём полном физическом и умственном здоровье, так сказать о чудесном случае ремиссии, затем выдаёте историю болезни мне на руки и навсегда забываете о моём существовании, а я указываю вам место, где спрятаны похищенные препараты. В противном же случае, при очередной проверке у вас обнаруживают серьёзную недостачу наркотических средств, а я жалуюсь на приставание и развратные действия с вашей стороны и вы, мой добрый доктор, имеете очень много головной боли. Выбор прост и он за вами.

— Да кто тебе поверит, щенок! Ты больной! Ненормальный! У тебя, знаешь, какая история болезни? Да это клеймо на всю жизнь!

— Знаю. Но ведь есть очень большой шанс, что ваши враги мне поверят, Юрий Геннадьевич, ваши враги и наша доблестная милиция. Вы готовы рискнуть? Советский врач — растлитель детей и наркоман. Неплохо звучит, а? Вы ведь член коммунистической партии или кандидат в КПСС, я не ошибаюсь? Как думаете, с вашим высокоморальным обликом гражданина СССР и строителя коммунизма будет сочетаться подобное? А может, вы желаете заполучить, как и я, это клеймо на всю жизнь, Юрий Геннадьевич? Чисто из-за тщательно скрываемой вами склонности к мазохизму? Итак?

Я соскользнул с кушетки, бросил снятую куртку на пол и подался к двери, чуть приспустив пояс линялых больничных штанов:

— Мне начинать звать на помощь, Юрий Геннадьевич?

— Нет! Не надо! Я согласен, гадёныш…..

Да, гремучий это коктейль — злость и страх в смеси с бессильной ненавистью. Нервы взболтать и можете перемешивать. Меня, честно признаюсь, даже несколько пробрало от мощного негатива чувств изливаемых взглядом и голосом раздавленного человека, совершенно теперь не напоминающего лощённого и уверенного в себя врача первой категории. Но это не я хотел превратить ребёнка в ещё одну ступеньку карьерной лестницы для себя, любимого, и посему — какой мерой меряете, той и вам намерят!

— До свиданья, Юрий Геннадьевич. И не забудьте завтра сказать моей маме, чтобы она мне кофту или свитер принесла — темно тут….. тьфу, холодно тут у вас, а у меня тёплых вещей нет.

Я вышел из кабинета и, подмигнув грозно смотрящему на меня медбрату, отправился к себе в палату. А ровно через девять дней я стоял на широких ступенях центрального входа в госпиталь, держался за обветренную и шелушащуюся ладошку своей мамы и вдыхал прохладный воздух утра 9 мая 1974 года. Вдалеке дребезжал звонок трамвая, и я дрожал вместе с ним. Было очень страшно и одновременно от восторга захватывало дух — начиналась моя вторая жизнь.

Часть первая

Глава первая

— Червонец, блин, два короля в отбое, два на руках! Забыл, что ли? Зачем до этого с валетов ходил? Ну, сейчас тебе Сова погоны и повесит, придурок! Га-га-га!

— Усохни, Гера.

Рыжий подросток с веером принятых карт в руках раздраженно покосился на лыбящегося комментатора. Ну, ошибся, бывает. Да и не всё ещё потерянно — есть козырь и пиковая дама в наборе и если зайти с девятки, то отбоя не будет и погоны отменяются.

Замусоленная девятка хлёстко бьётся рубашкой о плохо прокрашенную доску столешницы.

— Зашел!

— Принял. Снова ходи. Впрочем, подожди, Сергей.

Противник рыжего, темно-русый мальчик лет девяти с ярко зелёными глазами и необычно правильными чертами лица для столь юного возраста, без уничтожаемой только годами детской припухлости, еле заметно улыбнулся и бросил карты на стол.

— Смотри, Сергей. Сейчас ты идёшь с пиковой дамы. Отбой козырной десяткой. Все в отбое, «подброса» нет. Я иду с тузов, ты берёшь, у тебя один козырь. Затем два короля, один из них козырный — бить их тебе нечем и ты снова берёшь. Ну, а следующими идут шестёрки и одна из них козырная. Отбой, у меня карт нет, ты остался и проиграл. Дальше играть смысл есть? Смысла нет. И, хватит, больше не раздавай, будем разговаривать о желании.

Рыжий Сергей громко засопел, не отвечая партнеру, задвигал карты по столешнице, прикладывал одну к другой, менял пары и всё больше мрачнел.

— Ну, Сова! Ну, мать твою! Блин, Гера, ты видел как он, собака, красиво расклад на….й вывел?

Ошарашенный взгляд рыжего уткнулся в широкоскулое лицо приятеля, ища поддержки. Но закадычный приятель Гера только что ржущий и гоготавший вдруг стал скучным и упорно отводил глаза.

— Сергей, я ведь тебя просил не трогать мою мать и не обзывать меня? Просил?

Рыжий обмер, его рука с картами, задрожав, разжалась, засаленные бумажные прямоугольники выпали из пальцев падая под стол в траву в компанию к бычкам, линялым фантикам и блестящим «бескозыркам» от водочных бутылок.

— Сова, блин, кореш…. Вот гадом буду, забыл совсем! Сова, я…

Фраза так и закончилась не начавшись. Через столешницу по направлению к лицу рыжего подростка мелькнуло что-то быстрое. Сухой короткий звук, и нелепо раскинув руки, подросток упал на траву. Одна из карт, подброшенная подошвами кед, взлетела и словно издеваясь, прилипла к начавшей стремительно краснеть левой стороне челюсти.

— Гера!

— Да, Сова?

— Червонцу помоги, в тень отнеси. Когда придёт в себя пусть найдёт меня завтра в школе на большой перемене. Мы не закончили с ним разговор. Всё, бывай!

Твёрдая правая маленькая ладошка утонула в потной лапе полного Геры, левая ловко подхватила трёхлитровый эмалированный бидон. Время к обеду, должны уже были притащить к магазину бочку с молоком.

Невысокий мальчик с ярко зелёными глазами ловко проскользнул в щель между досками забора, еле слышно звякнул об ржавый гвоздь белый эмалированный бидон с кроваво-красной розой-мутантом на боку. Толстый Гера проводил уходящего взглядом, перевёл взор на лежавшего без сознания приятеля. Сплюнул. Вытащил из мятой пачки «Астру» без фильтра. Размял пальцами, разорвав бок бумажного цилиндра сигареты вылезшей из скверного табака соломинкой. Раздраженно сплюнул ещё раз и «залечил» сигарету, лизнув языком бок «Астры». По-модному, по-дворовому, зажав между указательным и безымянными пальцами спичку и щелчком подбросив коробок, прикурил. Снова посмотрел на приятеля, шумно выдохнул вонючий дым: