Иной среди Иных - Каплан Виталий Маркович. Страница 12

– Знаешь, – задумчиво протянул Лёшка, – что косвенно свидетельствует в твою пользу? Ну, то есть в пользу твоей магии-багии? Это что менты тебе поверили, так вот просто отпустили. Прикинь, валяется истерзанная девка, рядом – какой-то лох. На кого проще всего дело повесить? Правильно, на лоха. Типа сперва изнасиловал, а потом испугался, вызвал кого надо… только вот, сука, теперь тупит, чистосердечного писать не хочет… Будь всё как обычно – ты бы сейчас не здесь со мной коньяком накачивался.

Дмитрий опустил голову. Да, Лёшка опять выбил десять из десяти. Всё именно так и было. Поначалу.

Снова вспомнился кабинет – прокуренный, скучный. Подтёки салатовой краски на стенах, пыльное окно во внутренний двор. Кипы пухлых папок на столе, прозрачные, ничего не выражающие глаза следователя прокуратуры Кузьмина.

Дмитрий честно изложил всё, как было – умолчав, конечно, о соскальзывании в Сумрак. Разговор с несчастной матерью, отчаянное желание хоть что-то сделать. Решение провести собственное расследование – то есть обойти все дома подозрительной зоны, на маршруте Волковы-Беляевы. И неслыханная удача. Прямо так и валялась в подвале, в углу. Темно, вот никто из жильцов и не заметил. Не под ногами же.

Капитан Кузьмин ему не верил. Ни на грош. Кулаки, правда, не распускал, не матерился – но скучающим тоном советовал сознаться по-хорошему. Расписывал радости чистосердечного признания и ужасы следственного изолятора. Дмитрий напомнил, что есть ведь ещё и девочка. Которая, когда почувствует себя получше, вспомнит настоящих преступников. Капитан рассмеялся и объяснил, что после таких страданий девочки обычно ничего не помнят. И ещё вопрос, вернётся ли к ней ясный рассудок.

И вот тогда он понял, что влип. Крепко влип. Что из этого затрюханного кабинета он не вернётся домой. Что впереди – долгие месяцы следствия, которое действительно неизвестно ещё чем обернётся. Даже если дело развалится на суде – доживёт ли он до суда? С подобным-то обвинением?

Всё действительно зависело от следователя. От того, что он напишет в протокол. И что, денег ему предложить? Не умел Дмитрий такого, да и капитан вроде бы соответствующих намёков не делал. Похоже, всерьёз был убеждён в вине лоха-математика.

Кузьмина надо было переубедить. Не словами, нет – все слова уже прозвучали и осыпались в воздухе, как пыльца с крыльев дохлой бабочки. Нужно как-то иначе.

Плохо осознавая, что делает, Дмитрий потянулся к чужому сознанию. Словно у него выросла третья рука, лёгкая, невидимая – и этой рукой он осторожно погладил капитанские мысли. На ощупь они оказались шершавыми, занозистыми. Но вскоре, поддаваясь воздействию извне, стали тёплыми и гладкими, точно бок остывающего чайника.

– Да, вы правы! – энергично согласился капитан. – Всё именно так и было. Это ж такое везение, что вы на неё наткнулись. И вы очень помогли нам своими показаниями, теперь мы точно возьмём этих тварей. Спасибо, не буду отнимать у вас больше времени. Распишитесь вот тут. Всего доброго.

И долго ещё Дмитрий бродил под мелким, назойливым дождём, которым завершилась недавняя гроза. Бродил по мокрым улицам, не выбирая направления, безнадёжно пытаясь унять чехарду мыслей. Что же получается? Вот уже третий раз он, православный христианин, раб Божий Димитрий, воспользовался магией? Ну, пускай второй – тогда, с оборотнем, он сам не понимал, что происходит. Но сегодня-то! После объяснений Антона, после исповеди и причастия! Во рту чувствовался металлический привкус предательства. Именно так. Соблазнившись этими открывшимися способностями (открывшимися? Открытыми! И ясно кем открытыми!), он распинал в себе Христа! Вместо того, чтобы мужественно понести свой крест – он предпочёл иные, более чем сомнительные дары. Будто он уже и не член Церкви, а этот… Иной. Вот так, – пронеслось в голове, – и случаются предательства. Сперва благие намерения… спасение сорока двух детей… потом одной девочки… потом себя, любимого…

И куда тянется этот путь? Да уж ясно куда. Правильно у Льюиса сказано – дорога в ад спускается полого. Едва заметно. И что теперь? Снова бежать на исповедь в первый попавшийся храм? А толку? Даже если очередной батюшка, не желая препираться с очевидным безумцем, и примет его словесное покаяние – то примет ли Господь? Примет ли, прямо сказать, колдуна, мага – который, кстати, вовсе не уверен, что случай с капитаном был последним.

Умом Дмитрий понимал, что так нельзя, что это – отчаяние, самая страшная бесовская ловушка. Шанс на спасение, на прощение есть у любого, даже у величайшего грешника. Лишь бы покаяние его было искренним. А насколько оно искренне в его случае? Дмитрий и сам не знал.

Домой он тогда явился лишь под вечер, мокрый насквозь. Ане ничего объяснять не стал, молча полез в ванну, потом рассеянно поглощал ужин, не чувствуя вкуса. И уже ночью вспомнил, что так и не проверил работы девятиклассников-"переписчиков". Пришлось вылезать из нагретой постели и проверять – алгебра в девятом "А" шла первым уроком.

– Но всё равно, – прервал его воспоминания Лёшка, – за настоящее доказательство это не катит. Может, тебе особо честный мент попался. Особо доверчивый… Честный, доверчивый мент… бывают же такие, наверное. Слушай, ну как друга прошу – покажи что-нибудь этакое. В Сумрак сбегай… или ещё чего. Понимаешь, ведь если я ничего не замечу – значит, тебя точно глючит, значит, всё-таки болезнь. Ты же для того и пришёл сюда, чтобы узнать правду. Ну так давай же! Сразу и узнаем.

Дмитрий покачал головой.

– Нет, Лёшка, отпадает. Нельзя мне в это втягиваться. С каждым разом ведь всё глубже погружаюсь.

О другой причине он говорить не стал. Если это всё же не глюки… Если Лёшка и впрямь увидит «мистику»… Зачем на него-то навьючивать такой груз? Может ведь и сам тронуться рассудком. Нет уж, незачем делить эту беду пополам.

– Ладно, Лёш, спасибо. Поползу я, пожалуй. Ты мне действительно здорово помог. По крайней мере, я хоть узнал, что не выгляжу буйным психом. А в клинику на обследование ложиться… извини, но нереально. Некогда – работа, семья.

– Жаль, – огорчился Серебряков. – Ну, если надумаешь, звони. Да ты вообще держи меня в курсе… Такого случая в моей практике ещё не было. А хочешь, я тебе каких-нибудь успокоительных выпишу? Не бойся, не нейролептики, просто травы.

– Спасибо, – поднимаясь из-за стола, сказал Дмитрий. – Думаю, незачем. Сам же говоришь, рефлексы в норме. Так что попробую спасаться молитвами.

Своими сомнениями, примёт ли теперь Господь его молитвы, он делиться не стал.

8.

Его перехватили почти у самого дома. Оставалось пройти лишь скверик – а там уж и рукой подать.

– Приветствую, Дмитрий Александрович!

Антон был не один. На сей раз был он с дамой.

– Добрый вечер! – Дмитрий остановился, тяжёлым взглядом окинул встреченных. Он сильно сомневался, что вечер и впрямь обещает быть добрым.

– Познакомьтесь, это Лена. Тоже у нас… работает.

На вид Лене было около сорока. Среднего роста, кареглазая шатенка, она приветливо кивнула Дмитрию. Тому ничего другого не оставалось, как осторожно пожать протянутую руку. Впрочем, он тут же понял, что осторожничал зря – ладонь у Лены оказалась не по-женски крепкой.

– Нам бы посидеть, поговорить, – сказал Антон, оглядываясь в поисках свободной скамейки. Таковых не наблюдалось – вечер выдался сухим и довольно тёплым, так что народу в скверике хватало. Бабушки выгуливали закутанных в сто одёжек внуков, пенсионеры обсуждали тяжёлую политическую ситуацию, где-то раздавался стук костяшек домино.

Дмитрий тоскливо воздел глаза к небу. Там, впереди, малиновый язык заката облизывал крыши дальних домов. Там проявился уже бледный диск луны – обкусанный с правого края. И не было там подсказки, как отшить навязчивого собеседника.

– Я вообще-то домой тороплюсь, – заявил он уныло. – У меня планы уроков не подготовлены, тетради не проверены.

– Грибы не собраны, корова не доена, – в тон ему продолжила спутница Антона. Но в голосе её не слышалось ехидства. Скорее сочувствие.