Штурмовой отряд. Битва за Берлин - Таругин Олег Витальевич. Страница 21

– Поговорим? – довольный эффектом, подполковник первым опустился на склон оврага, подавая пример. – И бойцам своим маякни, чтоб расслабились. Свои мы, а своим делить нечего… ну, разве что шкуру ихнего пока еще не убитого фюрера.

– Так что за обмундирование-то у ваших людей такое странное, товарищ подполковник? – с трудом скрыв удивление, задал Родченко главный из волнующих его вопросов. – И оружие опять же незнакомое? Трофейное, поди?

– Отечественное. Новейшие образцы, – не моргнув глазом, сообщил Трешников, глядя на собеседника честнейшим взглядом невинного ребенка. Впрочем, по первому пункту он и на самом деле ничуть не соврал. – Пока не серийные, разумеется, проходят испытание в боевых условиях. То же самое с экипировкой. «Штурмовой комплект» называется, предназначен для защиты бойца во время захвата укрепленных позиций противника, особенно эффективен во время боя в помещениях или подземных объектах. Держит любую пулю, ну, кроме крупнокалиберной, конечно. Так что, как видишь, мы с тобой практически коллеги. Вот твой нагрудник со скольких метров от винтовочной или пулеметной пули защитит? – увидев на лице Родченко недоверчивое выражение, осведомился подполковник. И сам же ответил, давая понять, что в курсе:

– Максимум с трехсот, верно? Да и то потом ребра наверняка нехило болят и синяки с ладонь.

– Тоже мне, секрет… так и есть, – деланно-равнодушно пожал плечами тот, незаметно – как ему казалось – разглядывая лежащий на коленях Трешникова пистолет-пулемет. – Больно, конечно, бывает, но мы приноровились под него даже летом ватничек с обрезанными рукавами поддевать, так что терпимо.

– Ну вот. Зато это, – Трешников стукнул костяшками пальцев по съемной грудной пластине бронежилета, – такую же пулю держит с расстояния в три-четыре раза меньшего. Про мелкие осколки и пистолетные пули вовсе молчу, они и твоей кирасе даже в упор почти что неопасны.

– Врешь! Как есть, врешь! – не выдержал капитан, тут же смущенно осекшись и даже попытавшись подняться на ноги, видимо, собираясь занять строевую стойку. – Простите, товарищ подполковник, вырвалось. Виноват. Просто уж больно, того, не верится… Винтовочная пуля с такого расстояния бронетранспортеру борт чуть не навылет прошибает, а вы бронежилет какой-то придумали. Неужто, правда?

Трешников ухмыльнулся:

– Вот ежели после победы у Рейхстага встретимся, честное слово, разрешу пальнуть в меня хоть с «трехи», хоть с ихнего «маузера», расстояние сам выберешь. Вы ватник поддеваете, а у нас конструкторы изначально специальный подбой… ну, то есть подкладку такую, что силу удара гасит, продумали. Но сейчас, сам понимаешь, не время…

– А вон это чего за штуковина? – Родченко показал пальцем на торчащую из-за спины одного из спецназовцев трубу «Шмеля».

– Глазастый ты, капитан, не в меру, – усмехнулся подполковник. – Ладно, так уж и быть, отвечу. Но больше – никаких вопросов. Вот вы, насколько знаю, трофейные фаустпатроны очень даже массово используете, верно? Особенно во время городских боев?

– Это да, – солидно кивнул командир штурмовой группы. – В Кенигсберге они нашим ребятам здорово подмогли, да и не только там. Можно по окнам или амбразурам стрелять, можно стены пробивать. Хорошая штука, жаль только, что одноразовая, а больше двух-трех на себе не потащишь, тяжело.

– Вот и у нас примерно то же самое, только посильнее раз, эдак, в десять – мощность взрыва примерно равна шестидюймовой гаубичной фугасной гранате. Кстати, он тоже одноразовый.

На несколько секунд Родченко откровенно «завис», зачарованно глядя на оливковый тубус «РПО» и прикидывая, что ж там внутри эдакое, ежели лупит, словно тяжелая гаубица, затем неуверенно спросил:

– Неужели тоже наш?

– Наш, наш, – кивнул Трешников. – Разработан нашими доблестными советскими оружейниками с учетом, так сказать, сильных и слабых сторон немецкого фаустпатрона. Правда, у нас их всего три штуки, больше не дали, так что в деле показать вряд ли смогу. Все, капитан, заболтались что-то, так, глядишь, могу и военную тайну случайно выдать. Шучу, конечно. – Виктор Иванович легонько хлопнул «коллегу» по плечу, затянутому балахонистой двухцветной «амебой». – Ты вот что, лучше скажи, у вас задание какое было?

Капитан немедленно насупился, закаменев лицом, и Трешников понял, что ответа вряд ли стоит ждать. В принципе командира группы ШИСБр понять можно: в то, что они свои, он, похоже, поверил – да и с чего бы ему сомневаться? Сейчас не сорок первый, всякие «Бранденбурги» по тылам не шастают, – но и выкладывать секретную информацию незнакомому офицеру, не предъявившему никаких документов, определенно, выше его сил. Можно подумать, он бы сам иначе поступил, окажись на месте этого Родченко!

– Ладно, капитан, не хочешь, не говори, – пожал плечами подполковник, призывно махнул головой Барсукову:

– Мишка, дуй сюда. Карту дай. И это, проверь там, если среди наших гостей раненые имеются, помощь окажите.

Подошедший майор молча протянул командиру самую обычную советскую полевую сумку, без особого интереса скользнув взглядом по сидящему на склоне оврага капитану в знакомом по кинофильмам двухцветном камуфляже: пообвык уже за прошедшие сутки. Это вначале любопытно было, какие они из себя, героические предки, чем от внуков да правнуков отличаются, но быстро понял – ничего за прошедшие десятилетия не изменилось. Обычные люди, такие же солдаты, как и они. Радуются скорой победе и концу войны, мечтают выжить и вернуться домой, к семьям – у кого они уцелели, конечно. И кровь у них такая же красная, как и у потомков. Просто солдаты, служащие своей великой Родине…

Дождавшись, пока майор отойдет, подполковник раскрыл планшетку и пододвинулся поближе к Родченко. Лежащая под прозрачным целлулоидом карта была, разумеется, самой обыкновенной, бумажной; разве что качество бумаги и четкость печати получше, чем в этом времени. Не показывать же Родченко электронный тактический планшет с загруженной в память схемой берлинских улиц, составленной на основании немецких карт образца сорок пятого года! Пожалуй, увидев тактильный сенсорный монитор, Родченко уже вряд ли поверит в «гениальных советских конструкторов», исхитрившихся сотворить эдакое чудо техники, если вовсе не впадет в некий предсказанный писателями-фантастами «футурошок». Ну или решит поскорее добраться до ближайшего особиста, что, пожалуй, куда реальнее…

– Гляди, капитан, – Трешников уверенно ткнул пальцем в точку на карте, обозначавшую овражек, на дне которого они находились. – Мы сейчас тут, верно?

– Ни хрена себе у вас в ГРУ карты! – завистливо присвистнул тот, вглядевшись в подробнейшую по нынешним временам карту. – Нам таких не дают. Ого, стометровка, ну, это вообще! Еще и на русском! Товарищ подполковник, а другой такой у вас не имеется?

– Извини, капитан, – сухо буркнул Трешников, уже успевший пожалеть, что вообще показал ее «предку». Разумеется, в сорок пятом подобных карт просто не существовало – да и существовать скорее всего не могло. Словно, блин, в недоброй памяти Грозном образца зимы девяносто четвертого, но не рассказывать же об этом Родченко!

– Выдана под роспись, копий не имею, перерисовывать запрещено. Так что там насчет моего вопроса?

– Угу, здесь, – мрачно кивнул тот, то ли расстроившись, то ли уловив настроение подполковника. – Вот тут ручей помечен, видите? Я его хорошо запомнил: когда танки переправлялись, грязюка с-под гусениц аж до самой башни летела. Эх, мазута пожгли почем зря… и моих ребят почти треть полегла, – с горечью в голосе закончил он, опустив голову.

– Это война, капитан. – Трешников легонько сжал плечо собеседника. – Прекрасно тебя понимаю, все мы теряли боевых товарищей, но сейчас не время горевать. Остался всего один, последний, рывок. Счет уже на дни пошел, если вовсе не на часы, сам ведь знаешь. Глянь, – он снова пододвинул к офицеру планшетку. – Вот до этой улицы парком пробраться можно, не знаешь? Так, чтобы на фрицев не напороться? Там вход на станцию метрополитена должен быть. Если при бомбежке не завалило, конечно.