Штурмовой отряд. Битва за Берлин - Таругин Олег Витальевич. Страница 28

– Ладно, лейтенант, бери нас на броню, покатаемся с вами. Как поближе подберемся, мы и спрыгнем тихонько. Когда выдвигаемся?

– Так сейчас и двинем, чего ждать? Товарищ подполковник, вопрос разрешите?

– Насчет экипировки хочешь спросить, лейтенант? Тогда, извини, не разрешаю, вон земеля твой уже в курсе, о чем можно спрашивать, а о чем – нет. Вот когда над Рейхстагом красный флаг подымем, на все вопросы и отвечу.

– Понял, – стушевался тот. – Извините, глупость сморозил. Так что, по коням? Лезьте на броню.

– Куда нам?

– А на «ИС-2» лезьте, вона они стоят, за поворотом, первыми-то «три-четыре» с десантом попрут, так что не место вам там.

– Слушай, лейтенант, вы ж из восемьдесят восьмого тяжелого, правильно понимаю? – припомнив кое о чем, спросил Трешников.

– Ага, – радостно осклабился танкист. – Гвардейского краснознаменного полка прорыва! А что?

– Повезет вам, в истории останетесь, скоро сам Рейхстаг обстреливать будете.

– Да ну, правда?! Откуда знаете?! – ахнул лейтенант, зачем-то поправив шлемофон, из-под которого выбивалась прядь мокрых от пота русых волос.

– Ну так вы ж через мост «Мольтке» переправляться должны, верно? Видал я краем глаза один документик в штабе, под утро вас на Кронпринценуфер развернут, это у фрицев набережная над рекой Шпрее так называется. Пройдете по мосту и начнете по гитлеровскому логову прямой наводкой лупить. Так что гордись, танкист.

– Ух ты, а не врете?!

– Не вру, лейтенант, так и будет. Только туда еще дойти нужно…

– А и дойдем, чего нам! Всю Россию прошли, и Украину с Белоруссией, и Европу с Пруссией тоже, так что дойдем! И это, спасибо вам, тарщ подполковник!

– Мне-то за что? – грустно улыбнулся Трешников, припомнив потери советских танков во время Берлинской операции. – Мне-то уж точно не за что. Главное – дойдите, остальное неважно. А мы с тыла подмогнем, – слегка приврал он, поскольку не собирался, разумеется, раскрывать сути предстоящей операции. – Все, танкист, поехали. Звать-то тебя как?

– Так это, Лехой назвали, так что на имя не жалуюсь!

– Удачи, Леха, береги себя и парней своих тоже береги! Встретимся после Победы, – резко развернувшись и больше уже не оглядываясь, Трешников двинулся к своим бойцам.

Разместились на двух танках – семеро спецназовцев на одном «ИСе», и еще семеро бойцов – на другом. Семеро, поскольку в состав «сводной советско-российской штурмовой группы «Гитлер капут», как ее с кривой ухмылкой обозвал Ленивцев (исключительно в кругу своих, разумеется), вошли и четверо бойцов бывшей штурмгруппы шестнадцатой ШИСБр – сам капитан Родченко, старшина Бердышев и двое огнеметчиков, имен которых подполковник так и не узнал. Не потому, что не хотел или поленился познакомиться: просто, проведя последние двадцать с лишним лет на фронтах необъявленных в основном войн, он убедился, что порой лучше не знать, как звали тех, у кого мало шансов дожить до победы. Можно запомнить лица павших, но пока не знаешь их имен; пока не пообщался лично – все это просто промелькнувшие в воспоминаниях цветные фотографии. Не связанные между собой отдельные кадрики эпической кинокартины под названием «мои войны». Иногда они приходили в воспоминаниях, но редко. Разумеется, это не касалось бойцов его группы – всех своих Трешников помнил поименно, поскольку имел привычку лично извещать родственников павших. Привычку, за которую его одновременно и уважали, и боялись, на что он уже давно не обижался, приняв как должное, поскольку понимал: если он повел их на смерть, значит, ему и глядеть в глаза родне. Вот только, чего это стоило лично ему, знал только лишь он сам…

Выглядела «сводная группа» весьма необычно: вооруженные немецкими автоматами бойцы Родченко, к превеликому неудовольствию, щеголяли в трофейных касках и плащах; спецназовцы же прятали под аналогичными «будущанское» оружие и штурмовые костюмы. А те, кому не досталось захваченных в подвале камуфлированных накидок, набросили на себя привычные «лохматки». В итоге создавалось впечатление, что пару советских тяжелых танков облепили не то фрицы, не то вовсе не пойми кто… впрочем, вряд ли это кого-то волновало. Поскольку беспрепятственно проехать им удалось аж целых полтора квартала, после чего ведущая «тридцатьчетверка» оказалась сожжена выпущенным с балкона фаустпатроном – кумулятивная граната попала в башенную боеукладку, так что в живых никого не осталось, – и колонна остановилась. Облепившие танки авангарда пехотинцы шустро сиганули с брони, и бой закрутился с новой силой…

– Твою мать, приехали, – прокомментировал происходящее Ленивцев, спрыгивая вниз и укрываясь за бортом танка. Присев возле отблескивающих отполированной сталью опорных катков, майор дал скупую очередь по окнам трехэтажного дома, откуда и прилетела задержавшая продвижение колонны граната. Попал, конечно: немецкий фаустник повис, наполовину свесившись вниз, на подоконнике; труба отстрелянного «панцерфауста» упала вниз, негромко протарахтев по древней брусчатке имперской столицы. – Готов, сука. Командир, что у нас там дальше по плану? Если счас наши «коробочки» пожгут, что, снова пешком потопаем? Задрало.

В этот момент один из идущих следом танков, успевший вывернуть на неширокий тротуар, довернул башню и всадил в стену стоящего на противоположной стороне улицы здания фугасную гранату – стрелять по дому, откуда бил фаустник, танкисты не могли, не позволяла линия прицеливания. Взрыв выбросил тучу битого кирпича, из ближайших окон выметнулись облака дыма и каменной крошки. Ударивший следом еще один снаряд, видимо, окончательно разрушил несущую конструкцию, и стена, вздрогнув, осела вниз, рассыпаясь потоками кирпича и застилая улицу каменной пылью.

– В подъезд, – решился Трешников. – Поможем нашим. Бери троих – и за мной, остальные – в оборону, держите третий этаж и крышу. Родченко передайте, пускай не дергается, без него справимся. Пусть лучше к танкистам сбегает, чтобы по нашему домику сдуру не влупили. А вот ежели они эту трехэтажку по камушку разнесут, только спасибо скажем, все меньше работы, – поскольку радиостанции у капитана не имелось, приказы приходилось передавать по старинке, жестами или лично. Спецназовцы же постоянно находились на связи, так что специально предупреждать никого не имело смысла. – Поехали…

– Первый, слышал? – обратился к Барсукову майор. – Прикрывайте нас. И капитана к «мазуте» пошли, неохота под свои снаряды попасть.

Забросив в гулкий, постройки прошлого века подъезд с широкой мраморной лестницей и ажурными опорами перил осколочную гранату, пятеро спецназовцев ворвались внутрь. И, не задерживаясь ни на секунду, рванули вверх по лестнице.

События следующих нескольких минут, как уже бывало ни раз, превратились для спецназовцев в некий документальный фильм для служебного пользования, снятый в режиме замедленного времени, который, впрочем, никто и никогда не увидит. Время, хоть и отстоящее от привычного для пришельцев из будущего на семь с лишним десятилетий, послушно затормозилось, превратившись в вязкий кисель – вязкий для всех, кроме стремительно атакующих фигур в штурмовой броне.

Первые две квартиры оказались пусты, только гранаты зря потратили. Зато в четвертой пришлось повоевать. Массивная дубовая дверь с потемневшей бронзовой табличкой оказалась не заперта – да и с чего бы немцы запирались? Один из бойцов остался страховать на лестничной площадке, держа под прицелом ведущий на третий этаж лестничный марш, остальные двумя боевыми парами ворвались внутрь. Разумеется, после того, как в прихожую полетела очередная граната. Затянутый дымом и захламленный опрокинутой мебелью коридор вел в комнаты и кухню, и спецназовцы разделились. Пара Четвертый – Седьмой – лейтенанты Новицкий и Челобин – свернула направо к кухне, а Трешников с Ленивцевым (соответственно, Нулевой и Второй) – в комнаты. В том, что впереди противник, сомнений не было: из-за висящей на одной верхней петле двери доносились автоматные очереди. Подполковник отступил под прикрытие простенка и ногой оттолкнул в сторону покосившееся полотно; майор забросил в комнату «РГО», прижавшись к стене с другой стороны дверного проема. Грохнуло, выбросив в коридор дым и какой-то мусор, и спецназовцы ворвались в помещение.