Несостоявшееся интервью (СИ) - "Нефер Митанни". Страница 8

— Тебе не больно? — с сомнением спросил он, чувствуя какую-то вину перед ней.

— Неважно, продолжай... Да, чёрт возьми! Да! — прокричала она срывающимся голосом.

Ему было хорошо! И он всецело отдался своим ощущениям. Он сделал ещё несколько движений, пока, наконец, не опомнился, вдруг осознав, что девушка под ним, стараясь не издать ни звука, горько плачет. С глубоким сожалением он быстро вышел из неё. От души чертыхнулся про себя и, прогнав раздражение, лёг рядом, обнял вздрагивающие плечи.

— Всё, малыш, всё, больше не буду, прости...

— Да ты тут при чём? — она заплакала в полный голос, сжав кулачки, замолотила ими по подушке. — Ты тут при чём? Это я... дура... боже, какая я дура! Грязная дура!

Он попытался крепче обнять её, но она оттолкнула его.

— Не трогай меня! — её голос сорвался на крик. — Не трогай! Отстань! Ты получил своё!

Зелёные глаза, расширились, как два бездонных озера, блестели слезами. Она яростно смотрела на перепуганного Стаса.

— Малыш, я сделал больно? — с волнением спросил он, схватил кисти её рук и сжал их. — Скажи...

— Нет, — она вдруг затихла и села, изогнувшись, стараясь не давить на попку.

— Нет, — покачала головой и принялась вытирать ладошками бежавшие ручейками слёзы. — Мне не больно... мне там почти не больно... — сказала, всхлипывая по-детски. — Не волнуйся... ты тут совсем ни при чём...

— Но тогда... — он растерянно смотрел на неё, теряясь в догадках.

— Пожалуйста, я... должна вернуться домой...

Она стала натягивать трусики. Её руки дрожали, не слушались её. Бронский опустился перед ней и помог надеть бельё и платье.

— Да... сейчас, — он натянул брюки и накинул рубашку. — Я отвезу тебя.

— Нет! — её взгляд вонзился в его глаза. — Я сама поймаю такси, — и, видя, что он хочет выйти с ней, упёрлась рукой ему в грудь, — не надо! Не ходи за мной.

Сразу бросилась к дверям.

Выскочив из дома, Светлана быстро пошла по аллее. Слёзы душили её, и теперь она могла дать им волю. После того, что произошло, она чувствовала себя опустошённой, разбитой, раздавленной. Она любила его! Даже сейчас, когда он ещё раз доказал ей, что она для него всего лишь приятное развлечение, даже в эту минуту она продолжала любить этого человека. Она специально разрешила ему взять её грубо — надеялась, что сможет его возненавидеть, освободиться от своей болезненной привязанности. Но и его грубость, и та физическая боль, которую она испытала в этот вечер, не отвратили её от Бронского, не заглушили её чувства к нему. И сейчас она злилась на себя за то, что оказалась такой слабой. Конечно, он прав! Разве можно любить такую? Ничтожная кукла для удовольствий! Распутная кукла! Игрушка на неделю! Неужели это она, раньше чистая и светлая, ещё минуту назад, как последняя шлюха, отдавалась ему и от этой близости получала удовольствие?! Она — тварь, мерзкая, грязная тварь! Таких, как она, не любят!... Их используют!

Такси всё дальше увозило её от него. Завтра он сядет на поезд и всё закончится. Она вернётся к прежней жизни. Но... она сама никогда не станет прежней. Он изменил её.

Едва Светлана зашла к себе домой, в сумочке запел телефон.

— Малыш, ты дома? — послышался в трубке взволнованный хрипловатый голос Стаса.

— Да, всё в порядке, — она ответила бодрым тоном, словно ничего не произошло.

— Ты... придёшь завтра на вокзал? — спросил он.

Стас не любил самолёты и пользовался ими только в крайних случаях.

После секундной паузы Светлана ответила:

— Да, я приду...

Всю бессонную ночь она прокручивала в памяти мгновения их встреч. То решала не ездить на вокзал. Зачем? Чтобы ещё раз пережить боль? И тут же возражала сама себе: «Чтобы ещё раз его увидеть... Посмотреть в дождливое небо его глаз... Ещё раз... Один единственный раз...".

Бронский стоял на перроне и с волнением ожидал Светлану. Через двадцать минут отойдёт поезд, а её всё нет. «Да и чёрт с ней! Придёт, не придёт... Что я, как мальчишка, разволновался?» Через два дня он окажется в Москве, и это приключение останется в памяти. Приятное, но всё-таки воспоминание... «Сколько таких воспоминаний было, и надеюсь, ещё будет», — усмехнулся про себя.

Наконец, увидел её. В обтягивающих джинсах, лёгком топе, без своих обычных высоченных шпилек, в маленьких балетках она казалась девочкой. Пламя волос летело по ветру. Она не просто бежала — словно парила в воздухе.

— Привет, — сказала с улыбкой, подойдя к нему.

Склонившись, он хотел поцеловать её, но она увернулась, и его губы скользнули по её щеке.

— Здравствуй... — Бронский окинул её изучающим взглядом.

Что-то в ней было иначе. Вчерашний лихорадочный блеск в глазах не исчез, а стал даже сильнее и ярче. Но сегодня она старалась выглядеть весёлой.

— Вот держи, — он протянул ей несколько листов бумаги, свёрнутые трубочкой. — Это моё интервью. Здесь я дал ответы на вопросы, на которые никогда и никому не отвечал, он усмехнулся, — даже Первому каналу! Твоему журналь... — он чуть не сказал «журнальчику», — хм, твоему журналу повезло, что ты там работаешь. Это самая настоящая сенсация! Эксклюзивное интервью Бронского, ответы на самые откровенные вопросы... Это перепечатают центральные издания... Ты станешь знаменитой... — он опять усмехнулся, но почему-то самому стало совсем невесело. — Ты это заслужила...

Он буквально вложил ей в руку эти бумаги. Светлана внимательно посмотрела ему в глаза, потом, не говоря ни слова, разорвала листы, бросила в стоявшую рядом урну. Он хотел рассердиться и что-то сказать, но она опередила его.

— Спасибо, — напряжённая улыбка скользнула по бледному лицу. — Я... очень благодарна тебе, что ты... решился на этот шаг... Но... теперь это уже не нужно. Кажется... тебе пора, — она кивнула в сторону поезда.

— Да... пора... Ну, в таком случае... — он вдруг сам удивился тому, что не знает, что сейчас должен сказать.

Светлана приподнялась на цыпочках, тонкие руки взметнулись к нему на шею, нежные губы девушки прижались к его губам. Она поцеловала Стаса. Этот прощальный поцелуй был для неё сейчас, как вдох перед прыжком в пропасть с раскачивающейся тарзанки. Повиснув на нём, она с отчаянием пыталась сохранить в себе эти ощущения от прикосновения к его таким нежным губам.

— Малыш, мне пора, — он оторвал её от себя и сжал маленькую ладошку. — Пора... Не грусти! Тебе не идёт! Улыбайся...

И шагнул на подножку вагона.

Светлана улыбнулась, хотя чувствовала, то готова умереть от тоски. Слёзы едва не хлынули из глаз, но она нашла в себе силы удержать их. Когда он показался в вагонном окне, она помахала ему рукой и сказала спокойным тоном, будто он мог её услышать:

— Я люблю тебя...

Он улыбался. Заметив, что она что-то говорит, развёл руками — не слышу. И Светлана повторила, прошептав:

— Я люблю тебя...

Окунувшись в привычную суету огромного мегаполиса, Бронский чувствовал странную тоску. Мысли постоянно возвращались к этой рыжей девчонке, оставшейся за две тысячи километров. Он корил себя за скомканное прощание, за непонятную сцену на вокзале. Ругал себя, что не смог найти нужных слов, утешить её, успокоить, объяснить. Что она ему пыталась сказать на вокзале? Почему он не вышел, не переспросил? Его не покидало ощущение, что она сказала что-то очень важное.

С каждым днём его недовольство росло. По утрам, проверяя почту, он надеялся увидеть от неё сообщение, но ничего не было. Несколько раз набирал её номер, но перед последней цифрой тут же нажимал отбой, ругая себя последними словами за нерешительность. Пытался даже напиться, но водка его не брала. От отчаянья, он пошёл на очередной приём, хотя раньше при любой возможности избегал таких мероприятий.

Бродя с бокалом среди разряженных женщин и солидных мужчин, дежурно улыбаясь, чокаясь и пожимая руки, он снова ругал себя. Что он здесь делает? Эти пустые лица, фальшивые улыбки — зачем это всё?! Перед глазами опять стояла Светлана. Как она мило закусывала губу, когда внимательно слушала его, как разлетались её рыжие волосы, когда она бежала ему навстречу. Он вспомнил заплаканное лицо девушки, вспомнил, как её сломленная фигурка удалялась от него по аллее... А ещё её поцелуй на вокзале. Он до сих пор ощущал вкус её губ.