Игра 14.0 - Познански Урсула. Страница 46
Зеленая стрекоза подлетела совсем близко и опустилась на лист папоротника. На каждом ее крылышке, у самого края, виднелось черное пятно.
— Поначалу, пару месяцев, всё шло хорошо. Он был невероятно милым, и у нас сложились такие… довольно свободные отношения. В общем, ничего особо серьезного между нами не происходило. Однако постепенно начались странности. Симон стал контролировать каждый мой шаг, ужасно бесился, если я опаздывала или не отвечала на звонок по мобильному. Он сказал, что я должна жить по его правилам, раз он принял меня к себе. У меня ни гроша не было, переехать куда-либо я не могла, поэтому попыталась выполнять его требования.
Короткие, похожие на крючки ножки стрекозы скользнули по ее фасеточным глазам — мелкими, суетливыми движениями. Еще раз. И еще.
— Так продолжалось довольно долго, пока я не осознала, что он действительно просто сумасшедший. Однажды Симон не выпустил меня из дома. Запер. Мне он это объяснил тем, что мы теперь принадлежим друг другу навечно, и пригрозил, что, если я ему нагрублю, подожжет дом. Подожжет вместе со мной.
— Ты не звала на помощь?
— Конечно, звала! Но поблизости, увы, никого не было, никто не мог меня услышать. Та деревня… она почти полностью опустела. Сады одичали и заросли, некоторые дома вообще готовы были рухнуть просто от порыва ветра. К тому же Симону… ему не нравились мои крики о помощи. Он был довольно крепким физически. И… изобретательным на выдумки.
Он стоит перед дверью туалета и не дает мне пройти.
— Скажи «пожалуйста».
— Пожалуйста.
Он не двигается с места. Ему очень нравится так развлекаться.
— На этот раз нет, — говорит он, — но в следующий раз — может быть. Когда ты поймешь, кому принадлежишь.
Голос Бастиана — далеко-далеко:
— Что ты имеешь в виду, говоря «изобретательный на выдумки»?
— А теперь займись уборкой.
— Всё что угодно. У него в доме была маленькая печка, которую топили дровами, и, когда Симон колол дрова, он весь день ходил с топором в руке. Время от времени он замахивался им в мою сторону — для тренировки, как он объяснял.
Взгляд Бастиана скользнул к ее плечу.
— Нет, — покачала головой Айрис. — Это не топором. Это было полено с очень острыми краями; им он хотел выбить нож у меня из руки. Я как-то однажды схватила нож, чтобы заставить его открыть дверь. Идея оказалась… неудачной.
Девушка вспоминала об этом так, словно всё случилось только вчера. То событие память сохранила во всех подробностях, лучше любого другого события в ее жизни. Пронзительная боль. Вся рука немеет. Пол медленно приближается к голове. Падение. Удар — всем телом, и кровь — поначалу она даже не понимала, откуда та течет, пока не повернула голову и не увидела собственное плечо…
— И что произошло потом?
— У меня начался жар, но поход к врачу, конечно, даже не обсуждался. Симон заботился обо мне: пока я валялась в кровати, он был сама любезность. Тогда я стала ему подыгрывать. Я давно уже поправилась, но делала вид, что вот-вот умру. А однажды… — Она по-прежнему не могла спокойно вспоминать об этом — перед глазами сразу же начинало рябить. — …Однажды он спустился в подвал, где хранилась вся еда. Двери там не было, только откидная крышка люка в полу. Слезать туда нужно было по крутой лестнице. В общем, он оказался там, внизу, и чем-то громыхал. Я ничего не планировала, а просто поняла в тот момент, что это мой шанс. Так что я спрыгнула с кровати и захлопнула люк. Уже через пару секунд я услышала, как страшно он ругается, как скрипят под ним деревянные ступеньки. Поднимался он очень быстро, и я взяла и повалила стоявший рядом шкаф. Он упал прямо на крышку люка и придавил ее. Тот шкаф был чертовски тяжелым, я до сих пор не понимаю, как смогла так быстро его опрокинуть.
Бастиан кивнул. Слушая рассказ Айрис, он так крепко стиснул ее руку, что девушке на секунду показалось: это ему, а не ей сейчас нужна поддержка.
— В общем, времени, чтобы собрать вещи и смыться, у меня было достаточно. Особенно я хотела забрать арфу — никогда бы не убежала оттуда без нее. Сначала я хотела просто оставить его торчать в этом подвале — с голоду он бы не подох, еды там хранилось навалом. Но ночи уже были ужасно холодными, и поэтому на следующий день я пошла в полицию и обо всем рассказала. Сообщила, где искать Симона, сказала, что они обязаны его арестовать. Но, видимо, они мне не поверили или он просто хорошенько им наврал и выкрутился. Во всяком случае, уже через три дня он следовал за мной по пятам. Я хотела укрыться у подруги. Но стоило свернуть на улицу, где она жила, и я увидела Симона — он дежурил у входа в дом. Ждал. Я дала оттуда деру, помчалась на вокзал, без билета вскочила в поезд, доехала до ближайшего города. Два дня спустя он тоже был там. Я уже почти уверена, что он чует мой след и идет по нему, как охотничья собака.
Айрис замолчала. Ей хотелось, чтобы Бастиан тоже что-то сказал, и в то же время она боялась, что он сейчас брякнет какую-нибудь глупость. Однако он молчал. Лишь его глаза продолжали начатый с ней разговор, молчаливо утешая и ободряя.
— Проблема была в том, что мне нужны были деньги. Тогда я стала играть на арфе: садилась где-нибудь на тротуаре и играла, но никогда не оставалась дольше чем на день — вечером запрыгивала в ближайший поезд и ехала дальше. И знаешь, в принципе, я неплохо зарабатывала. Вторым источником дохода стали средневековые ярмарки, похожие на ту, что ты уже видел. Я исполняла музыку, помогала на стендах, в общем, была девочкой на побегушках. Один из самый хороших, если не лучший, способ затеряться — слиться с толпой. Три месяца и четыре дня я ни разу не видела Симона. Но однажды он все-таки появился — там, в Штутгарте, стоял посреди тротуара, окруженный толпой аплодировавших мне людей, и, когда никто не на него смотрел, жестами показывал, как перерезает мне горло.
Девушка невольно сглотнула, чувствуя, как горло сдавило удушьем — будто кто-то стискивал ее шею сильными руками.
— Я схватила вещи и бросилась прочь, радуясь, что людей вокруг было еще полно — думала, они задержат Симона, если он за мной погонится. Я помчалась на вокзал и прыгнула в первый попавшийся поезд. В Ганновер.
Бастиан невероятно медленно поднял руку и зажал в пальцах прядь ее волос.
— А всё это… прическа, разные цвета…
— Задумывалось как маскировка, — странным хриплым голосом пояснила она. — Каждые две недели я перекрашивалась — то в блондинку, то в шатенку, то совсем в черную. Разумеется, это оказалось бесполезно — все равно нужно было зарабатывать деньги, и укрыться я нигде бы не смогла. Но после каждого перекрашивания я чувствовала себя в относительной безопасности — правда, всего пару дней.
Бастиан взял один локон — коричневато-рыжий — и потянул волнистую прядь вниз, достав девушке до носа.
— Я постоянно их укорачивала. Еще год назад волосы у меня были почти до талии.
Бастиан не произнес ни слова, но девушка чувствовала, что он пытается представить себе прежнюю Айрис. Она отвернулась. Теперь его очередь говорить. Ну давай, пай-мальчик, скажи-ка что-нибудь умное. Или просто ляпни: «Ах, бедная девочка», и мы никогда больше не перекинемся ни словом.
— У тебя есть какой-нибудь генеральный план?
Что-что?
— Генеральный план?
— Сейчас ты только убегаешь от него, верно? Так долго продолжаться не может; в конце концов ты просто выбьешься из сил. — Бастиан погладил один из немногих ее длинных локонов, заправленный за ухо. — Может, еще раз в полицию обратиться? Хочешь, составлю тебе компанию?
— Ни в коем случае. Нет. Сейчас я экономлю, сколько могу, и, когда накоплю, куплю билет в Новую Зеландию. Посмотрим, может, отец чем поможет, если, конечно, я его найду. В Веллингтоне есть очень хорошая музыкальная академия, мне хотелось бы там учиться.
По выражению лица Айрис ему трудно было понять, о чем она думает. Во взгляде девушки читались и огромная грусть, и уйма скепсиса, и — пусть совсем немного, но все-таки — надежда.