Дизель решает все - Маришин Михаил. Страница 3

«Нет, братцы, разговаривать мне с вами не с руки, ноги бы унести, — думал я, отползая на карачках в глубь леса и в сторону. — Ядренбатон на всех фрицев скопом!»

— Форвертс! — Ёкарный бабай, они что, прочесывание на ночь глядя решили устроить? Точно вскочили, бегут, постреливать не забывают.

Ну и я побежал, на бегу в лесу они в меня попасть только случайно могут, даже если увидят. Однако загонят они так меня, широко расходятся и бегать здоровы, чисто лоси, я же целый день шел, устал уже, а тут вместо отдыха — марафон.

И тут меня такое зло взяло! Что же это такое?! В моем лесу меня какая-то немчура гоняет как зайца и крови моей хочет! Да еще нагло, как будто я вообще беспомощный, прям с фонарями и несутся. Ну все Гансы, достали вы меня!

Принял влево и, не добежав пару десятков метров до оврага, сбросил рюкзак, после чего нырнул вниз и рванул по дну еще левее, выходя на фланг. Фонарики стригут поверху уже совсем близко. Опаньки! Заголосили! Видать рюкзак нашли. Выглядываю наверх — ближняя троица сгрудилась у рюкзака. Два быстрых выстрела картечью по ногам. Да! «Сайга-12К» — вещь! Недаром ее в штатах как гладкоствольный штурмовой карабин классифицируют. Эти трое хотя и живы, но бегать еще долго не будут, если вообще в живых оставлю. Быстро меняю магазин, автоматически передергиваю затвор и теряю картечный патрон. Растяпа!

Тихо иду по низу на противоположный фланг. Дальние два фонаря погасли и почти тут же, к воплям обезноженной троицы добавился дикий протяжный крик дальнего от меня фрица. Его напарник, видимо, окончательно растерявшись, обернулся к новому источнику опасности и выпустил длинную очередь. Раздался собачий визг, а крики немца прекратились. Сволочь! Он подстрелил Одина! Выстрел, всего метров с двадцати по резко очертившемуся над склоном оврага силуэту, просто не мог пройти мимо, и пуля, звонко врубившись в затылок каски немца, заставила его пораскинуть мозгами по поводу своего недостойного поведения. Так, теперь посмотреть, что с дальним и с собакой, вроде молчат, но береженого Бог бережет. По низу продвигаюсь дальше к намеченной цели, так немец труп, с такими дырами в башке не живут. И намертво вцепившийся сзади в его правое плечо Один — тоже. Эх, жизнь, жестянка! Жаль-то как!

Ладно, переживания оставим на потом, а сейчас к делу. Что это у нас здесь? Лопни мои глаза! Это же штурмгевер! Немного футуристичный вид, калибр маловат, а так — он самый, вне всякого сомнения. Ну что ж, высшая доблесть, как говорят, — победить врага его же оружием. Где там у нас недостреленные ползунки? Рюкзачок-то забрать надо.

Один из фонарей отлетел далеко и лег удачно, освещая рюкзак и два слабо шевелящихся тела. Третьего не видно, плохо. Отхожу подальше и спрятавшись за укрытием достреливаю короткой очередью подранка. В ответ бьет только один ствол со стороны оврага. Вот ты куда закатился, голубчик! Сменив позицию, достреливаю второго, меняю позицию. Отвечает с прежнего места, видимо, даже ползать уже не может. Ну что ж, не можешь — заставим! Включенный фонарь летит в сторону немца и ложится удачно, свет бьет немцу в глаза. Он пытается расстрелять фонарь, но я быстрее. Кажется все, заткнулся. Обойду-ка я его, больно неудачно он носом клюнул, прям в тень за дерево. Вид сбоку просто шикарный, сам немец в тени, но силуэт четко очерчен на освещенном фоне. Очередь. Вот теперь точно все. Теперь барахло и оружие подобрать и ХОДУ! На базе ревун уже давно надрывается, кажется, как я стрелять начал.

Вот так я и стал обладателем штурмгевера с тремя магазинами, вальтера P-38 с запасной обоймой, броника и фонаря. Из четырех других вынул батарейки, на наши «кроны» похожи, названия нет, только невразумительное буквенно-цифровое обозначение. Холодняк подобрал весь, питаю слабость к этому делу.

Всю ночь перебирал ногами под моросящим дождем как проклятый и к утру совершенно выбился из сил. Стали посещать мысли о геройской гибели в неравном бою, гори оно все синим пламенем. Тем более что с рассветом развиднелось, дождь прекратился и где-то в стороне послышался стрекот вертушки. К чему бежать, если они сейчас район оцепят, а потом прочешут. Вертушку я, всяко не обгоню. Жалко гранат нет, фокус с самоподрывом в толпе врагов мне не светит.

С этим похоронным настроением я выскочил на небольшую полянку и наткнулся на сгорбленную фигуру в потрепанном немецком комке, сидящую ко мне спиной на трухлявом стволе. Прятаться, на случай, если этот здесь не один, было уже поздно, и я с перепугу заорал:

— А ну, хенде хох! Мать перемать! Дернешься — стреляю.

— Битте, нихт шиссен, — еле слышно продребезжало в ответ.

— Кол в подол! — заскулил я, обходя пленного на расстоянии и осматриваясь по сторонам. — Куда я попал! В Вологодской области никто по-русски не говорит!

— Руссиш ист ферботен.

— Постой, так ты все понимаешь? — сказал я, заглядывая под капюшон и вглядываясь в лицо дряхлого старика. — Ну стало быть, и говорить можешь.

Да! Собеседник мне достался тот еще. Да ему лет сто — не меньше. Худющий, морщинистое лицо обрамлено редким седым волосом и трехдневной, абсолютно белой щетиной.

— Ты как здесь оказался, старый пень?

— Да как оказался — от хозяина я ушел, добрый херр, — моргнул старик слезящимися глазами и тут же спросил: — А ты большевик, да?

Настала моя очередь часто моргать.

— С какого перепуга — большевик? И сам ты хер, Семеном меня зови.

— Ну как, на арийца ты непохож, одежа чудная, да и бороды они не носят. По-русски говоришь опять таки, — привел он свои доводы. — А отец говорил, мол, настоящие большевики немцев все одно придут и победят. Штурмгевер вон у тебя. Скажешь, на дороге нашел?

— Как на арийца не похож? Я самый, что ни на есть истинный ариец, а немчура твоя — седьмая вода на киселе. Русские — самые арийские арийцы всех времен и народов! Когда это отец тебе такую мудрую мысль про большевиков озвучил?

— Когда? Да, аккурат, об сорок первом годе, как в партизаны ушел. Больше я его и не видел.

— Так партизаны, значит, здесь есть? Дорожку не подскажешь?

— Да какие партизаны? Немцы с финнами их лет за пять всех повывели. Ты вообще первый русский человек за последние полсотни лет, — грустно сказал дед.

— Тааак! А годик какой ныне, старче?

— Так 2011-й, какому еще быть. Или ты последние шестьдесят лет, как медведь, в берлоге проспал?

— Считай, что так. Ты мне давай-ка все по порядочку, для начала скажи, мил человек, как немцы вообще здесь оказались.

— Как оказались? Да напали внезапно, 22 июня, я тот день хорошо помню, воскресенье было. День пасмурный, народу объявили, мол, правительственное сообщение будет. И аккурат в полдень Хрущев объявил — напали на нас германские фашисты на свою голову, так накажем их и понесем же свет мировой революции в Европу! Ага, понесли, немцы уже в октябре в Вологде были, а армия наша разбежалась. Вот тогда-то отец в партизаны и ушел, у него от армии бронь была, а тут чего уж дома-то высиживать. Мать как жену партизана зимой расстреляла айнзацкоманда. Я же командиру их глянулся, взял он меня за собаками глядеть. Ягер он был, любитель. Вскорости усадьбу здесь себе построил, там я все это время и прожил. Сынок его в город уехал, там жил, в усадьбу только на отдых и заявлялся, хорошо ко мне относился. А вот внучок его городской, только по малолетству здесь бывал. И вот незадача, попал он на ракетную базу служить, здесь недалече. Заявился третьего дня с дружками и говорит, надо, мол, старика пристрелить да собакам и скормить. Хорошо перепились они все. Я той же ночью и ушел, больно уж не хочется, чтоб псы мои кости грызли. Лучше в лесу где-нибудь лежать.

— Дааа, дела. Постой, а ты ничего не путаешь? Молотов же заявление 22 июня делал.

— Нее, все точно. А Молотова еще в 39-м расстреляли, шпион он немецкий оказался. Выкормыш сталинский.

— А Сталин-то здесь причем?

— Ну так, это он главный предатель был. После того, как его убили, верхи будь здоров как чистили. Много его сообщников перестреляли.