Одиночество Новы - Соренсен Джессика. Страница 7

– Ну, пока, – вот и все, что он мне сказал, и сразу же ушел, оставив меня у входа в аэропорт.

Мне бы по идее должно быть пофиг, что он меня не обнял на прощание и все такое, но меня уже год никто не обнимал, и иногда мне этого не хватает – близости, ощущения, что ты кому-то нужен.

– А кровать-то какая мягкая. – Ники плюхается на тощий матрас и покачивается, скрестив ноги.

Я бросаю сумку на пол в комнатке размером с кладовку, стою перед ней и смотрю на грязный матрас:

– Мягкая, значит?

Ники обольстительно улыбается:

– Еще какая. – Приподнимается, хватает меня за рубашку и притягивает мое лицо к своим губам.

Губы у нее сухие и пахнут травкой, но я закрываю глаза, отвечаю на ее поцелуй, стараясь ни о чем не думать, склоняюсь над ней, и мы валимся на постель. Я знаю, что так нельзя. Нам обоим плевать друг на друга. Никакого смысла в этом нет. Это глупо, как все на свете, и так же ничего не значит. Но другого я не заслуживаю, и в ту минуту, когда я все-таки найду смысл, найду хоть какое-то удовольствие и радость с другой женщиной, в ту самую минуту я нарушу слово, данное Лекси.

Глава 3

В тишине есть какая-то странная безмятежность. Может быть, так кажется потому, что она почти недостижима. Нужно ведь не только отключиться от посторонних звуков, но и внутри звуки отключить – все те мысли, что потихоньку нашептывают, кто я, что я должна чувствовать, а чего не должна, что я сделала и чего не сделала, в чем ошиблась. Иногда, просыпаясь посреди ночи, я пытаюсь погрузиться в блаженную безмятежность тишины, но несмолкающий шепот в голове не дает этого. «Ты должна была его спасти». Я думаю: может быть, Лэндону удалось достичь такой безмятежности, может быть, потому он это и сделал. Вероятно, он уже ничего не слышал и решил, что пришло время положить конец всему.

– Как я выгляжу? – Делайла подкрашивает губы перед зеркалом заднего вида, сидя в своем стареньком пикапе – она на нем ездила еще до того, как мы с ней уехали в колледж. Мажет губы помадой, ослепительно мне улыбаясь.

– Отлично выглядишь. – А вот я даже причесываться не стала – не перед кем мне красоваться. Я иду с Делайлой только потому, что она так хочет. Ни больше ни меньше.

Подруга надувает губы, а затем поправляет грудь под малиновым топиком с глубоким вырезом, чтобы казалась попышнее. Я чуть-чуть улыбаюсь, однако слабая искорка жизни тут же гаснет, когда я начинаю считать ступеньки, ведущие к двери трейлера, и сложенные перед ним покрышки. «Четыре, восемь».

Делайла придирчиво оглядывает мое короткое платье в цветочек и сережки с перьями.

– Хорошо выглядишь, – говорит она с обличительной ноткой в голосе. – Надеешься, что…

Я качаю головой и наставляю на нее палец:

– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Так вот, лучше помолчи. С Тристаном – это было один раз и уже в прошлом.

Ко всему прочему я была очень пьяна тогда, и в голове у меня был полный разброд, потому что в то утро к нам неожиданно пришли родители Лэндона. Хотели отдать мне его рисунки, которые нашли в чемодане наверху, – мои портреты. Я кое-как удержалась от слез, взяла их и убежала, чтобы напиться и забыть о рисунках, о Лэндоне, о своей боли – обо всем, о том, что его со мной нет. Тристан, лучший друг Дилана и сосед по трейлеру, был первым, кто подвернулся мне под руку после нескольких лишних рюмок «Бакарди». Я начала с ним обниматься, даже не сказав «привет». Это был первый парень, с которым я была после Лэндона, и потом всю ночь проплакала, сидя на полу в ванной, раскачиваясь, считая трещины в кафеле, стараясь успокоиться и перестать винить себя за то, что целовала другого. Ведь Лэндона больше нет, и он не вернется, что бы я ни делала и ни говорила. И меня тоже больше нет, потому что, когда он умер, какая-то частица меня умерла вместе с ним.

– Ну, смотри, – недоверчиво поднимает брови Делайла. Я вздыхаю и начинаю выбираться из пикапа, но тут она хватает меня за руку. – Погоди. Ты должна снять это для своего видео.

Я окидываю взглядом парковку, где стоит трейлер, собак, гавкающих из-за соседского забора, машину у дома неподалеку – ржавую, без колес, стоящую на шлакоблоках.

– Вот это все снимать?

Делайла шлепает меня по руке, хохочет:

– Да не это, меня! Давай я расскажу, о чем сейчас думаю, или еще что-нибудь. Ну, в смысле, тебе же такое как раз и нужно? Понять, чту люди чувствуют и как смотрят на жизнь.

Я пожимаю плечами, ноги у меня уже висят наружу – я готовлюсь спрыгнуть.

– Не знаю. Сначала я думала, это будет что-то вроде видеодневника – про мою жизнь… мысли… про то, как я вижу мир.

– Ну, знаешь, Нова Рид, я, между прочим, тоже немаловажная часть твоей жизни. Так что попробуй только не включить меня в свой дневник.

– Так ты что, серьезно меня сейчас назвала по фамилии, Делайла Пирс?

Подруга ухмыляется и выдергивает ключ из замка зажигания:

– Да-да, так что давай-ка доставай свою дурацкую камеру, и я поведаю миру мои глубокие взгляды на жизнь.

Я втягиваю ноги обратно в машину и достаю из кармана телефон, уже жалея, что рассказала Делайле о своих летних планах.

– Ну ладно. – Я провожу пальцем по экрану и нажимаю иконку видеозаписи.

– Надо нам настоящую камеру тебе достать, – говорит Делайла, поворачивается боком на сиденье и взбивает пальцами свои рыжевато-каштановые волосы. – На этой все лицо в пятнах будет.

Я держу телефон так, чтобы Делайлу было видно на экране.

– Они же стoят до хрена, не знаешь, что ли? – Я нажимаю на запись. – Давай говори.

– Погоди, а что говорить-то? – спрашивает она, все еще возясь со своими волосами. За спиной у нее яркое солнце, и на экране виден только силуэт. – Я еще план не составила.

Я сжимаю губы и стараюсь сдержать смех, хотя он уже клокочет в горле.

– Не знаю. Это же ты предложила.

– Ну и что! Ты же режиссер, – щурится Делайла.

– Я не режиссер, – возражаю я. – Я просто девушка с камерой, которая пытается посмотреть на мир свежим взглядом.

Делайла с умным видом тычет в меня пальцем:

– Это надо в заголовок.

– У меня места для записи всего на пару минут, – с досадой вздыхаю я, – так что не тяни.

Делайла еще несколько секунд раздумывает, а затем дерзко улыбается в камеру и отбрасывает волосы за плечи.

– Ну ладно, короче. Я знаю, что вы все думаете: рыжая дура с приветом, оделась, как шлюха, и сейчас пойдет трахаться со своим бывшим парнем, который ей изменил. – Делайла тычет пальцем в камеру и прищелкивает языком. – Но не обманывай себя, приятель. Может быть, то, что ты видишь снаружи, совсем не то, что внутри, и у моих сумасшедших, спонтанных поступков есть своя причина. – Она принимает выразительную позу, посылает в камеру поцелуй, потом закатывает глаза, и плечи у нее поникают. – Ну вот, Нова. У меня все.

Я не сразу останавливаю запись. Раньше Делайла никогда такого не говорила, и у меня дух захватило оттого, что она решилась сказать это на камеру, пусть даже камера была в руках у меня. Я нажимаю на «стоп», и на экране снова появляются значки. Убираю телефон в карман, а Делайла берется за ручку двери.

– Идем? – спрашивает она.

– Идем, – киваю я.

Мы выбираемся из пикапа и направляемся к трейлеру. Как только мы ступаем на гравий, я начинаю считать шаги. «Один… два… три…»

– Так вот, я подумала, что сегодня нам не помешает расслабиться, – говорит Делайла, беря меня под руку.

Подходим к воротам. По бокам у них стоят ржавые пятигаллоновые банки с краской.

«Четыре… пять… шесть…»

– И чтобы никаких мне драм не разыгрывать, – прибавляет подруга, снимая цепочку с ворот.

«Семь… восемь… девять…»

– Например, драк не затевать? – Я закрываю ворота.

«Десять… одиннадцать… двенадцать…»

Мы подходим к двери, и Делайла высвобождает свою руку из моей.

– Подумаешь, всего один раз и было, – говорит она, расправляет плечи и выпячивает грудь. – Так этой гадине и надо.