Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ) - Фейгина Наталия. Страница 37

Должно быть, Тварь что-то почуяла, и начала бледнеть, таять. Ещё мгновение, и она исчезнет отсюда, возникнув где-то в другом месте. Вот как она ускользала от Охотника!

Гнев охватил меня при мысли, что эта мерзость, сгубившая Алексея и завладевшая его душой, виновная в смерти моего недоношенного сына, снова скроется, чтобы и дальше безнаказанно творить зло.

Нет, я не могла позволить ей уйти. Я призвала Дар и ударила Тварь, вложив в удар всю свою ненависть. Удар мой не смог бы сильно повредить ей, будь Тварь здесь целиком, но для истончившейся, полусчезнувшей он оказался болезненным. Она содрогнулась… Сумерки летней ночи, до цвета которых успела выцвести Тварь, стремительно сгустились до непроглядной тьмы. Тварь вернулась. Вернулась, чтобы обрушить на меня свою ярость.

Она больше не пыталась затянуть меня в кошмары, но огненными бичами взметнулись её тонкие длинные щупальца. Я поднырнула под одно, увернулась от другого, и почти ускользнула от третьего. Почти.

Ударом бича обрушилось оно на левую руку чуть ниже плеча, и рука безжизненно повисла. Боль обожгла меня, но я только стиснула зубы. А потом отзеркалила боль Твари. Та снова вздрогнула и зашипела. Сразу дюжина щупалец метнулась ко мне.

Я отпрянула, с ужасом понимая, что следующим броском Тварь достанет меня. Но поляна уже наполнилась лаем и клёкотом, а широкая спина Аэрта, возникшего передо мной, заслонила от меня Тварь. А в следующее мгновение его золотое копьё пронзило средоточие тьмы, и Тварь с жалобным воем растаяла, исчезнув теперь уже навсегда. И мне показалось, что в этом вое прозвучало «Жофруа дю Тенль! Меня звали Жофруа дю Тенль».

Прощай, Жофруа. Я не чувствую больше ненависти к тебе. Я вообще больше ничего не чувствую, кроме боли.

– Тали!

Аэрт склоняется ко мне. Странно, а я и не заметила, как опустилась в пепельную траву.

– Тали, посмотри на меня!

Посмотреть? Это слишком сложно. Но я поворачиваю голову и смотрю. Не на Охотника, а туда, где псы рвут с остервенением молодую тварь. Я ищу взглядом Алексея. И он, и фон Раубен ещё здесь. Только теперь они больше не выглядят неясными тенями. Они так же ярки и вещественны, как Аэрт. Полупрозрачны лишь их крылья, огромные крылья.

– Натали, девочка моя!

Это Алексей опускается на траву рядом со мной.

Но я закрываю глаза, позволяя боли забрать меня в благословенную явь.

Сердцевина 17

Ученику, чтобы наложить на человека иллюзию, требуется больше часа. Мастеру – пара минут. Но даже Мастеру требуется порядка десяти минут, чтобы придать иллюзиям портретное сходство. Аннет же – без пяти минут Подмастерье – над преображением трёх бравых корнетов в лже-Виталионов трудилась почти час. Я успела почти задремать в кресле, когда она, уставшая, но довольная, объявила:

– Готово!

Иллюзии и в самом деле вышли неплохо.

– Ну что ж, – кивнула я, вставая. – Посмотрим, что скажет господин штабс-ротмистр.

Господин штаб-ротмистр любезно улыбнулся входящей Аннет, вежливо кивнул входящему Задольскому, затем брови его поползли вверх при виде второго Задольского, при виде третьего рот приоткрылся от удивления, а к появлению четвёртого Задольского с лица Петра Кваснёва можно было писать аллегорию «Изумление».

Анна заранее предупредила, что собирается изменить внешность корнетов, однако такого кардинального изменения он не ожидал. Но, надо отдать ему должное, штабс-ротмистр взял себя в руки быстро.

– А что, господин штаб-ротмистр, – лукаво улыбнулась Аннет, – можете ли вы сказать, кто из них настоящий Виталион?

– Отчего же не сказать, – покрутил рыжий ус Кваснёв.

Он прошёл мимо выстроившихся в одну шеренгу Задольских раз, другой, третий…

А потом неожиданно скомандовал:

– Равняйсь!

Двое лже-Виталионов немедленно повернули голову направо, правофланговый лже-Виталион подтянулся и замер, и только я с лёгким удивлением посмотрела на штабс-ротмистра. Тот торжествующе указал на меня:

– Вот ваш брат, сударыня.

Пятнадцать минут спустя карета с тремя лже-Виталионами выкатила из ворот. На облучке восседал Андрей – слуга, прикомандированный ко мне на время путешествия всё той же Варварой Степановной. На шее его в ладанке скрывался сильный амулет неприметливости. Если амулет незаметности делал носившего его практически незаметным для наблюдателя, то амулет неприметливости заметить как раз позволял. Такой рыдван попробуй только не заметить! Но даже самый внимательный наблюдатель не сможет вспомнить, где именно он видел карету, откуда она приехала и куда покатила. И это было весьма кстати, учитывая, сколько визитов предстояло нанести лже-Виталионам за вечер.

– Ваше Превосходительство, ваше задание выполнено, – отрапортовал Виталион, появившись на пороге моего кабинета. Точнее сказать, это был последний из разосланных мною лже-Виталионов. Корнеты Ртищев и Дымов уже благополучно справились со своими поручениями и теперь коротали время за чаем в гостиной с Аннет, корнет Афиноген Слепнёв возвратился последним.

Я и не ожидала его раннего возвращения. Задание корнета Слепнёва было приятным и необременительным. Ему следовало под видом Виталиона Задольского провести время «У томалэ», поддерживая старательно создаваемый мною образ легкомысленного шалопая.

– Благодарю за службу, корнет, – сказала я, одновременно снимая с него иллюзию. – Надеюсь, что моё присутствие «У томалэ» не осталось незамеченным.

– Никак нет, – молодцевато ответил Слепнёв. – В рамках разумного и ассигнованных средств.

– Кажется, вам понравилось быть столичным фертом, [18] – ухмыльнулась я.

– Так точно, Ваше Превосходительство, – подтвердил Афиноген.

– Боюсь, что следующее задание понравится куда меньше, – предупредила я. – Но о нём поговорим чуть позже. А пока ступайте, подождите меня в зале.

Я торопилась выставить Слепнёва не потому, что была занята, а потому, что появился он не один. Вместе с ним, скрытая амулетом незаметности, пришла Яшка. Осторожно проскользнула перед носом молодого человека в кабинет и, пройдя пару шагов, остановилась в нерешительности.

А когда дверь за корнетом захлопнулась, моя гостья и вовсе замерла, застыла, боясь даже дышать. Бедняжка не знала, что амулет от Мастера иллюзий защищает не лучше, чем решето от проливного дождя.

– Здравствуй, Яшка, – улыбнулась я ей.

– Виталион Павлович, – чуть слышно прошептала девочка.

– Я тебя всё равно вижу, так что снимай амулет, – приказала я.

Амулет моя гостья сняла, но с места не сдвинулась.

– Виталион Павлович… Вы… настоящий? – растерянно спросила она, Радх должен был предупредить девочку о моём двойнике, но одно дело слышать, и совсем другое – видеть всё собственными глазами.

– Настоящий, настоящий, – подтвердила я.

И мысленно добавила: насколько может быть настоящей иллюзия.

– Не менее настоящий, чем браслет на твоей руке, – добавила я, видя тень сомнения на лице гостьи. При упоминании о моём подарке Яшка заметно расслабилась.

– А Роза где? – спросила я.

– Спит в карете, – ухмыльнулась девочка. – Радх надел на неё амулет и устроил под сиденьем, как вы сказали.

– Хорошо, – кивнула я. – Пусть пока спит.

Карета, в которой я приехала, была приспособлена для дальних поездок, и в её отделении для багажа могла поместиться не только Роза, но и пол табора в придачу.

– А ты добралась без приключений? – спросила я.

– Да, – хихикнула девочка. – На облучке, рядом с кучером! И меня никто не замечал.

Будем надеяться, что так. Амулеты незаметности отводят глаза бездарным и некоторым оДарённым, но не всем.

– Радх не велел мне садиться в карету, сказал, что в ней будете вы, но не вы.

– Это была иллюзия, – объяснила я. – Видишь муху на потоке?

– Вижу, – подтвердила Яшка.

Я сделала едва заметно движение рукой, набрасывая иллюзию на муху.